Страница 16 из 24
В письме от 20 февраля 1932 года отец Сергий описал родным это переселение: «Колоссально много стоила переправка и ликвидация устюжского жития. Разбойники ямщики, учитывая срочность и безвыходность положения отца Алексия, прямо ограбили его, заломив небывалую цену. Иного исхода не было, как только согласиться дать им содрать с себя последнюю шкуру. У того и другого из нас образовалась такая масса вещей, что не было никакой возможности все увезти на одном возу, на небольших санках. Потребовался другой воз и другой человек, который бы смотрел за вещами, и с которым не так жутко было бы пускаться в длинный неведомый путь в ночное время. Опять же пришлось потратить лишнее при ликвидации. У меня не была оплачена квартира, да пришлось вперед заплатить за хранение моих вещей на новой квартире отца Алексия, так как все мои вещи в беспорядочную груду были свалены моими любезными хозяйками на другой же день моего ареста в чулан с крысами, и на другой день они поспешили уже отметить меня и покончить со мной все счеты. Перевозка и ликвидация и разные другие расходы, например, по части разузнавания моего местопребывания и передач в тюрьму и прочее, все это вырвало из моего бюджета грандиозную сумму в размере с лишком триста рублей. Не обошлось дело и без недочета по части имущества моего. Ввиду экстренности отъезда, неспокойного и неуверенного настроения по части меня и моего нового пребывания, ввиду массы разнообразных мнений у того и другого, ввиду пьяного состояния ямщиков и окружающей их своры пьяных друзей, самочинно распоряжавшихся укладкой и упаковкой багажа, исчезли у нас два места. <…>
Лишиться такой огромной суммы денег, да потерять еще столько нужных и дорогих вещей. Но здесь же вспомнил я Иова и его слова: “Господь все это мне дал, Господь же и взял. Пусть будет благословенно Его имя отныне и до века”[131]. Со всем приходится примиряться в жизни. Все у людей гибнет во мгновение в наши тяжкие времена».
Этап был очень тяжел, в особенности для отца Сергия, из-за болезни сердца «по нездоровью навсегда» освобожденного от воинской повинности[132], и надолго подорвал его некрепкое здоровье. Спустя даже три месяца он чувствовал, что «восемнадцать суток голодовки дают себя знать»[133]. «Слабость сердца, по временам, дает себя знать и чувствовать, в особенности в бурю и непогоду. Да иначе, конечно, и не может быть после таких пертурбаций, как знаменитая прогулка при полном воздержании от пищи и отдыха»[134].
Kарта. Путь этапа от Великого Устюга до Kичменгского Городка
Архив Е. Б. Долинской
Около 15 февраля этап прибыл в поселок Кичменгский Городок. Отца Сергия определили на жительство в село Макарово, находящееся в пяти километрах от Городка. Село было большое, с двумя церквами. Жилье нашлось лишь на окраине, во втором доме от конца, самом убогом. Более благополучные хозяева в свои дома не пускали. «С виду неказиста и убога наша хата, хозяйкой которой является первая в деревне беднячка Аксинья, – писал батюшка домой. – Все покосилось в разные стороны; от ежедневного освещения лучиной все прокоптилось и почернело. Нужда и бедность смотрят во все глаза из разных углов и щелей владения Аксиньи. <…>
Пожаловаться ни на что не могу, разве только на блох, которые водятся на полатях, где мы располагаемся на ночлег. <…>
Вместо лучины освещаемся керосином, которым не без труда пришлось раздобыться на деревне».
Постоянное пребывание в избе «с ее блохами, тараканами и клопами», конечно, тяготило отца Сергия. Но и в такой жизни видел он светлые стороны: «Все это внешнее убожество с избытком покрывается высокою, духовною красотою этого простого, но милого, необычайно скромного и приветливого человека. Она – единственная работница во всем доме. С утра до позднего вечера она в непрерывных тяжелых трудах, и все это с улыбочкой, без тени какого-либо неудовольствия или раздражения. Нам она старается услужить, как только она может. Когда угодно, в любую минуту дня и ночи поставит самовар, все приберет, изготовит, как умеет, все, чего мы ни попросим. Словом, у нее мы чувствуем себя в родной обстановке. Здесь дух наш получил полную свободу от устюжского плена и пребывания в золотой клетке на (Пролетарской) улице. Молитва у нас общая. Хозяева очень дорожат этим и принимают в ней самое живое и горячее участие. Сначала почитаем, тот и другой, а в конце и попоем. Условия жизни и обстановка вполне позволяют сделать это. Для занятий своих в течение дня мы оборудовали отдельную комнату. Отец Алексий наладил в ней железную печку, вставили рамы, перенесли мы в нее свою святыню, вещи, книги и начали свое мирное житие с молебна и ежедневного чтения Слова Божия. Кроме железной, имеется и русская печь в этой же комнате. И эту печь протапливаем каждый день, так что день вполне можно проводить там, чтобы заниматься своим делом». Новый быт как-то налаживался, и, несмотря на его существенные изъяны, отец Сергий мог только «восхвалять и от всей души возблагодарить Господа»[135], видя во всех испытаниях и обстоятельствах проявление воли Божией и в каждом облегчении – помощь Божию.
