Hassliebe. Афериsт

— Вы не просили, Вы угрожали.

— Сладкая, — он закатил глаза, фыркнув, — я даже не начинал. Поверь, мне вовсе не хочется пугать тебя или калечить. Но придется, если ты будешь молчать или идти наперекор моим словам.

— Что Вам нужно от меня? — снова спросила она, скрипнув зубами.

— Я знаю, где Киллиан работает, где живет, в общежитии и его квартире. Но мне нужно знать, где он хранит оружие и как получает свои заказы. Вы с ним близки, что я теперь вполне понимаю, и ты должна знать.

— Я понятия не имею, где он хранит оружие. Мы об этом не говорим.

— Ну, ты хотя бы не отрицаешь тот факт, что знаешь о его, так сказать, хобби, — Свон поджала губы, и мужчина захохотал. — Боже, как я люблю смущать хорошеньких женщин. Вы так мило краснеете, что я буквально удержаться не могу. А тут еще и тема довольно щекотливая. Мне вот интересно, вы с ним просто глазами трахаетесь или телами?

— Может, мы уже перейдем к делу? — ощетинилась Свон, и Голд закатил глаза.

— Мне любопытно — ты не веришь, что я могу с тобой сделать что-то плохое, или ты просто мазохистка? Если так, то это проблема, потому что я не хочу очень сильно изощряться. Но, видимо, придется, — неприятно чиркнули по полу, когда мужчина пододвинулся ближе к ней, его улыбка погасла. — Итак, возвращаясь к нашим баранам — ты будешь отвечать на вопросы?

— Даже если бы я знала, я бы не сдала Киллиана.

— То есть ты утверждаешь, что не знаешь?

— Не знаю.

— Ложь.

— Да как хотите, мне плевать, что Вы думаете.

— Ты его любишь, типа? — гаркнул он, и девушка застыла. — Да уж, много я бреда видел, но чтобы полицменша влюбилась в киллера — впервые. И этот бред, пожалуй, перекрывает все остальные.

— А ты, я вижу, любитель поболтать.

— А я не помню, чтобы разрешал тебе говорить мне «ты», — резкое движение, и она задохнулась от боли, зашипев сквозь зубы. Приоткрыв глаза, она увидела острие ножа, которым он скользнул по ее щеке, порвав ее до крови. — Что, не нравится? — ухмыльнулся Голд. — Я ведь предупреждал. Ты не принцесса, с тобой никто считаться не будет, особенно тут. Поэтому я тебе повторяю, — он сжал ее подбородок, рискуя оставить синяки, — отвечай на вопросы и будешь жить.

— Пошел к черту, — отозвалась она, скривившись, — мне плевать, что ты придумаешь. Я буду молчать, а ты, сука, попадешь за решетку, потому что все ублюдки рано или поздно косячат.

— Вона как ты у нас заговорила, — присвистнул Голд и поднялся, — что ж, тогда извини, Эмма, ты сама подписала себе приговор. Теперь уж у меня полная свобода действий перед тобой. Но я дам тебе еще один шанс, до завтра. И если завтра утром ты не согласишься на наши условия, мы…

— Можете начинать прямо сейчас, — Свон вскинула голову, не обращая внимания на то, что щека до сих пор горит, как в огне, — ничего не изменится за ночь.

— Нет, все-таки не зря мнение о глупости блондинок существует. Умная бы баба поняла, что с ней будет, а ты только кичишься своей глупой уверенностью. Поверь, ты не будешь интересна Джонсу, когда станешь безвольным мешком с костями, — ответа не последовало, и он скрипнул зубами. — Понятно, все-таки решила по-плохому. Зря. Я ведь доведу тебя до такого состояния, что ты будешь блевать мольбами о прощении. Ты еще будешь шпионить за ним ради меня. Я даже заставлю тебя привести его ко мне, чтобы я мог лично его убить. Но сначала, — он облизал губы, — он увидит, как мои парни тебя отделают, вот прямо здесь, на полу, а потом я с огромным удовольствием убью тебя на его глазах. Уверен, ему понравится. Может, даже воспользуюсь его фишкой и обработаю сначала твои колени. Нравится перспектива? — девушка ничего не ответила, только ее губы едва заметно вздрогнули. Голд, выругавшись, отошел в сторону, скрипя зубами. — Гнида, упертая. Дура! Помоги-ка ей уснуть, — гаркнул он, указав на кого-то подбородком, и покинул комнату, стуча палкой.

