Страница 3 из 6
Посты в нашей семье, как говорила мать, раньше соблюдали строго, особенно до войны, а в войну и после, в голодные годы, строго постовала лишь одна мать, что делать – есть всегда хотелось. Так что не приходилось разбираться, ели и постное и скоромное. Мы состояли в колхозной семье, имели приусадебный участок 25 соток. Единоличники, то есть рабочие и служащие завода, промартели, школ, больницы и совхоза получали участок в 15 соток. Многие, и мы в том числе, имели свой скот: корову, бычка, овец, коз и птиц. В селе было четыре больших табуна, не считая совхозных и колхозных. И хотя платили налог за каждую голову живности, что-то оставалось и себе. Кроме того, в колхозе было организовано общее питание работающих колхозников, кормили и детей в многодетных семьях. Одним словом, выживали, с голоду в колхозе никто не умер, хотя на заводе в Невьянске, говорят, такие случаи были.
Но некоторые семьи посты соблюдали строго. Недалеко от нас, в Легушанке, жили старообрядческие семьи Кипеловых и Даниловых, в которых постовали все, от мала до велика. Люди приспосабливались к постам, коротким и длительным. На зиму заготавливали много солений: капусту, грибы, огурцы, помидоры, сушили ягоды, черёмуху. Мать постоянно делала хороший свекольный квас; парёнки из мелкой моркови, сладкие, как фрукты; тушила в печи репу, которая тоже становилась сладкой, как дыня; делала кулагу, о которой сейчас забыли даже гурманы; запекала завариху. В посты стряпали пельмени с капустой, с редькой или картошкой, пекли лепёшки и оладьи. Мы, дети, любили зимними вечерами запекать картошку на чугунной плите камина. Нарежешь пластами, посолишь немного – и на плиту. Подпечётся с одной стороны, перевернёшь на другую. Вкусно! На плите поджаривали горох. Насыплешь в сковороду, поставишь на плиту и ждёшь, когда начнёт щёлкать, значит, готово. Ешь за милую душу! Так и выживали, и что хочется заметить: толстяков и толстушек в те годы практически не было. Очень много работали и дети, и взрослые.
Ещё одна интересная деталь из жизни старообрядцев, на которой писатели и киношники обязательно заостряют внимание, это борода, словно их носили только староверы, и она чуть ли не заменяла им паспорт и визитную карточку. Попытаюсь развеять это заблуждение.
Начну с физиологии. Известно, что не у всех мужчин, даже у славян, растут бороды. Ну, просто не желают расти, и ничем не поможешь, хоть плачь! Носить же под подбородком козий хвостик не каждому хочется. Так что, это ошибочное мнение, а, точнее, литературный штамп, что если кержак, то и борода у него, как лопата, точь-в-точь, как у Льва Николаевича.
До Петра Первого на Руси бороды или бородёнки носили все сословия от крестьян до бояр, не только староверы. Время от времени подправляли их, кто ножом, а кто и топором, у кого ножниц не было, и придавали им довольно опрятный вид. Но приехал наш молодой царь на Запад, увидел бритые подбородки и воспылал желанием сделать русских мужиков похожими на европейцев. Вернулся на родину, издал указ: всем сословиям кроме священнослужителей, бороды брить! Он ещё внес много новшеств – одеваться по-европейски, особенно дворянам и военным, курить табак и пить заморские вина и водку, а не мёд и брагу.
Вроде бы и не плохо, с точки зрения наших современников, но тогдашние мужики и женщины не захотели менять свой облик, вспыхнуло недовольство. И снова усиление репрессий, и не только в отношении староверов, но всех непокорных, им насильно резали бороды, отрезали длинные рукава и полы длинных русских шуб.
Но, поняв, что силою со всеми не сладить, Петр приказал обложить всех бородатых дополнительным налогом. Так что, не бригадмильцы шестидесятых первыми стали бороться со стилягами, вспарывать им узкие брюки и узкие юбки, стричь высокие завитые «коки» на голове, первым борцом был сам Пётр Великий. Он так и не добился своей цели, даже образованные старообрядцы: Савва Морозов, Савва Третьяков и множество других, так и не брили свои подбородки до конца жизни.