Устройство более-менее приемлемых условий существования несколько скрашивало, смягчало тяготу изгнания, но, конечно, не избавляло от нее. Ссылка всегда оставалась болезненно переносившимся лишением свободы, изоляцией от близких и друзей, парализацией всякой деятельности. В ответ на беспокойство родных о состоянии его здоровья отец Сергий писал: «Не забудьте, друзья, моих внутренних переживаний в связи с разлукой с вами всеми в течение года; устранения от дела, самого любимого и дорогого, которому отдана была вся буквально жизнь, пребывания в условиях, заставляющих со многим мириться и желать лучшего, – и вы поймете, почему и худеет, и порой тоскует человек. <…> Что же я могу поделать со своим сердцем, следующим закону – как аукнется, так и откликнется? <…> Стараюсь держать себя в руках, не распускаться, в молитве черпать силы. Но все же и этого бывает недостаточно для полноты прекрасного самочувствия. Там, в глубине, остается осадок, подтачивающий силы и здоровье сверх всякого вашего желания. Одна надежда на Господа…»
Безнадежие было чуждо мирному и кроткому духу отца Сергия. Следуя наставлениям святых отцов-отшельников, он противостоял ему ежедневной многократной молитвой и трудом, а вынужденную оторванность от жизни преодолевал постоянной внутренней обращенностью к родным и друзьям: «Письмописание считаю своим рукоделием… занимающим у меня почти ежедневно известную часть дня и вечера… Благодаря этому я в курсе всех переживаний, и ваших, и друзей своих, да и есть на что тратить время, чтобы избежать праздности»[136]. С родными отец Сергий был связан глубокой и нежной любовью: «Каждый ваш вздох, каждую слезку вашу я живо чувствую на расстоянии, – писал он домой, – и реагирую на все это далеко не безразлично». «Без слез не мог извлекать [из посылки] ни одного предмета, тем более читать письма нашей бесценной мамочки… самое ценное в посылке – иконки с благословением родительницы и святые просфоры»[137].
Отец Сергий в ссылке. Рисунок сына
Архив Е. Б. Долинской
К числу своих друзей отец Сергий относил близко знакомых ему московских священнослужителей и поддерживал с ними регулярную переписку. Он писал родственникам почившего настоятеля церквей Новодевичьего монастыря протоиерея Николая Антушева, священникам церкви Троицы в Зубове, священникам, осужденным по одному делу с ним, находившимся в других местах, чаще всего отцу Феодору Алексинскому; кроме того, писал всем, присылавшим посылки или письма, всем, помогавшим ему в Москве; духовным чадам, нуждавшимся в поддержке… И скольким еще просил передать свою благодарность, благословение, поздравление с праздником или именинами. В ответ получал «до двадцати писем от родных, друзей и знакомых, преисполненных самых лучших чувств любви, внимания и ласки»[138]. «С письмами, да ежедневным занятием Словом Божиим и духовно-нравственным чтением, – писал отец Сергий, – совершенно не видишь свободного времени»[139] и «остается лишь всей душой благодарить Господа за все Его милости и молить Его за вас и всех благодетелей своих и твердо верить в Его Промысл, бодрствующий надо мною»[140].
131
Ср. Иов. 1,21.
132
ΓΑΡΦ. Ф. 10035. Д. П-56688. Л. 107.
133
Письмо от 4 марта 1932 года.
134
Письмо от 13 марта 1932 года.
135
Письмо от 20 февраля 1932 года.
136
Письмо от 22 марта 1932 года.
137
Письмо от 4 марта 1932 года.
138
Письмо от 10 мая 1932 года.
139
Письмо от 13 марта 1932 года.
140
Письмо от 21 января 1933 года.