Страница 62 из 65
— Налево. Только пакгаузы дальше обходить надо. Там немецкий пост.
— Вали передом.
Обогнув длинное здание пакгауза и примыкающие к нему навесы, Вьюга и Миша нырнули под вагон. Там Вьюга присел и прислушался.
— Патруль идет. Нишкни. Пропустим мимо, — надавил он рукой на плечо Миши.
Шаги стали слышнее. Донеслось несколько непонятных слов. Миша из-под вагона видел ноги проходивших солдат.
— Теперь прошли, — выждав, когда скрёб немецких сапог совершенно затих, шепнул Вьюга, — айда дальше.
Пронырнули еще под три цепи вагонов. Миша осмотрелся и повел дальше. Пронырнули еще под две.
— Тормози, — толкнул он Вьюгу локтем, — пришли. Вот эти самые и есть наши типографские вагоны. Подлезем под них и осмотримся. Напротив, у цистерны тоже пост.
Оба снова подлезли под вагон, и присели там, впиваясь глазами в темноту.
— Как раз на место вышли, — шептал Миша. — Вон и обе цистерны белеют. Часовой между ними стоит, а мы сторонкой обойдем. Не увидит.
— Ползи на карачках.
Проползши по снегу метров тридцать, Миша привстал и огляделся. Верно. Цистерны белели сзади, а впереди смутно вырисовывалась темная крыша навеса над старым нефтехранилищем.
Над станцией неожиданно вспыхнул полевой прожектор, бросил на снег колеблющиеся тени вагонов, переполз за пути, задержался на крыше навеса над старым нефтехранилищем и, постояв так секунду, медленно вернулся обратно на пути. Но за эту секунду Миша успел ясно рассмотреть быстро укрывшуюся под парапет от лучей прожектора фигуру.
— Здесь он! Уже орудует! Аида!
Не дожидаясь, пока сноп лучей прожектора уйдет совсем за вагоны, Миша вскочил и побежал к навесу, ощупывая в кармане рукоять финки.
— Вовремя поспели! — выхрипнул сзади него Вьюга.
Миша бежал впереди хромого, но за несколько шагов до навеса споткнулся и упал. Под его рукой скользнуло лицо лежащего человека, его нос и зубы, залепленные чем-то теплым и слизким.
Миша привстал на руках и при последних лучах рассеянного света успел рассмотреть под собой тело в русской шинели с белой полицейской повязкой на рукаве. В то же мгновение на него самого кто-то навалился сверху.
Оттолкнувшись разом руками и коленями, Миша встряхнулся, кинул с себя навалившегося и сам налег на него плечом и грудью. Теперь он был сверху, но две руки крепко сжимали его горло, умело надавливая на артерию и кадык. Миша тряс и мотал головой, пытаясь вырваться, давил руками плечи лежавшего под ним. Не помогало. Клещи на горле сжимались все сильнее, дыхание пресеклось, от боли в глазах замелькали желтые и красные круги.
Отпустив одно плечо лежавшего, Миша вытянул из кармана финку, зубами сорвал с нее кожаные ножны и, собрав последние силы, два раза ударил ножом туда, где инстинктивно чувствовал горло врага.
Клещи разжались.
Миша глотнул, сколько мог, воздуха и, захлестнувшись кашлем, сотрясался всем телом. К горлу подступала тошнота, к глазам — слезы. Но он видел сквозь них, как, обхватив друг друга руками, Вьюга боролся с чекистом у парапета. Что это Прилукин, Миша знал, и всё то существо рвалось к борьбе с ним, но кашель тряс и корежил его тело, не давая сдвинуться с места.
— Врешь, не уйдешь! — хрипел Вьюга, охватив руками врага и ловчась дать ему подножку.
Не удалось. Прилукин устоял и сам налег на Вьюгу, давя грудью на него сверху. Он осиливал. Оба переминались с ноги на ногу, топчась на месте, словно танцуя.
Спина Вьюги всё сильнее и сильнее отклонялась назад в направлении парапета. Миша видел, как, поняв, что ему не переломить более сильного и тяжелого противника, Вьюга стал отходить сам к парапету и неожиданным рывком бросился на него спиной.
— Врешь, не уйдешь, Каин… — донеслось до Миши его хриплое, рычание.
Это были последние слова Вьюги. Лежа спиной на борту ямы, он продолжал крепко держать чекиста, потом разом оттолкнулся обеими ногами, высоко взмахнул ими вверх и вместе с ним перевалился в яму.
