Меч истины

Это случилось в Иске Думнонийской, на самом краю Нижней Британии, западнее которого никогда не ступали римские легионы. Там, на западе, была гористая земля Кернов , населённая дикими кельтами, которые приносили людские жертвы в лесных святилищах и ненавидели Рим. Впрочем, римлянам и в Думнонии жилось несладко: двадцать лет назад Максен Вледиг увёл Британские легионы, чтобы с их помощью сесть на императорский трон. Максимус Магн был императором три года. А легионы так и не вернулись. Оставались лишь гарнизоны в крепостях, которые почти не сообщались между собой, потому что дороги стали небезопасны. В гарнизонах служили сыновья тех, кто ушёл. Они говорили на латыни и считали себя римлянами, но их матери жили британским обычаем. В городах растерянная знать всё ещё рядилась в тоги и венки и вкушала пищу лёжа, как римляне научили. Ещё оставались верования, что римляне с собой принесли со всех концов Империи. Служители этих культов вечно враждовали между собой. Оставалось название «Римская провинция Британия». Но это всё уже мало имело общего с действительностью.

Действительностью были люди в шерстяных одеждах с лицами, разрисованными синим. Они пахали землю тяжёлыми плугами, жили в круглых хижинах под соломенными кровлями, верили в своих богов и умирали под ударами германцев, потому что из-за моря всё чаще прибывали корабли северных земель, полные желающих найти себе дом и хлеб, но согласных платить лишь мечом. Действительность напоминала котёл с круто посоленным варевом, и в этом вареве крови было куда больше всего остального.

Нам с Томбой сразу не полюбилась эта страна под вечно насупленным небом. Кажется, я никогда не задумывался всерьёз обосноваться там, просто плыл подобно щепке, подхваченной течением. Стилихон велел мне искать место подальше от Императора. Британия показалась достаточно удалённой. Только эта страна мало подходила для жизни. По крайней мере, жизни разумной. А иной я тогда не хотел. Впрочем, кому интересно, чего там я не хочу?

К слову, на берег Британии я ступил почти римлянином. Томба ещё в Галлии не отставал неделями: «Побрейся, Визарий. Из тебя такой же варвар, как из меня статуя Императора! В городе ещё сойдёшь, но за городской стеной таких варваров не бывает, разве только кого в младенчестве головой вниз роняли!» И он был прав, как ни печально. Выяснилось, что мой жизненный опыт, хоть и причудливый, какой не каждому даётся, был несколько однобоким. Резать глотки я умел. Ещё ругаться умел языках на пяти. Но это и всё! Ни зверя выследить, ни дорогу найти в лесу. А уж о том, чтобы выйти с копьём на кабана, как водилось у кельтов… Нет, Томба прав – позориться не стоило. Бороду я сбрил и заговорил по-латыни.

Было мне тогда лет двадцать пять, но без бороды я резко помолодел и снова превратился в сумрачного долговязого парня, который непонятно зачем нацепил на пояс роскошный меч. Непонятно зачем – это именно то слово. Потому что драться ни с кем я больше не желал, полагая, что происшедшее в Колизее навсегда избавило меня от необходимости проливать чужую кровь. В том, что смогу прокормиться мирным трудом, я не сомневался - в Британии не так уж много грамотных людей.

С точки зрения заработка, лучше было осесть в крупном городе, вроде Глевума, где бойко торговали всем, что могла дать эта земля, да и из Галлии купцы наезжали. В таком месте грамотей мог пригодиться вернее. Но именно в Глевуме со мной произошла неприятность, загнавшая нас с Томбой на самый край Думнонии.

Неприятность, как водится, случилась в таверне. Как показывает весь мой дальнейший опыт, таверны созданы именно для этого. Но тогда я наивно полагал, что в этих заведениях люди просто принимают пищу. И сам пришёл только за этим. Мы сошли с корабля, который мотал нас по морю больше суток, а потом столько же тащился против ветра по Северну, как больная черепаха. Всё это время пища в рот не лезла, к тому же корабельные припасы были сильно трачены крысами.

