Ничья

— Знаешь, — Деймон делает паузу, словно обдумывая то, что хочет сказать, — то, что было прошлой ночью, конечно, было ужасно. Но я понял одну очень важную вещь, которая многое изменило — ты уже не ребенок, Елена, как бы не мне хотелось этого признавать, ты действительно больше не ребенок. И теперь, кажется, мне нужно изменить отношение к тебе.

— Деймон…

— Нет, не переживай, я никуда не денусь, я еще долго буду мозолить тебе глаза и мешать рисковать собственной жизнью. Это, считай, моя цель теперь в жизни, так что тебе просто так не отвертеться. Но вести себя с тобой теперь буду иначе, — он сжимает ее руку и внимательно смотрит ей в глаза. — Мы теперь на равных.

— О, ради Бога! — Деймон закатывает глаза и недовольно смотрит на Елену, когда та, на ходу убирая пистолет во внутренний карман, пытается расправить взлохматившиеся волосы. — Я же просил тебя без крови!

— Прости, он сопротивлялся, — она рывком стаскивает с него кожаную куртку и запахивается в нее, скрывая кровавое пятно на груди, — и вообще у него был электрошокер. Что я могла поделать?

— Вырубить его.

— Я вырубила. По крайней мере я пыталась.

— Елена!

— Поехали уже, — она надевает шлем и залезает на мотоцикл позади него, обхватив его туловище руками, — я дико хочу напиться после того, как нам отвалят деньги за этого отморозка. А отвалить должны много.

— До сих пор не могу переварить тот факт, что ты стала моим другом-собутыльником после свадьбы Рика, но я тоже хочу надраться, так что поехали.

Время пронеслось слишком быстро. Вроде, только вчера Елена впервые переступила порог дома Сальваторе, а уже она успела отметить свое двадцатиоднолетие в компании этого безбашенного человека, который в прямом смысле этого слова вколачивал в нее, как правильно жить. Он никогда не был с ней мягок, никогда не скрывал от нее правду и никогда не старался показать мир или себя лучше, чем он есть в реальности. И она была благодарна ему за это, за правду и за широко открытые глаза на происходящее.

За эти годы она изменилась, она действительно повзрослела и стала человеком, которым всегда хотела быть. Человеком, которым ее хотел бы видеть Энзо. Между тем его имя всплывало в их разговорах все реже и реже, иногда днями они вообще не вспоминали о нем, живя настоящим и не оглядываясь назад, оставив все в прошлом.

— «Кровавую Мэри» и бурбон, — сразу же бросает Елена, бухнувшись за барную стойку, и кидает скомканную купюру, подмигнув бармену, — и побыстрее, сладкий. Я не люблю ждать. Так что шевели булками, а то никаких чаевых.

— А Вам…

— Трахаться не будем, но пить можно. Быстрее!

Его сдувает с места, и она высокомерно фыркает, скрестив руки на груди. Музыка гремит по ушным перепонкам, но она ловит от этого кайфа, привыкнув слушать рок на максимум. Она может часами гонять с Деймоном на мотоцикле или машине под орущие произведения Skillet или Nirvana, получая нереальное удовольствие.

Она сама того не заметила, как окончательно и бесповоротно стала копией Деймона, предпочитая кожаные куртки, темную одежду, джинсы и ботфорты. Ей нравился броский макияж, пугающий маникюр и каблуки, и у парней в первое время отпадала челюсть при виде нее, что очень льстило ее эго.

— Как мило, — слышится со стороны, и Елена, обернувшись, видит троих девушек, на которых столько розовой одежды, словно они сбежали из магазина кукол. -Что, черный до сих пор в моде?

— А побег Барби уже сняли в кино? — легко осведомляется она, выгнув бровь, и делает глоток. — Думаю, вы бы прошли на главные роли без кастинга, сразу же контракт на несколько лет, потому что это прям ваше.

— У, у какого-то острый язычок, — надменно фыркает девушка в короне и выгибает накаченные губы. — Зато в таких, как нас, влюбляются парни, а у такой, как ты, есть надежда только на себя и какого-то отчаявшегося идиота, который готов уже на все.

— У тебя хоть парень-то есть? — вскидывает бровь другая, выдувая пузырь жвачки. — Сомневаюсь, что такую стерву кто-то может выносить дольше, чем одну ночь. И весь этот черный… Тебе сдохнуть еще не пора? Кажется, у готов это смысл жизни.

