Меч истины

========== СЛЕД НА ПЕСКЕ (Визарий) ==========

Метос сказал:

- Я уже ничего не знаю о будущем этого мира. К чему быть провидцем, если мироздание сошло с ума? Я просто живу и созерцаю невозможное. Тебя, например. И пытаюсь опираться на логику.

Тогда я спросил его, что логика говорит о Мечах. И он ответил:

- Не думаю, что они будут. На свете и сейчас немного людей, привыкших поверять правильность выбранного решения своей жизнью. Чужой это делать намного проще.

Я не мог не спросить:

- И ты не знаешь бога, который сотворил это со мной?

Он только качнул головой:

- Этого бога давно уже нет. След на песке, не более. Боги ведь тоже уходят, только их уход гораздо труднее. Они тянут за собой людей. Эхо божественной воли, изречённой вовне, иногда надолго переживает изрёкшего. Но принять её человек может только сам. Так что это твоё решение. Из этого исходи.

Почему бессмертные никогда не дают прямых ответов?

*

Посланец епископа явился после полудня, когда мои домашние разбрелись. Аяна укладывала детей. Жданка хлопотала на кухне. Томба ушёл на рынок. Где пропадает Лугий, знает обычно он один. В общем, некоторые были в пределах досягаемости. Остаётся только гадать, почему мне никто не попался. Впрочем, что бы это изменило? С такими вещами почему-то всегда остаёшься один на один.

Монах обладал неприступной внешностью. Это уже должно было насторожить. Но меня многие не любят, я к этому привык.

- Ты Визарий, которого называют Мечом Истины?

Посланец был плешив, и кожа так туго обтягивала худое лицо, что за годы на нём не смогли образоваться морщины. Нет, я не прав – были резкие складки у рта. Но никаких морщинок у глаз, словно этот человек никогда не улыбался. Он не понравился мне, но какая разница, кто мне не нравится? Потому что я действительно Меч Истины. И всякий может обратиться ко мне.

- У тебя жил отрок Давид из нашей обители? – он не спрашивал, скорее утверждал.

Я только кивнул.

- Давид попал в беду. Епископ зовёт тебя потолковать об этом.

Я много раз слышал, что пугаться вредно. Но самому не приходилось проверять. До того дня. Если бы я не спешил… Впрочем, что изменилось бы? Я всё равно туда пошёл.

Потянулся за мечом, но монах остановил меня:

- Ты войдёшь в дом Господень с оружием?

И я не стал оскорблять их чувства. За это меня наградили дубиной в солнечное сплетение – верный способ согнуть человека пополам, чтобы потом со вкусом ударить по голове. Теоретически я должен был их заметить, но в обители было слишком темно после яркого света дня. И я очень спешил…

Меня избили прежде, чем успел восстановить дыхание. Нападавших было только двое, но в таких обстоятельствах это обычно не имеет значения. Они связали меня по рукам и ногам и отволокли куда-то в темноту. Судя по ароматам, это было что-то вроде погреба, от запаха кислятины едва не вывернуло – сказались многочисленные удары в живот. Чудом я удержался, не хотелось валяться в луже собственной рвоты.

Участвовал ли Давид в том, что сделали со мной? Если да, то какова степень его участия? Был ли он покорным орудием? Или тоже сейчас лежит связанный по соседству и ждёт помощи от меня? Помощи, которую я не сумею ему оказать по причине собственной глупости.

Не могу сказать, сколько там провалялся. Руки и ноги успели затечь до полного бесчувствия, из чего можно сделать вывод, что я ожидал своей участи долго. И ничего не смог поделать, когда явилась та же парочка наёмников и вздёрнула меня на дыбу. Я думал, что христианская доктрина милосердна, а в обители нашлись устройства, пригодные для пыток. Правда, не в этом ещё состояла суть неприятностей.

Прежде я только мельком видел главу христианской общины Истрополя. Он прибыл в город меньше года назад, а прежде, как говорили, руководил киновией где-то в Греции, да ещё в Риме кому-то насолил. По приезде Прокл сразу же развернул бурную деятельность по обращению язычников, но со мной не пересекался. Теперь и у меня была возможность познакомиться с этим человеком.

