Меч истины

Последнее, что уловил мой угасающий разум, был сильный запах конского пота, исходящий от вожжей. Потом не было ничего.

*

Сладкий запах подсохшей травы… Я помню, что ещё совсем неразумным ребёнком любил забираться на сеновал. Я даже засыпал, зарывшись в сладостно пахнувшее сено, и брат Симеон подолгу искал меня, обливаясь потом и употребляя выражения, которые святым отцам знать неподобно.

Сено кололось и щекотало мне босые ступни. Уже брезжит рассвет. Конечно, я опять заснул. И сейчас появится суровый келарь, чтобы, ущемив за ухо, выпроводить меня на свет Божий. Да ещё и помянет при этом все страсти Господни!

Ну, вот! Но зачем же поливать меня водой, ведь я уже проснулся!

С невнятным мычанием я разлепил веки. Водой меня действительно поливали, однако толстый келарь тут был совершенно ни при чём. Я резко сел и закашлялся, ощутив саднящую боль в горле. Тут я вспомнил всё: своё предательство, судьбу Визария, ярость желтоволосого галла, самоубийство - и ужаснулся. Что же могло произойти? Почему я остался жив?

Внезапно я осознал, что рядом находятся люди. Прямо надо мною стоял могучего телосложения светловолосый варвар. Прижав к губам горлышко объёмистого бурдюка, он утолял жажду. Я заворожено смотрел, как ходит выпуклый кадык на могучей шее. Напившись, великан воззрился на меня с насмешливой улыбкой.

- Всё-таки решил очнуться, юный олух? – спросил он глубоким сильным голосом. И крикнул куда-то в сторону: - Эй, Умник, он пришёл в себя!

На небольшом расстоянии от копны сена дымил костерок. В котелке, подвешенном на распорке, что-то булькало, распространяя запах травяного отвара. Сидевший у костра человек поднялся.

- Слушай, Метос, по-моему, парень немой, - снова обратился к нему первый. – Или ему в горле что-то повредила верёвка. Эй, дурень, горло болит?

Я не сразу понял, что последний вопрос предназначался мне. Потому что, открыв рот, смотрел на человека по имени Метос. Волосы, усы и борода его были чёрными, он был гораздо ниже, но синие глаза, глянувшие на меня с незнакомого смуглого лица, были глазами Визария.

Он наклонился ко мне, и я почувствовал властное прикосновение твёрдой ладони.

- Как ты?

- Я жив? – прохрипел раздавленным горлом, и из глаз моих полились неудержимые слёзы. – Я должен был умереть.

- А ты и умер, - беззаботно ухмыльнулся светловолосый. – А потом воскрес. Мораль – не вешайся на вожжах, возьми веревку!

Метос улыбнулся одними глазами. Он сходил к костру, принёс оттуда глиняную чашку, наполненную каким-то снадобьем, и протянул её мне.

- Выпей. Станет легче.

Наваждение рассеялось. Я оттолкнул чашку.

- Зачем вы спасли меня, добрые люди? Разве знаете вы, почему я решил покончить счёты с жизнью?

- Потому что дурак, - вставил варвар, как само собой разумеющееся. – А у нас работа такая – людей спасать.

Я закрыл лицо руками и отвернулся.

- Подожди, Эрик, - услышал я голос Метоса. – Не время.

Господи, и Ты от меня отказался. Оставил жить на земле и мучиться, нося на себе иудино клеймо. Но я не ропщу, я поклялся принять Твою волю. Сейчас я объясню этим добрым странникам, кого они спасли. Если я недостоин даже посмертного воздаяния, то пусть мне будет карой презрение хороших людей.

- Фью-у! – присвистнул Эрик. – А у мальчишки и впрямь повреждение в мозгу.

Я удивлённо обернулся и наткнулся на его встревоженный взгляд. Будто он прочёл мои мысли.

Метос присел подле меня на корточки и внимательно посмотрел в глаза.

- Почему ты считаешь, что мы обязаны презирать тебя настолько, что должны отказать в простой помощи?

Открыв рот, я переводил взгляд с одного на другого.

Неужели всё, о чём я думаю так легко прочитать на моём лице?

- Только, прежде чем отвечать, выпей отвар. Иначе голос непременно тебя подведёт, - добавил Метос.

Я отхлебнул из чашки неожиданно приятного на вкус снадобья.

