Меч истины

- Будем друг друга любить, пока нам судьба позволяет!

Скоро к нам явится смерть, голову мраком покрыв;

Скоро к нам старость вползёт, и уж будет зазорно влюбляться,

Страстные речи шептать с белой, как снег головой.

Так отдадимся теперь Венере беспечной, пока нам

Двери не стыдно ломать, в драку с соперником лезть.

Здесь я и вождь, и крепкий боец. Вы, трубы, знамёна,

Прочь уноситесь скорей, жадных калечьте людей!

Жадным тащите добро, а мне, довольному жатвой,

Будут смешны богачи, будет и голод смешон.

И кто бы знал тогда, что для всех нас строки Тибулла звучат роковым предвестием. Что не пройдёт и двух дней, как смерть покроет траурным покрывалом солнечную голову моей любимой. Тогда же наступал час моего короткого торжества.

- Слушайте! – внезапно провозгласила Лукреция. – Призываю в свидетели тебя, Томба Нубиец, и всех вас! Все знают, что эти трое мужчин оспаривают мою руку в надежде, что я выберу среди них лучшего. Я пришла к выводу, что троих недостаточно для разумного выбора. И потому триумвират больше не существует, отныне вас четверо. Вы все относились друг к другу с должным уважением. Теперь так же станете относиться к Марку Визарию. Потому что я нахожу его достойным этого.

Ошеломлённую тишину прервал Томба. Он широко улыбнулся и забарабанил рукой по столу. К нему присоединились ещё человека четыре. Зазвучали поздравления. Простые воины находили меня неплохим парнем и не стали завидовать. Триумвиры, понятно, не обрадовались. Но мне было, куда посмотреть, кроме них.

*

Треугольник в политике – фигура устойчивая. Чего не скажешь о квадрате. В союзе четверых всегда есть соблазн начать дружить против кого-то. И всё же Лукреция пошла на этот риск. Быть может потому, что двух равновеликих сил тут получиться не могло, и все соперники молчаливо объединились бы против меня? Кто я был с точки зрения думнонийской политики?

Не мог не спросить об этом мою любимую. Тем более что утром следующего дня уже имел об этом разговор с её отцом.

- Лукреция не делает ничего дурного, - сразу заверил я. – Вы можете доверять её решениям.

- Согласен, - сощурился центурион. – А тебе? Тебе я могу доверять?

И поскольку я молчал, он с досадой произнёс:

- Да кто ты такой, Визарий?

Это был справедливый вопрос, только я тогда не знал, как на него ответить.

Лукреция же отвечала мне без задержки:

- Знаешь, я поняла, что мой расчёт был неполон. Трёх сторон недостаточно. Я примеряла на себя будущее, что несут эти трое: слава, власть, долг. Но там не было чего-то… Что несёшь с собой ты, Визарий? Ты – загадка, и я хочу её разгадать. Быть может, вот это:

Я ж, моя Делия, знай, - была бы ты только со мною, –

Сам бы волов запрягал, пас на знакомой горе.

Лишь бы мне было дано держать тебя в крепких объятьях,

Даже на голой земле сладким казался бы сон. - Этого мне недоставало. Я ещё не знаю, надо ли это мне, но буду думать всерьёз. Ведь ты способен подарить мне такую любовь? Я тебя ещё не до конца поняла. Ты скромен, но кажешься чем-то большим. Кто ты такой, Марк?

Ей надо было отвечать. Боги, почему это так легко для всех и так трудно для меня?

- Я пока ещё сам не знаю этого. Возможно, ты поторопилась назвать меня достойным.

- Но ты узнаешь. Непременно узнаешь! Это написано у тебя в глазах. У тебя удивительные глаза, Марк. Не знаю, почему, но мне всё время хочется в них смотреть.

А я хотел, не отрываясь, смотреть на неё.

- Ещё ты добрый. И красивый, - заметив мой жест, гневно топнула ножкой. – Не спорь! Может, я просто ищу разумные причины, чтобы тебя любить?