Всплеска от упавших тел Миша не слышал. Морозная нефть густа. Она не плещет, а молча, как болото, заглатывает.
Миша обеими ладонями растер горло и, все еще сотрясаясь в кашле, подошел к яме. Заглянул в нее. Подступавшая почти к самому верху черная гладь густой нефти была спокойна. Ни одного волнистого круга не скользило по ней. Миша снова растер себе горло и, сдавив ладонями виски, напрягся, собирая мысли.
«Теперь что делать?»
— Иди… — услышал он позади себя тихий и вместе с тем властный голос. — Подними, что перед тобой, и неси его… Иди!
Не пытаясь даже узнать, кто говорит, Миша послушно нагнулся и пошарил по снегу около своих ног. Нащупал какую-то доску и поднял ее.
Луч прожектора вернулся к последнему ряду вагонов и дальше, за цистерны, не пополз. Но в его отраженных снегом отблесках студент смог рассмотреть поднятое им.
— Образ, что у Вьюги над лампадкой висел. Вот что это…
— Иди… — снова прозвучал позади него голос. Миша оглянулся. В темноте белела борода отца Ивана.
— Иди!
— Куда?
— Он, за русскую землю молельник, укажет. Иди.
Миша повернулся и тихо побрел к вагонам, не раздумывая, не пытаясь даже понять, куда идет.
— Со святыми упокой, — донесся до него от нефтяной ямы бесконечно скорбный и вместе с тем исполненный радостной надежды напев, — идеже несть болезнь, ни печаль…
Перед вагонами в голове студента прояснело. Он оглядел ближайший из них. Это был классный. Все окна в нем были темны. Из трубы соседнего, в котором размещалась армянская семья, выскакивали стайки желтых искр.
«Спят, не зная, как близко от них прошла смерть. А если бы?..»
Миша представил гигантский столб пламени над цистернами. Фонтан огненных хлопьев осыпал тесно сгрудившиеся составы. Из них выскакивали объятые ужасом, обгоревшие люди.
«Вьюга выкупил их у смерти. Своею жизнью выкупил. Отслужить мне народу надо, говорил. Теперь отслужил».
Миша полез под вагон и больно стукнулся головою о буфер. Боль прогнала из головы последний туман. Он остановился в узком проходе между составов и собрал рассеянные мысли.
«Надо сконцентрироваться, логически, как в алгебре, думать, — приказывал он сам себе, — так, так вот. Значит, теперь без Вьюги остались и, следовательно, в городе делать нечего. Да и ребята, наверное, растеклись, кто куда, как Таска. Значит, значит, надо самому подаваться. В колхоз, конечно. Для начала хотя бы на Деминский хутор, а там видно будет. Провожу завтра поезд и махну туда прямиком. Точка!»
Вокруг стало как будто светлее. Миша засунул за пазуху образ, который всё еще держал в руках, и тут только вспомнил о старом священнике.
«Откуда он вдруг взялся? Должно быть, за нами от дому шел. Только мы второпях не слыхали. Удивительный поп! Даже, пожалуй, чудесный какой-то. Сказал: „Он укажет“. Ну, что ж! Всё возможно…»
Миша пощупал за пазухой образ и полез обратно под тот же состав.
«Прямиком на шоссе лучше выйду и по нему обойду станцию. Чего там под вагонами елозить. Крюк, правда, но спешить мне некуда».
Перейдя пустырь, он прошел между похожими друг на друга, как пальцы рук, домиками железнодорожного поселка и свернул на трассу. Сзади, со стороны степи, послышался мерный стук копыт о мерзлую землю.
«Верховые, прислушался Миша, колес не слыхать. И много. Кому бы это быть? Может, табун гонят? Только откуда такому табуну взяться? Не менее, как полсотни коней».
На шоссе было светлее, чем между составами, и студент скоро различил надвигавшуюся на него темную массу всадников. Вот и ее передовой поравнялся с ним.
— Что за человек — отзовись? — не задерживая шага коня, окрикнул он Мишу.
— Из города! Теперь домой иду, — ответил Миша и сам повернулся к верховому, голос которого показался ему знакомым.
Луч карманного электрического фонарика резанул ему глаза.
— Ты, шпингалет? Где тебя черт по ночам носит? По девкам, наверное, шалался?
— Середа! — воскликнул Миша.
— Он самый в полном своем составе! — ответил всадник.