— Малыш, ты уже заказала нам выпивку? — неожиданно из-за спины появляется Деймон и, прижав Елену к себе, крепко целует ее в висок, по-хозяйски положив руки на ее бедра. Потом поднимает глаза и с нереальным равнодушием смотрит на застывших от удивления девушек. — А что, силикон еще популярен? Какая жалость, а я-то уже решил, что все экспонаты выставили в музее Мадам Тюссо, чтобы не повадно было. Однако нет, три модели сбежали. Помочь найтись? — в его голосе скользит намек на угрозу, и их как ветром сдувает.

— Мой герой, — усмехается Елена и сбрасывает его руки, развернувшись на стуле. Деймон насмешливо отвешивает ей поклон и, сев рядом, делает глоток бурбона, разве что не заурчав от наслаждения.

— Что за курицы?

— А тебе не плевать?

— Просто решил помочь тебе, детка.

— Не стоило, — пожимает она плечами и опрокидывает алкоголь в себя, — но все равно спасибо.

— Обращайся.

Несколько секунд они сидят молча, однако не испытывают при этом какой-либо неловкости. Они уже настолько привыкли друг к другу, их повадкам и привычкам, что им даже не нужно говорить, чтобы понять, что хочет сказать другой. Приподнятая бровь, хмурый взгляд, легкое пожатие плеч, глубокий выдох, движение губ — и они уже успели обсудить всех людей в баре, решив, что нет кандидатов на роль друзей, так и личностей, от которых можно было бы избавить мир.

— Планы на завтра? — лениво интересуется Елена, положив голову ему на плечо, и Деймон фыркает.

— Как и в прошлый раз, Пинки, попробуем захватить мир, — усмехается он и кладет руку на ее плечи. Она улыбается и прикрывает глаза, расслабляясь.

====== 27. Выросшая. ======

Вроде бы три года — не такой уж и большой срок. Но все зависит от места и характеров людей, которые жили рядом все это время. И сейчас, возвращаясь мыслями в прошлое, в первые месяцы их общения, Елена не могла перестать усмехаться — сколько же времени они потеряли просто так прежде, чем нашли общий язык.

Как и было оговорено, примерно раз-два с месяц она навещала своего «брата», успев привязаться к нему за несколько лет. Мальчик рос очень смышленым, старательно учась, он любил слушать, как Елена читает сказки, и смотреть на нее, буквально загипнотизированный ее хриплым голосом. Ее привязанность к ребенку была взаимной, и он каждый раз с радостью встречал ее дома, бросаясь к ней на руки. Первое время Деймон отказывался ходить с ней, говоря, что это не его дело, но потом, как-то не выдержав, он стал постоянно составлять ей компанию, принося мальчику игрушки и первые книжки, чему родители Тайлера были очень рады.

Спустя много лет ссор и скандалов Деймон с шумом и очередной порцией воплей выбросил из дома все вещи Роуз, пожелав ей счастливого пути и кинув ей деньги на билет в один конец. Роуз, конечно же, начала истерику, угрожая бывшему супругу, но Елена демонстративно порвала бумаги свидетельства брака, смыла обручальное кольцо Сальваторе в туалете и преспокойно сообщила, что больше их ничего не связывает и она может покинуть их дом. Деймон, стоя позади нее, мог только ухмыляться, гордясь своей способной ученицей.

Как Деймон и обещал, он не забросил ее обучение, а наоборот стал тренировать ее еще интенсивнее и жестче. Первое время Елена злилась, пытаясь задеть его побольнее словами, а порой и любым предметом, до которого могла дотянуться в процессе драки. И только после сломанного запястья Елены и вывихнутой челюсти Деймона все неожиданно встало на свои места — они поняли, что могут друг друга калечить, при этом становясь ближе, и это было настолько абсурдно, что все отступило на задний план и неожиданно стало очень простым и понятным.

Они не ладили больше суток, находя повод поссориться и разбить очередную антикварную вещь, так что из их дома практически пропала вся посуда и они начали пользоваться одноразовой, чтобы просто так не тратить деньги на покупку новой. Каждая готовка превращалась в настоящее сражение, после которого мыть приходилось буквально все — начиная с мебели и заканчивая стенами. И им это нравилось: дурачиться, бросаясь предметами и не стараясь казаться взрослее или уравновешеннее, чем они были на самом деле. Они были слишком похожи, но теперь в этом не было чего-то дикого, только ощущение правильности.