Кажется, я интересовал его ещё больше. Он долго молча разглядывал меня, и глаза были серые, немигающие. Эти глаза, глубоко засевшие под надбровными дугами и очень близко посаженные, показались мне не вполне человеческими. Обычно человек испытывает хоть какие-то чувства при виде беспомощного пленника. Ну, торжество хотя бы. Нет, торжества во взгляде Прокла не было. Жалости тоже не было, хотя поклонники распятого бога усердно к ней призывают. Так что же там было? Любопытство? Не слишком похоже. Хотя первый вопрос, обращённый ко мне, был именно таков:

- И всё же почему ты умираешь?

Я хотел спросить, собирается ли он сам избегнуть этой участи? Но воздержался от иронии - не стоит злить того, в чьей власти находишься. Его интересовала Правда Мечей. Что я должен отвечать ему?

- Ты хотел потолковать со мной, Преосвященный? Поверь, я охотнее разговариваю, когда меня не бьют.

Он подошёл ещё на шаг и стал вглядываться в моё лицо, болезненно щурясь. Так смотрит лекарь на отвратительную язву, загнившую рану.

- Ты называешь себя Мечом Истины?

- Люди прозвали меня так.

Он отмахнулся:

- Не важно. Почему ты решил, что обладаешь истиной? Какой истиной?

Это был странный диалог, где собеседники не слышат значения слов.

- Епископ, зачем ты приказал заманить меня в ловушку? Ты, христианин, любишь видеть собеседника избитым и связанным?

Что-то я задел в нём – он впервые посмотрел мне в глаза:

- Какое право имеешь ты, орудие зла, упрекать меня?

Право у меня было, так мне кажется. Право невинной жертвы.

Его смех более походил на кашель или стон:

- Ты – жертва, Визарий? Ты, бесчестной сделкой добывший себе возможность возвращаться из ада?

- О какой сделке ты говоришь, Преосвященный?

Холодный взгляд внезапно раскалился добела:

- Сколько мучеников отдали жизнь во имя Истины – и Господь не вернул ни одного из них обратно! Только Сыну Человеческому было под силу вновь обрести телесную жизнь на время. До Вознесения. Только Ему! Ты равняешь себя с Ним?

Как говорить с человеком, который не понимает твоего языка?

- Я не знаю твоего бога, Прокл. Я служу своему. Ты думаешь, что мой бог преподнёс мне дар? Это ошибка. Когда-то очень давно меня сделали орудием справедливости, и ничего не объяснили при этом. Меч не спрашивает, почему его вынимают из ножен. Так и я ничего не знаю о силе, которой мой бог наделил меня. Кроме одного: я не вправе поступать несправедливо. Иначе моя жизнь прервётся навсегда.

Он слушал с болезненным интересом.

- Да, ты полагаешь, что тебе дано право судить. И ты не задумался, что человеку не свойственно возвращаться из мёртвых. Ведь такова твоя награда за убийство?

- Я старался защищать тех, кто в этом нуждается.

- Ложь! – стены отразили возглас, он прозвучал неожиданно громко. – Ты не защищал, Визарий! Я сам видел чёрную тень нечистого духа, стоящую за твоей спиной! Ты убивал. Богопротивное ремесло ты смешал с богопротивной гордыней. И дьявол дал тебе силу сеять зло бесконечно долго…

Этот человек поразительно умел владеть своими чувствами. Он не успел закончить фразу, а голос вновь звучал очень ровно:

- … и я хочу знать, как много у тебя этой силы?

- Священник, я не могу ответить на твои вопросы, потому что ты задаёшь их на непонятном мне языке.

Прокл снова приблизился:

- Хорошо, я спрошу так, чтобы тебе было понятно. В соседней темнице заточён наёмный убийца. Это чудовище, от природы лишённое жалости и сострадания. На его счету жертв больше, чем он может вспомнить. Убей его. Я хочу посмотреть на твою Правду Меча.

В первый раз меня приглашали заняться делом таким неожиданным образом. Наёмный убийца? Кажется, я знал в Истрополе всех.

- Кто этот человек?

- Это имеет значение? Ты его не знаешь. Ну, так что? Принести тебе меч?