Страница 35 из 43
И вдобавок — еще пословица: забытый покойник умирает дважды. От слов Мунды решимость Сидониу только крепнет: сегодня же — на родину. Покинуть Мглу навсегда. Лежа на кровати, он все мусолит обиды, как боец, который после поражения точит и точит клинок. Но скоро усталость одолевает его, он погружается в туман и, прежде чем заснуть, слышит бормотание женщины:
— Вы даже не представляете, что такое время, как оно лечит, как лечит…
Врач не отвечает. Лежит, не сводя глаз со сломанного вентилятора на потолке. Видит, как тяжелое молчание черным занавесом опускается на мир. И засыпает под скрип кровати. Смутно чувствует, как другое тело вытягивается рядом с ним. Будто во сне руки Мунды обвивают его шею. Но это уже не руки. Это белые простыни, как перелетные птицы, устало машут крыльями в густом киселе небес над поселком Мгла.
Возможно, густое небо навевает мглянам столько снов. Видеть сны — значит лгать жизни, значит мстить судьбе, одаривающей слишком скупо и слишком поздно.
Глава семнадцатая
Теперь врач понимает, зачем в доме вечный полумрак. Здесь не света боятся. Боятся теней. Вот в чем миссия тяжелых штор: не впускать в дом блуждающие тени, ведь любая из них может оказаться Деолиндой.
И теперь одну из этих пышных штор ласкает Бартоломеу чуть ли не чувственным жестом. Он ощупывает ткань, будто раздевает одну из женщин, о которых так мечтал.
— Вздумали дом приласкать?
— Мы столько лет вместе, что не знаю, есть ли у меня другая родня. Этот дом — мой близнец, этот дом — я сам.
Трагический тон старика — намек на то, что это их последняя встреча с португальцем. Гость, однако, ломает всю драматургию и переходит прямо к делу:
— Я за своим паспортом пришел.
Бартоломеу, похоже, готов идти навстречу: стоило португальцу заикнуться о документе, и старик бросается к шкафу, перерывает все на полках и в ящиках.
Врач замечает, что инструменты уже не разбросаны по полу. Ало-зеленая коробка с инструментами стоит наготове у входной двери. Мунда всегда прятала ее под кровать, решительно заявляя:
— Не хватало мне только в доме вещей кровавого цвета.
Однако Мунды сейчас нет, так что старик вынужден в одиночку сражаться со своим, как он его называет, каварда-комодом. Довольно скоро Сидониу Роза замечает, что старик и не думает искать его документы. Он ищет и натягивает на себя одежду, утепляется с ног до головы.
— Пойду пройдусь.
— Как это?
— Мне надо на улицу, у меня дела.
— Опять? — спрашивает врач.
— Нет, не опять. На этот раз я отправляюсь в командировку. Хотите знать зачем?
— Единственное, что я хочу знать сейчас, это где мой паспорт.
— Кто вам сказал, что он здесь?
— Он был в папке с документами, которую я тут оставил.
— Может, выпал и где-нибудь тут валяется.
— Не верю, что вы не знаете, где он.
— Правильно делаете, что не доверяете мне, доктор. Кому в наше время можно верить? Женщины все поголовно коварны, а мужчины лживы.
— Но наш-то случай проще простого: паспорт спрятан, чтобы я не мог уехать.
— Спокойствие. Всему свое время. Мне надо насладиться этими мгновениями. Кто знает, возможно, мы вместе в последний раз.
— Надеюсь, что да. Я мечтаю только о том, чтобы уехать и выбросить из головы эту историю.
— Почему же?
— Вы обманывали меня.
— И вы обманывали нас.
— Это не одно и то же.
— Как так? Вы постоянно и упорно лгали, доктор Сидониу. Да что там, вы не лгали. Вы сами с ног до головы сплошное вранье.
— Я всего лишь пока не врач.
Сидониу медленно и отчетливо проговаривает слово «пока».
— Вы думаете, разница в этом «пока»? Мы тоже не обманули вас. Деолинда всего лишь «пока» не ожила.
— Я не лгал.
— Коготок увяз — всей птичке пропасть.
Пенсионер подходит к окну, приподнимает угол занавески и смотрит на свет. Что-то в глазах у старика то ли сломалось, то ли вывернулось наизнанку: ему кажется, что темно — снаружи. Он возвращается к кровати и, сев, решительно командует:
— Я уже кучу времени потерял. Мне сейчас же нужно на улицу. Помогите-ка обуться.
Врач замирает, не зная, стоит ли мешать замыслам механика. Тот согнулся в три погибели и ворчит: ботинки — такое дорогое и сложное украшение, что не следовало бы надевать их на ноги. Очень уж расточительно шлепать в них по грязи.
— Видите, у меня даже ноги исхудали. Придется надеть двое носков.
— Я вам помогать не буду. Сначала отдайте паспорт. Потом ступайте хоть на все четыре стороны.
— Это что, приказ, доктор? Я бы на вашем месте не стал командовать никем, а мной уж и подавно…
— Я прошу вас. Я вас прошу, Бартоломеу Одиноку, заклинаю всем святым: отдайте мне паспорт!
Больной смотрит на португальца, и, кажется, что тень сочувствия мелькает у него в глазах, но, тряхнув головой, он решительно возвращается к заявленным целям: