Сталин и литература

В 1913 году в Туруханском крае трагически погиб Дубровинский — тоже близкий друг Валентина Трифонова. После него осталась большая библиотека, и ссыльные (в том числе Валентин Трифонов) решили в память о нем сделать библиотеку общей, передвижной. Пока не появился Сталин.

Как он приехал, сразу стало известно, что Сталин "захватил и перевез в полное свое владение все книги Дубровинского..."

"Возмущенный Филипп [Захаров) (возмущались все!)" "поехал объясняться". Но Сталин почти что выставил его за дверь. Филипп Захаров "на всю жизнь сохранил осадок от этого разговора".

И Юрий Трифонов добавляет: "Хуже было то, что и Сталин, наверное, сохранил осадок от этого разговора..." и долго расправлялся с Филиппом Захаровым, "вплоть до тридцать седьмого года, когда поставили точку".

Из этого эпизода видно, как низменна была репутация Сталина в большевистском подполье и ничтожна его роль в истории революции. Если стоять на позициях революции... Но сам Юрий Трифонов смотрит и глубже и дальше.

Конечно, Сталин запомнил всех, кто знал, как он крал книги в Туруханском крае. И только что уехавшего Валентина Трифонова, передававшего эти книги по эстафете своим друзьям.

Это первое пересечение... Ответ на вопрос, что мог вспомнить Сталин, прочитав слова "Юрий Валентинович Трифонов". Было бы достаточно только этого. Но то было начало.

Как попал Сталин в Туруханский край? Мы знаем, что он всегда убегал из ссылки... "Товарищ Сталин бегал вплоть до семнадцатого года", — сказал наш ифлийский профессор по истории в приливе восторженных чувств. Не я одна запомнила эту фразу из его лекций.

Я знаю как читатель и, особенно, как редактор, как значителен сюжет в произве­дениях Юрия Трифонова, как существенна смена эпизодов, их последовательность и сцепление.

Значит, Туруханский край... А после него Юрий Трифонов вдруг вспоминает записки своей бабушки — сразу после Туруханского края, без внешней связи с ним. Бабушка Татьяна Александровна Словатинская с юных лет была втянута в подпольную работу. Втянула ее Стасова. Ее квартира в Ленинграде стала конспиративной кварти­рой еще до революции. Один раз у нее был Ленин.

И вот главная история... В 1912 году в ее квартире появился Сталин, убежавший, по ее словам, из ссылки. И поселился в одной из комнат ее квартиры. Она пишет об этом с гордостью, а Юрий Трифонов с чувством горькой неловкости и даже обиды за ее гордость. И в этой несовместимости интонаций просвечивают факты. Прежде всего мы узнаём, что Сталин запирался на ключ в своей комнатенке, не выходил к столу (в отличие от других), ел в своей комнате один, хотя с ним жил еще один подпольщик.

Сама Словатинская в это время занималась тем, что устраивала с другими рево­люционерами благотворительные вечера, на них собирали деньги для партии. И она сама ходила по ним и собирала деньги.

И вдруг она сообщает, что Сталин был арестован на таком благотворительном вечере. Все она видела сама собственными своими глазами.

Что увидела она? Оказывается, — Пишет она, — "Сталин сидел за столиком в одной из комнат и беседовал с депутатом Малиновским, когда заметил, что за ним следят". Вот важная подробность — в соединении двух этих имен.

Откуда об этом узнала Словатинская? Ничего не понимая, она пишет, что Сталин, сидя рядом с Малиновским и видя, что за ним следят, имел одновременно неограни­ченную свободу... Потому что он, Сталин, встал со своего места, вышел в артистиче­скую комнату и попросил вызвать из буфета Сло ватин скую. "Я дежурила там, — поясняет она, — так как сбор с буфета тоже шел в нашу кассу". И продолжает про Сталина: "Мы разговаривали всего несколько минут. И В. успел сказать мне, что появилась полиция, уйти невозможно, очевидно, он будет арестован. Он попросил меня сообщить в ЦК. что перед концертом он был у Малиновского и думает теперь, что оттуда и следили".

Что же оказалось? Всё — как по нотам. "Действительно, как только он вернулся на свое место, к столику подошли двое в штатском и попросили его выйти. Сделали они это тихо и деликатно".

Юрий Трифонов ничего не говорит прямо, пока, не добавляя ничего к словам бабушки Но как сумел передать он это ощущение спектакля, разыгранного Сталиным совместно с Малиновским. Ведь ему, Сталину, в те годы не положено было знать, что Малиновский — провокатор. Будто он сам организовал этот арест — на виду у всей публики на благотворительном собрании, при большом стечении людей, хотя на квартире у Словатинской он носа не показывал из своей комнаты. Прямо перед арестом он имел возможность выходить в артистическую, вызывать Словатинскую из буфета и сообщить об аресте. Это все ни на что не похоже!

Кто из них был Малиновским? Юрий Трифонов в 1965 году, мне кажется, поставил этот вопрос.

Он добавляет при этом, что "со смешанным чувством изумления и горечи" перечитывает эти строки, написанные Словатинской незадолго до смерти — в 1957 году. Он не понимает, как могла она так писать о Сталине, не "окинуть взором всю свою жизнь и жизнь своей семьи, разрушенной Сталиным: зять ее погиб, сын Павел был сослан, восемь лет отбыла "в ссылке и дочь — та девочка Женя, которая встречала подпольщиков на конспиративной квартире. Мать Юрия Трифонова..." "Но и отзвука всей этой боли нельзя найти в воспоминаниях Т.А.Словатинской", — пишет он. И не может понять, что же это такое, что это за загадка, "которая стоит многих загадок"... Он говорит, что "когда-нибудь ей найдут решение и всё, вероятно, окажется очень просто".

И снова размышляет: "Когда-нибудь! Но что делать сейчас?" И пишет, что колебался долго, включать ли эти воспоминания в "Отблеск костра". А потом решил включить, потому что главное — это правда... И заключает: "А правда ведь пригодит­ся —-* когда-нибудь!"

Я много думала над этими словами — их глубоким и даже тайным смыслом.

Что думал сам Юрий Трифонов в этот момент? Как понимал арест Сталина и сидящего рядом с ним Малиновского? Почему так тщательно описал эту картину, которую запечатлела Словатинская, не понимая смысла того, о чем пишет?

Это трифоновский поворот мысли, еще не договоренной до конца, мгновенно запечатленной для настоящих и будущих времен.

Не надо забывать о том, что свою главную книгу об отце он не успел написать. Сколько раз я слышала его слова о том, что пишет он эту книгу, потом отрывается от нее, снова пишет... И возвращаясь к его размышлениям о том, что мог вспомнить Сталин, увидев сочетание слов — Юрий Валентинович Трифонов — хочу добавить и этот публично разыгранный спектакль ареста, когда именно Словатинскую, его бабушку, Сталин выбрал для спуска на нее версии об его аресте.

Сколько мы читали об арестах во все времена и эпохи... Никогда не встречала такого! Всегда была и тайна, и неожиданность, и внезапность. А тут все похоже на плохой спектакль на организованном им самим благотворительном концерте.

А после этого Сталин отправился в Туруханский край и на глазах лучших друзей Валентина Трифонова украл библиотеку, которую собирали там ссыльные, любили ее и берегли.

По этим причинам Сталин, конечно, "недолюбливал" братьев Трифоновых. Были и другие причины. Прежде всего в том, что Валентин и Евгений Трифоновы были реальными участниками революции, подлинными создателями Красной гвардии, Крас­ной армии...

Юрий Трифонов пишет об этом как историк, изучающий документы эпохи, как писатель, стремящийся сохранить верность правде, как сын, с болью вглядывающийся в путь отца.

Я хочу еще раз напомнить первые слова сталинского ультимативного письма Ленину:

"...Если Троцкий будет, не задумываясь, раздавать направо и налево мандаты Трифонову (Донская область), Автономову (Кубанская область)..."

Я писала выше, что Евгении Трифонов был в Царицыне комиссаром. Но тут не может быть подлинности и конкретности. Не исключено, что фамилия "Трифонов" носит у Сталина обобщенный характер и объединяет, как мы видели, не только Евгения, Валентина, но и Юрия Трифоновых.