Меч истины

Визарий упражнялся перед предстоящим поединком. Временами всполох красного света выхватывал из темноты его сосредоточенное лицо. Взгляд из-под полуопущенных век казался мне суровым и даже торжественным, будто Меч Истины не просто укреплял своё умение, но вёл битву с чем-то неосязаемым, но от этого не менее гибельным. Словно божественный витязь, который сначала должен поразить бесплотное зло, чтобы затем победить его телесное воплощение, Визарий наносил мощные удары, колол, рубил вязкую тьму.

Мои глаза, принуждаемые угадывать и ловить фигуры этого грозного танца в более чем скупом освещении, уже вовсю слезились, когда Меч замер в последнем броске, перевёл дыхание и, положив оружие на колоду для рубки дров, пошёл к колодцу. Я бросил свои листки и стило и, захватив кусок льняной ткани, брошенный на ступени крыльца, спустился во двор.

Визарий, зачерпнув воды, медленно и с явным наслаждением вылил её на себя. Затем поставил ведро и потянулся. Я, пряча глаза, подал ему ткань. Он улыбнулся мне и стал энергично растирать своё тело. Потом отбросил тряпку и снова глянул на меня.

- Что с тобой, малыш? Всё ещё обижаешься на Лугия?

Я помотал головой.

- Я же вижу, что ты обеспокоен чем-то, разве нет?

И тогда я решился.

- Скажи Визарий, что будет завтра? Это будет как тогда, с Этельредом?

- Ты хочешь узнать, всегда ли Меч Истины умирает, совершив суд?

Я молча кивнул.

- Всегда, - просто ответил он.

- И всегда воскресает потом?

- Нет. Ты ведь знаешь, что нет греха страшнее, чем отнятие чужой жизни? Видишь ли, мне кажется, что все верования в этом вопросе единодушны. Отнятие жизни – это зло, так же как добро – это то, что помогает её сохранить. Мой бог строго судит убийство, даже если оно необходимо, чтобы защитить слабых или наказать виновных. Поэтому Меч Истины всегда испытывает то же, что и осуждённый им преступник. Но если суд был справедлив, то бог возвращает жизнь судье.

Слушая Визария, я думал о том, как справедлив и как беспощаден его бог. Как сама природа, что кормит и поит любую живую тварь, признавая при этом, что каждая из них рано или поздно сама может сделаться пищей для своих сородичей.

Но разве, человек не превзошёл любую земную тварь, да и самоё природу, ибо по своему подобию сотворил его Господь?

- Наверное, твой бог прав, ибо такой суд не может быть несправедливым, если гарантией ему служит жизнь судей, - сказал я вслух. – Но… Нельзя ли обойтись без пролития крови? Иначе чем мы лучше бессмысленных тварей, пожирающих себе подобных ради выживания?

Визарий невесело усмехнулся.

- Я не верю в царство высшей справедливости на земле. Каждый человек сам выбирает свою судьбу. Возьми Маго, какой путь выбрал он?

Я содрогнулся.

- Этот человек – идолопоклонник. Его жизнь определяется количеством серебра, которым его прельщает Враг рода человеческого.

Мой собеседник снова усмехнулся.

- Он сирота, как и ты. Он не родился с окровавленным ножом в руке. Просто сделал неверный выбор.

Я, возмущённый таким сравнением, едва не подскочил на месте.

- Моя судьба определяется Богом, а им руководит Диавол!

Визарий покачал головой.

- Нет. Не так. Ты выбрал добро, а он - зло. Разница есть и она очень существенна. Боги приводят нас в этот мир, но выбор совершаем мы сами.

Почему мне стало так холодно и неуютно рядом с этим большим человеком?

Может, не зря мой многомудрый наставник считает, что в нём есть нечто дьявольское? Разве не безумная гордыня заставляет его сейчас высказывать столь крамольные суждения? Нет, скорее всего, он просто не отдаёт себе отчёта, в том, как катастрофически ошибается. Он не может быть прав!

Но Визария способна убедить только безупречная логика. Внезапно, озарение снизошло на мою бедную голову.

- Разве сам, по собственной воле ты согласился на такую жизнь? Я ведь знаю, что убийства претят тебе, а последствия их для тебя ужасны. Если бы бог, или скорее диавол, не наставил тебя на этот путь, разве пошёл бы ты по этой зыбкой тропе?