Сейчас и говорить об этом сложно, бороды опять вошли в моду, и у молодых, и старых, верующих и атеистов, так что не отличишь старообрядца от иноверца. Как-то разговорился со старым кержаком из Верх-Нейвинска, у которого была шикарная борода, густая, белая, ухоженная, как у Деда Мороза. Узнав, что я тоже из кержаков, удивлённо спросил:
– А почему же бороду не носишь? Господь создал людей по своему подобию, и нельзя ни на один волос менять этот образ нашего господа Бога.
Я стал оправдываться, что, мол, отец ещё при царе служил в кавалерии старшим унтер-офицером, носил усы, а бороду брил, вот с его образа, запечатлённого на старинной фотографии, и ношу лишь усы. А в святом Евангелии, которое перечитал много раз, нигде не нашёл запрета на бритьё бороды. Ну, а если следовать завету, что нельзя менять свой облик ни на волосок, то выходит, что вообще нельзя ни брить, ни стричь волосы и на голове, и на лице. Так поступают некоторые ортодоксальные индийские йоги, которые вообще не стригут волос и они отрастают у них на несколько метров, что явно не очень удобно для жизни и труда. Так что, мода и вера не могут быть зависимы друг от друга. А носить бороду или стричь её – дело добровольное.
На царской службе, 1912 г. Слева стоит Корюков Савва Ефимович, отец автора
Старик выслушал меня с интересом, но с моими доводами, чувствую, не согласился.
У старообрядцев сложилась своя мода, свои фасоны одежды. Одежда, которую они носят на работе и в обычной жизни, мало чем отличается от старинной, а у молодежи от современной европейской одежды. Те же брюки, рубашки, пиджаки, пальто или шубы. А вот на молитву они одеваются по-особому, не так, как православные. Женщины одевали чёрные косоклинники, белые рубашки или кофты, головы покрывали тёмными платками. Мужчины надевали на молитву тёмные брюки, однотонные русские рубашки, а поверх черные длинные кафтаны. Сейчас всё меняется, уже разучились кроить и шить такую одежду, но всё же, те, кто не имеют её, стараются одеваться на молитву по старому, в чёрные одежды. А в повседневной жизни и женщины, и мужчины ходят как все.
У старообрядцев на Урале и в Сибири сложилась за столетия и своя деревенская усадебная культура.
Кержацкие семьи, как правило, были в годы моего детства довольно многочисленны, так как аборты и прерывания беременности считались великим грехом. Жизнь в труде, и духовной благости исключала пьянство, употребление табака и наркотиков, очень презирались и всячески осуждались сквернословие, воровство, скопидомство, поощрялись же честность, бережливость, трудолюбие, поэтому, в основном, все жили довольно справно, даже и в наше нелёгкое время. Всё это отразилось и на строительстве усадеб.
Старообрядцы рубили просторные, высокие, зачастую, пятистенные избы, простые по убранству, но светлые, с множеством окон, которые на ночь запирались ставнями и железными «баутами». Во дворе, на главной средней верее ворот, прибита иконка или медный крест, конечно же, восьмиконечный староверческий, а не латинский и не мальтийский, чтобы входящие и исходящие могли положить три поклона. Проход с улицы шёл через крытый двор, внутреннее крыльцо, сени и в прихожую. В ней, сразу у порога, вешалки для одежды и полочки для головных уборов и рукавиц. У некоторых над головой устроены широкие полати из толстых строганных досок, где спят двое или трое детей, или подростков. Слева – большая русская печь с камином, на которую забирались по деревянному приступку. Печи делались с широкими лежанками. Например, на нашу печь в морозные зимние дни забиралось до пяти человек взрослых и детей. Там на горячих кирпичах, широких, старинных, отшлифованных человеческими телами, лечили простуду, радикулиты, читали вслух книжки, дети играли. Когда за окнами воет вьюга, на печи – рай и для взрослых, и для детей.
Между печью и задней стеной – неширокий проход к умывальнику. Когда в морозы телилась корова или ягнилась ярка или коза, малышей заносили в этот проход, чтобы предотвратить простуду, и закрывали его приступком, дабы они не скакали по комнатам, а когда молодняк обсыхал, его возвращали матерям.