Любовь и небо

– О, это ты, – шумно обрадовался Егор Петрович, Светкин отец.

– Да вот, шёл мимо, – невнятно бормотал я, – случайно здесь оказался.

Все засмеялись и сделали вид, что поверили моему нахальному вранью. И Светка тоже. Лёгкий ветерок купался в её роскошной причёске, бесстыдно облапывал ноги и ласкал небольшую выпуклую грудь. «Вот сволочь, пользуется своей безнаказанностью», – ревновал я её к нахалу.

Не зная, что сказать, а молчание работало не в мою пользу, я, наконец, выдавил из себя:

– Надолго?

– Как получится, – ответила она, поправляя локоны. – Хотелось бы надолго, всё зависит от экзаменов. Если задумка сбудется, то не меньше, как на год. А ты, я смотрю, недоволен?

Мой ответ прервал звонкий удар станционного колокола.

– Иди в вагон, – заторопила Светку мать, плотная низкорослая женщина со вставными железными зубами. – Не хватало ещё на ходу прыгать…

Всех по очереди Светлана обняла и расцеловала. Мне подала руку и пожелала удач. Через минуту она выглядывала из вагонного окна и выслушивала последние напутствия провожающих. Я во все глаза смотрел на возлюбленную и последними словами ругал себя за ненужную робость. Нужно было хотя бы намекнуть о своём неравнодушии к девушке, осина ты стоеросовая!

Решение пришло в момент, когда поезд тронулся. Я вскочил на подножку, слегка потеснил проводника, уже высунувшего наружу сигнальный флажок:

– Прости, отец, забыл отдать подарок девушке. Я сейчас…

По-моему, он всё понял, потому что кивнул в знак согласия и ругнулся для порядка:

– Ладно, чего там. Чать, мы тоже были молодыми… Но на следующей остановке чтобы духу твоего не было!

Моя замусоленная трёшка благополучно опустилась в карман проводника, и я вошёл в вагон. Поезд уже набрал скорость и весело перестукивал колёсами, когда я появился в третьем купе. От неожиданности девушка приоткрыла рот и застыла в изумлении:

– Вот так сюрприз! – только и сказала она и засмеялась.

– Раньше я ездила без сопровождения. Забыл что-нибудь?

– Почему забыл, не забыл, – возразил я, придавая голосу юмористическую окраску. – Вот, кстати, возьми на память, – и я протянул ей аккуратно завёрнутый в бумагу ручной работы воротничок на платье, писк последней моды.

– Какая прелесть! – только и сказала она, любуясь тонкой вязью кружев. – Откуда?

– Сестра постаралась. На севере научилась.

– Просто чудо какое-то, – ещё раз подтвердила Светлана, – а я и не знала, что она такая рукодельница, – и попросила:

– Передай ей мою большую благодарность.

Мы снова замолчали, доверительного контакта никак не получалось. Мимо прошёл проводник, коротко напомнил:

– Через десять минут станция, молодые люди.

– Ну, что ж, пора прощаться, – просто сказала Светка, – что скажешь?

– А что можно пожелать будущей студентке? Ни пуха тебе, ни пера. Скоро и я пущусь на поиски судьбы. Решил стать военным лётчиком.

– Хорошее дело, – одобрила девушка, – ещё раз желаю тебе удачи.

Звонко лязгнули буфера, и поезд начал притормаживать. Мы поднялись и направились к выходу.

–Ты напиши мне, – улыбнулся я ей с платформы.

– Будет время – обязательно, – помахала она рукой.

– И помни: где бы ты ни была, у тебя есть друг, готовый помочь в трудную минуту, – признался я напоследок и ещё долго стоял, провожая взглядом поезд, на котором уезжала возмутительница моего спокойствия…

На выпускном вечере аттестаты зрелости вручал сам директор школы. Он произнёс несколько подходящих для этого случая слов, энергично тряс руки виновникам торжества и отпускал их с миром и аттестатами зрелости. Потом заиграла музыка, начались танцы, в которых я не был горазд. Интересно, что мы, подростки, пропадали на танцплощадках, которые в просторечье назывались «сковородками», но никому и в голову не приходило, чтобы присоединиться к вальсирующим. Это было место встреч враждующих между собой группировок и всякого озорства. Здесь любились по кустам и сводили счёты, знакомились и прощались, пили всё, что мутило разум, совершали сделки и планировали кражи. Нам, соплякам, доставляло большое удовольствие наблюдать, например, как вся «сковородка» вдруг неожиданно начинала чихать, нанюхавшись рассыпанного под ноги молотого перца.