Он пристально смотрел сквозь меня, словно мысленно советовался со своей совестью.

- Я выбрал путь Меча. Потому что иначе это должен был сделать кто-то другой.

Я молча повернулся и пошел в дом, ощущая ледяное дуновение под ложечкой. Визарий никогда не лжёт, в этом я уже успел убедиться.

Но если это так, то какой путь выбрал я?

*

И, конечно, Аквила-Младший умер. Умер от широкой раны внизу живота. Я успел поймать его затухающий взгляд, когда он медленно, словно всё происходило во сне, оседал на песок. В бледно-голубых глазах предателя я прочёл только глубочайшее удивление. Странно, что человек, из ничтожных побуждений ставший братоубийцей, был так поражен тем обстоятельством, что смерть настигла его самого. Я подумал, что люди вряд ли убивали бы, если бы могли испытать то же, что испытывали их жертвы.

Но жил человек Визарий, который снова - в который раз умер и воскрес. Умер мучительно, как и тот, что остался лежать на песке прибрежной полосы, где происходил Суд. Удивительно, но я на этот раз почти не следил за ходом поединка. Моё сознание хваталось за всяческие посторонние детали: суровую сосредоточенность Лугия, горящие сухим блеском глаза Луциллии, прижимающей к себе голову ребёнка, недоверчивое молчание распаренной на жаре толпы. Мне хотелось смотреть куда угодно, только не туда, где, убивая другого, убивал себя мужчина по прозвищу Меч. Искоренял грех, смертию смерть поправ!

Заметно было, что многие присутствующие на поединке явились просто для того, чтобы посмотреть ристалище. Без жажды узнать истину. Без веры в сердце. Я – не так. Я верил. Я знал Евангелие, с детства впитав все его величайшие откровения. Мне, трусливому и суетному, открылась вдруг правда Меча! От этого прежние мои сомнения как-то сразу выцвели и отошли на задний план, душу охватило неизъяснимое облегчение.

Господь наш Иисус умер на кресте во имя очищения человечества от скверны греха. Ибо самопожертвование – великая сила, перед которой не могут устоять диавольские легионы! Меч не славит моего Бога, он не знает имени своего божества. Но совершает его волей великое искупление.

Квинтиллий Аквила, конечно, умер. Но в силу жертвы, принесённой его убийцей, он отправился на небо безгрешным, как в час своего рождения! Своей смертью Меч поставил печать в дарственной на его вечную жизнь. Это не могло быть по-другому! Теперь я точно знал, КОМУ служит Визарий!

Когда всё завершилось, и мы вернулись в дом под тремя тополями, Визарий попросил меня принести воды из колодца, чтобы смыть с себя смертный пот. Выполнив его просьбу и дождавшись, пока он умоется, я припал к его коленям.

- Что с тобой, Давид? Что-то случилось? – с тревогой спросил Меч.

Что я мог ему ответить? Тайна жгла мне сердце и глаза, но никак не хотела вылиться в слова, достойные такого откровения.

- Теперь я понимаю, - выдохнул я, кажется единственное, на что был способен.

Объяснять чудо? Это всё равно, что ковырять в ранах ангела, павшего с небес!

*

Я не узнавал сам себя! Куда делся тот мерзкий предатель, коим я мнил себя накануне? Теперь я всё смогу объяснить! Даже светило небесное, столь тягостное и неумолимое вчера, сегодня улыбалось мне с прозрачного неба. Ночью прошла гроза, и природа словно очистилась вместе со мною. Хотелось петь, как подвыпившему.

На углу у рыночной площади мне попалась Трина с корзиной яблок. Я так любил мир, что кинулся к ней с объятиями, закружив её по улице в бешеном танце. Корзина опрокинулась, яблоки раскатились по улице. Мы собирали их в пыли, медово-красные и благоухающие. Девчонка ругалась, как портовый грузчик, и даже попыталась меня побить, но я всё равно её любил.

В таком настроении я ворвался в келью моего учителя. Уверенный, что буду понят, восторженно поведал о своём откровении. Мне казалось, что мои аргументы звучат так убедительно! Тем более что Преосвященный не прерывал меня вопросами, слушал внимательно, а под конец встал и подошёл к окну, повернувшись ко мне спиной. Когда поток слов, наконец, иссяк, он посмотрел на меня.