Придя в себя на твёрдой земле, мы захотели наверстать упущенное. Кто же мог знать, что я так не понравлюсь здоровенному бритту в офицерском чешуйчатом панцире, хотя на офицера этот тип походил меньше, чем копьё на колесо. Лоб у него был низкий, в нечесаной бороде, украшенной железными кольцами, гуляли вши, а левую щёку от глаза до подбородка пересекал уродливый шрам. Я так и не понял, чем мой вид оскорбил этого малого, потому что он не только скверно изъяснялся по-латыни, но и бормотал до крайности невнятно; причиной нарушения дикции был всё тот же шрам, рассёкший обе губы. Кое-как они срослись, но выразительности его речи не добавляли. Я же ухитрился уйти с арены, не обзаведясь шрамами на лице, и с лёгким презрением относился к тем, кто бахвалится подобными украшениями. Мне всегда казалось, что рубцы нельзя считать признаком воинского мастерства.

В общем, не понравились мы друг другу в равной мере. С одной разницей: я не собирался его убивать. А в его планы входило убить меня. И унаследовать добрый меч, который заслуживал лучшего хозяина, насколько я смог понять его бормотание.

Томба толковал с держателем таверны, он заметил наши разногласия лишь после того, как этот малый рубанул стол перед моим носом, а я взял скамью, на которой сидел, и привёл правую половину его лица в полное соответствие с левой. При этом вылетели остатки зубов, так что понимать его сделалось ещё сложнее. Впрочем, друзья верзилы поняли, что он обижен, и мне пришлось отбиваться уже от пятерых. При этом я понятия не имел, как отнесётся Бог Мечей к моим упражнения со скамейкой, а потому осторожничал, чтобы никого не убить. И меня зажали в углу.

К счастью, Томба, даже охромев, не утратил прыти, свойственной его чёрному народу. Оценив моё нежелание сражаться всерьёз, он принял единственно верное решение, и стал бить по ногам. Когда двоё из трёх оставшихся собеседников рухнули на пол с переломанными коленями, Томба завершил диалог ударом кувшина по голове последнего, а потом обернулся и спросил:

- Кто-то ещё обижен на моего товарища?

Быть может, на этом всё и закончилось бы, как обычная трактирная свара. Но тут завсегдатаи таверны разглядели его лицо.

- Демон Аннуина ! – истошно завопил кто-то.

С другой стороны подхватили:

- Сатанинский слуга! - и на нас двинулись уже все.

Видимо, в Британии были редкостью чернолицые нубийцы. Так что в отношении облика и принадлежности Томбы все верования оказались едины.

Хорошо, что Томба расчистил нам путь к отступлению. Мы поспешно покинули таверну; к сожалению, это не охладило пыл напуганных фанатиков. Они толпой повалили за нами. Томба обнажил клинок, он и раньше неплохо дрался левой. Я по-прежнему не прикасался к мечу. Но вот жалость: кажется, нас шли всерьёз убивать. Сдерживала пыл нападавших лишь узкая дверь, не позволявшая им броситься на нас всей кучей.

На арене не признают большинства из тех вещей, которые считаются важными на свободе. Отступление, бегство с поля боя – бесчестие для воина. Пугать гладиатора бесчестием смешно. По крайней мере, я никогда не относился щепетильно к внешним атрибутам достоинства. Меня много раз пытались оскорбить, а потом обижались, когда это не действовало. Оскорбить, обесчестить чем-то большим, нежели то, что я уже перенёс, едва ли возможно. И какое мне дело до того, что именуют честью болваны, которых никогда не пробовали на излом? Я не позволю себе запятнать совесть, но это никого не касается. И не имеет отношения к разумному отступлению в безвыходном положении.

У коновязи стояла чья-то лошадь. До сих пор не представляю, как мы угнездились на ней вдвоём. Должно быть потому, что это была поистине гигантская лошадь. Томба вскочил на неё первым, он и держал поводья. Моя задача была скромнее: усидеть на широченной спине скакуна и не стащить на землю друга.