Эмма повернулась в сторону, куда смотрел мужчина, но не успела даже среагировать, как слетела на пол вместе со стулом, почувствовав резкий удар по лицу. Дыхание перехватило, и она уткнулась лицом в пол, испытывая дикую боль в запястьях и локтях, не имея возможности размять их.

Лицо жгло от удара и пореза, грудь сдавила жажда, руки свело от неподвижности, страшно хотелось уснуть, но она боялась закрыть глаза и поддаться слабости. Она попыталась перевернуться, чтобы стало хотя бы немного удобнее, но плечо продолжало больно упираться в неровный пол, доставляя дискомфорт.

Где-то совсем рядом прошел мужчина, и Свон чисто инстинктивно сжалась, боясь даже шелохнуться, ожидая нового удара. Но тот только схватил ее за волосы и ножку стула и поставил на место, посреди комнаты, проверив веревки. Зло скосив на него глаза, она облизала пересохшие губы.

— Да вы тут все, я смотрю, джентльмены от Бога. Вам что, платят за то, чтобы вы вели себя максимально отвратительно? В таком случае поздравляю — у вас всех это выходит на пять с плюсом.

— Знаешь, ты, сука, — процедил тот и сжал ее горло, заставив задохнуться от нехватки воздуха, — босс просил, чтобы мы тебя не убивали, но это не значит, что мы не будем с тобой развлекаться. Так что давай, язви, пытайся быть крутой. Поверь, тут многие мужики хотят поставить тебя раком, продолжай, мы только рады, — оттолкнув ее, оставив на шее подтек, он отошел в тень, теряясь из глаз.

Свон шумно сглотнула, жадно хватая губами воздух. Она понимала, что теперь играет напрямую со смертью, но в то же время прекрасно осознавала, что никогда не сделает то, что они хотят от нее.

Дни тянулись нестерпимо медленно. Эмма почти забыла, что значит нормальная жизнь. Ее почти не поили, кормили раз в день, все остальное время занимали допросы, все такие же пустые и бессмысленные. Она молчала, порой вообще не разнимая губ, но с каждым разом это становилось все труднее и труднее.

Несмотря на всю ее выдержку, она понимала, что такими темпами ее надолго не хватит. Ее били, душили, угрожали оружием, а в какой-то момент выволокли на палубу, и только так она поняла, что все это время была в трюме старого теплохода. Ее снова и снова окунали головой в холодную воду, держа без воздуха до тех пор, пока она уже не могла оставаться в сознании.

Спустя какое-то время Свон привыкла к тому, что один глаз заплыл, а на руках порезы зарастут не скоро, так как веревки въелись едва ли не до мяса. Голос она почти потеряла, потому что иногда, когда боль была по-настоящему невыносима, она позволяла себе только один крик, и то на пару секунд, чтобы просто выдохнуть все и по-новой собраться с силами.

Она видела, с каким удовольствием ее мучители ждали и ловили ее редкие крики, буквально упиваясь ее слабостью. И она терпела, до крови кусала губы, чувствовала, как кружится голова, как она слабеет с каждым часом, но молчала, не размыкая губ.

Голд приходил каждые три часа, снова и снова задавая все те же вопросы, утверждая, что все, что с ней было, это цветочки, что он не остановится, пока не получит информацию. Она боялась этого человека со страшными глазами и тонкими губами, от него веяло чем-то мерзким, и она никогда прежде не встречала таких гнусных людей, как он. Злой, наглый, грубый, но не такой, как Киллиан.

Киллиан… Она старалась не думать о нем, старалась просто вообще не думать, снова и снова повторяя в голове УК, просто не думая больше ни о чем. Только изредка касалась мысленно Генри, словно боясь, что это чудовище со змеиными глазами прочитает ее мысли и что-то сделает с ее сыном. Она боялась, что в какой-то момент он начнет угрожать судьбой сына, и тогда ей придется выбирать между ним и Джонсом.

— Я предлагаю тебе сделку, — произнес он как-то, разбудив ее очередной пощечиной. Все время, что ее не допрашивали, она дремала, просто желая отключиться от всего, — ты сейчас звонишь Киллиану и назначаешь ему встречу, там, где я скажу. Тебе он поверит и придет.

— Нет, — прошептала она искусанными в кровь губами.

— Что ты сказала?