Я не мог ей лгать:

- Боюсь, что таких причин нет.

- Я тоже этого боюсь, - прошептала она.

Потом коснулась моей щеки. Я замер, боясь поверить, а она провела пальцем по моим губам и внезапно впилась в них жадным поцелуем…

––––––––––––––––––––––—

Не сразу до меня дошёл звук отворяемой двери. Я нашёл в себе силы оторваться от её уст – и обжёгся о взгляд Северина. Затруднюсь передать, чего было больше в этом взгляде. Много позже, уже умудрённый опытом я понял, что он любил в Лукреции не только сестру, а всех женщин разом: и мать, которой не помнил, и ту первую, которой пока ещё не знал. Его мужество только начинало пробуждаться, и потому он так отчаянно ревновал её ко всякому, кто грозил у него отнять Единственную Женщину. Это была, конечно, ошибка, и обычно мальчики её переживают. Но Северин Массала не был обычным мальчиком.

Несколько мгновений он ошеломлённо молчал, потом резко повернулся и выскочил прочь. Велона вдруг жалобно завизжала и со всех ног кинулась за ним.

*

Я чувствовал себя гадко. Разумных причин не существовало. Кто сказал, что любовь не имеет права на взаимность? Не знаю, что ощущала Лукреция. Остаток дня мы проводили порознь.

Томба не понял моих терзаний.

- Было бы из-за чего переживать! Тебя поцеловала любимая девушка. Которая, к тому же, отдаёт тебе предпочтение перед другими. Радуйся, дурень!

Но я не мог радоваться. Внутри поселилась какая-то сосущая боль, которая никак не желала уняться. Я вливал в себя вино, в надежде, что смёрзшийся комок растает от жара, но легче не становилось, хотя на висках выступал горячий пот. В воздухе витало предчувствие грозы. Гроза и впрямь разразилась, только позже – ночью. Вначале дождь ещё не шёл, и только поэтому мы смогли отыскать…

Нет, память снова путает, забегая вперёд. Ей не нравится возвращаться в эти часы, полные томительного предчувствия беды. К этому её приходится принуждать. Подробности… Да, подробности. Мне было трудно смотреть на людей, поэтому я изучал трещины и сучки на столе. И щербины на кружке, которую Томба не забывал наполнять вином. А потом все подробности исчезли, потому что ввалился Мелиор и увидел Йоло.

Был такой воин в свите короля Гадеона. Добродушный увалень-бритт лет сорока, весь увешанный кольцами, откованными из захваченного оружия врагов, с лицом, разрисованным синими узорами, как водится у думнониев. Тоже вечный победитель, быть может, поэтому они с Мелиором друг друга терпеть не могли. Мелиор вообще… мало было людей, которых он соглашался терпеть. Йоло был Защитником Короля. Есть такой обычай у бриттов, чтобы рядом с королём всегда находился могучий воин, готовый с каждым схватиться во славу своего повелителя. Вот и схватился. С Валентом, который тоже был изрядно возбуждён – должно быть предчувствием грозы.

Я не успел заметить, как всё началось. Они привлекли моё внимание, когда уже летели на пол скамьи, а посетители таверны принялись подбадривать драчунов стуком кружек и воинственными кликами. Долго они друг дружку мочалили. Фабий Валент редко нарывался на драки, считая это ниже своего достоинства, и всегда выходил из них без особых потерь. Но в тот раз он встретил достойного соперника: Йоло порядком раскровенил ему лицо.

Остановило драку только появление Массалы. Солдаты повскакали с мест, и сразу воцарилась тишина, в которой слышно было лишь тяжёлое дыхание поединщиков.

- Это что? – резко бросил Массала. – Я спрашиваю, воины: это что? Вам нечего больше делать, кроме как выбивать друг другу зубы и выковыривать глаза?

Глаз Йоло заплыл до такой степени, будто его не было вовсе. А, судя по тому, как перекосило лицо Валента, зуба лишился именно он.