По случаю торжества выпускники втайне принесли с собой выпивки, и уже через полчаса почти все были навеселе. Но даже и вином повысить настроение мне не удалось. Почему – то грустило сердце. То ли от посредственных оценок в аттестате, то ли от того, что пришла пора расставаться с юностью, то ли потому, что рядом не было любимого человека.

Школу я покинул задолго до окончания бала.

… В середине июня в аэроклубе объявили начало сборов. За неделю до этого каждый из сорока курсантов знал, что необходимо взять с собой, чтобы не отвлекаться от предстоящей работы на решение мещанских задач. Настроенные по-боевому, мы с шумом и гамом покинули город, и мордатые автомобили – студебеккеры повезли нас в летние лагеря.

Полевой аэродром находился в Шершнях, километрах в пятнадцати от города, но добирались до него почти час. В сущности, если бы не десяток самолётов, выстроенных в одну шеренгу на краю поля, эта огромная лужайка мало походила на аэродром. Окаймлённая со всех сторон берёзами и соснами, она заросла разнотравьем, и только центральная её часть была похожа на просёлочную дорогу, действующую и потому хорошо укатанную. Позади самолётных хвостов, практически в самом лесу приютилось несколько деревянных построек и пяток машин неизвестного назначения. Нас построили в две шеренги на фоне учебных самолётов « Як– 18», и начальник аэроклуба, молодой, но уже поседевший подполковник, произнёс короткую и ёмкую речь.

– Вы вступаете в новую жизнь, – сказал офицер. – Всё, что было до этого – забыть и наплевать. С этого момента каждое ваше действие должно быть направлено к одной цели – научиться летать.

Позади подполковника стояли лётчики – инструкторы и технический состав. Среди них бросалась в глаза женщина, по виду не девушка, но и не молодая. Как впоследствии выяснилось, она тоже имела прямое отношение к обучению и носила титул кандидата в мастера спорта по технике пилотирования на спортивных самолётах

Уже к обеду лагерь приобрёл жилой статус. Под руководством расторопного молодого человека в стороне от техники мы поставили полтора десятка палаток, окопали их по краям на предмет защиты от непогоды и установили внутри по три железных кровати, тумбочки и табуреты. Чуть в стороне, метрах в ста, оборудовали инструкторский городок и класс предварительной подготовки к полётам.

На краю строительной площадки был сооружён грибок для наряда с подвешенным на перекладине рельсом. Я попробовал, как он звучит, и все остались довольны.

Со стороны лагерь производил внушительное впечатление.

По окончании работ, как будто этого и ждали, прикатил на полуторке обед. С первым, вторым и третьим блюдами. То ли наработались мы по самые уши, то ли свежий воздух подействовал, но ничего вкуснее в жизни я не едал. Замечательный у всех был аппетит!

После сытного обеда нас разбили на группы, назначили старших и разместили по палаткам, а вечером состоялась встреча с инструкторами.

Мой инструктор Владимир Иванович Зотов всем понравился. Высокий, энергичный, спортивного вида мужчина по своему обличью походил на молдаванина, имел весёлый нрав и располагал к себе простотой и непосредственностью. Званием мастера по технике пилотирования спортивных самолётов не кичился, разговаривал на равных и, как впоследствии выяснилось, в отличие от других, в полётах никогда не выражался матом.

А вот инструктор Полозкина этим серьёзно грешила, но беззлобно, для профилактики. Я долго думал, для чего она держит в кабине корочки от книг, пока не увидел однажды, как в перерыве между полётами она расстегнула комбинезон, сунула в образовавшуюся щель переплёт и благополучно оправилась на пухленькое хвостовое колесо, метко прозванное авиаторами «дутиком».

– Ну, чего рот разинул, – грубовато спросила она, не прекращая начатого дела, – не видел, как женщина стоя ссыт?