- Потому что я предал и обрёк на мучения очень хорошего человека…

Во время моего повествования Эрик и Метос часто понимающе переглядывались, а под конец варвар задумчиво произнёс:

- Непонятны и мутны пути новой веры. Знал бы Иисус, что творится его именем! Может быть, история не повторилась бы.

- Она всегда повторяется там, где любовь заменяют страхом, а понимание - культом, - отозвался Метос. – Где люди отказываются от свободы выбора, или их лишают этого права. Тебе это известно, друг мой.

- И где люди допускают это, - непримиримо мотнул головой Эрик, сверкнув зелёными глазами.

Я завороженно вслушивался в необыкновенные речи моих спасителей, а когда они замолкли, сказал:

- Визарий тоже говорил мне о выборе. Но я выбрал путь предателя.

Метос как-то странно посмотрел на меня.

- Тот путь завершился смертью, не так ли? Может быть, пора искать новый путь?

- Если я немного понимаю человеческие пристрастия, - прищурился варвар, - то ты любишь создавать прекрасные вещи. У тебя снасть рисовальщика в мешке. Разве нужно свободной душе что-то кроме возможности созидать? Нельзя зарывать таланты в землю, они там гниют!

- Я никогда не смогу больше писать. Нельзя прикасаться к прекрасному руками, замаранными кровью.

- Об этом мы после поговорим. И о твоём Господе, и о твоём пути.

Эрик потянулся, крякнув, и мечтательно уставился в небо:

- А что, малыш, много ли народу в вашей обители?

- Два десятка отшельников, восемь послушников и дюжина служек.

- И все способны истязать беззащитных?

- Нет, что ты!

Я не желал им зла. Даже епископу. Может, когда-то он поймёт…

- Понимание – болезненная штука! – хмыкнул Эрик.

- Ну, это он уже знает, - усмехнулся Метос. - А прочим придется объяснять. С чудесами или без?

- Чудеса там неправильно трактуют. Визарий, вон, достукался. Хороший был парень. Жаль, ты его не знал. А воспитывать буду, как умею. И ты не мешай.

- Только не до смерти!

- Не до смерти. Но больно.

По подмёрзшей осенней дороге удалялись два человека. Я сидел в сене, глядел им вслед и размазывал по щекам слёзы, оплакивая Визария, наставника, себя самого… И навсегда утраченную детскую незамутнённость бытия.

А передо мною вдоль холмов, убегая в утреннее марево, лежал незнакомый Путь.

========== СЛЕД НА ПЕСКЕ (Аяна) ==========

- Всё правильно, сестра. Наверное, так и надо. Только, знаешь… ведь никто из нас не умеет читать!

Я, будто впервые, глядела на свои руки, держащие ветхий свиток, который вот только купила на торгу, отдав за него наши последние гроши. Что было в том свитке? Никогда я их не покупала, в глубине души считая пустой блажью. И не на свитки стоило нам тратиться, а на пропитание. А вот, поди же! Всколыхнул меня вид драного пергамента, разбудил от спячки, в которой я была… сколько же, Богиня моя? Помню, утром, когда вышла из дому Лугия с вестями встречать, под ногами хрустел ледок. А нынче уже развезло, и на проталинах проглядывали первоцветы. И мы находились где-то невозможно далеко от тех мест, где моя жизнь вдруг перестала быть.

Во сне я жила, не помню ничего. И в том сне Визарий ещё жил со мной, улыбался, что-то говорил… я отвечала ему. Потом пробуждалась под бесконечный скрип повозки, что-то ела, глядела на играющих детей, и все искала глазами. Но его не было рядом, и я опять погружалась в сон, где он был.

Верно, это Жданка ворожила, чтобы я с горя не решилась ума, не сотворила чего. Жданка и за детьми глядела, и немудрящее наше хозяйство вела. Мужики – что они по хозяйству смыслят… вот Томба разве. А Лугий с Визарием – нет, и как они прежде на свете жили? Марку только дай – с головой бы в книги свои ушёл. А как призадумается, и вовсе не замечает, что ест…

Стиснула ломкий жёлтый лист и завыла собакой потерявшейся. Проснулась я, и горе моё проснулось, навалилось.

Никто из нас не умеет читать - правду сказал Томба, чёрный брат Визария! Один среди нас был, кому книжная учёность близка. Да нет его больше…