Страница 96 из 131
— Обратитесь к графу Шарлю де Верженну.
— Я уже слышал это имя. Он близок к Марии-Антуанетте?
— Это человек её партии и недруг Тюрго. Я напишу рекомендательное письмо к графу, и он примет вас в ближайшие дни.
— Как мне отблагодарить вас, Мария Жанна?
— Вы уже отблагодарили меня сполна. Какие у вас ещё просьбы ко мне?
— Понимаете... Допустим, министр иностранных дел и королева мне помогут. Но на французской службе меня вряд ли оставят, дабы замять раздутое губернатором Дюма и Тюрго дело, и предложат возвратиться на родину.
— Что ж? Поживите в Вене, пока парижские страсти не улягутся.
— Легко вам сказать — поживите в Вене. Для Австрийской империи я человек вне закона, беглец. Императрица Мария-Терезия распорядилась арестовать меня и судить за кое-какие шалости молодости, лишила меня отцовских имений. Я вовремя успел удрать в Польшу, чтобы не очутиться за решёткой.
— Как же вас угораздило заслужить немилость императрицы?
— Молод был, горяч. Увлёкся дуэлями, ссорился с соседями, оскорбил воинского начальника, который этого заслуживал.
— А вы, однако, большой шалун.
— Повзрослел, исправился. Разве не заслужил я прощения императрицы преданной службой королю Франции, который приходится зятем австрийской монархини? Я хотел бы вернуть милость Марии-Терезии и право вернуться в Австрию.
— Постарайтесь, чтобы де Верженн и королева замолвили за вас слово перед венским двором. Мария-Антуанетта могла бы написать письмо матери и брату с просьбой пересмотреть ваше дело и простить вас.
— Вы вселили в меня добрые надежды.
— Моё рекомендательное письмо министр иностранных дел получит не позже завтрашнего дня. Желаю вам удачи, барон.
И Мария Жанна поцеловала Беньовского в щёку. Поцелуй был холодным, бесстрастным.
Вскоре после поездки Беньовского в Марли и его встречи с графиней Дюбарри секретарь министра Обюссон наведался в «Белую лилию».
— Есть новости, — сказал он Морису Августу. — Пришло долгожданное заключение комиссаров Белькомба и Шевро.
— И что же написали про меня эти крючкотворы?
— Заключение выглядит лучше, чем мы ожидали. Комиссары характеризуют вас как энергичного, деятельного человека. Отмечены и недостатки в вашей работе. Господин Жуаньи истолковывает их как упущения в отчётности.
— Вот видите, Обюссон. Упущения — это ещё не значит умысел. Мне так не хватало опытного казначея. Надеюсь, мосье Жуаньи готов принять меня?
— Я приехал за вами.
— Ну вот, дорогой барон, гордиев узел разрублен, — такими словами Жуаньи встретил Беньовского. Держался помощник министра приветливо, доброжелательно. — Белькомб и Шевро наконец-таки прислали нам своё заключение.
— Могу я ознакомиться с этим документом?
— Заключение находится у министра. Так что придётся вам поверить мне на слово. Серьёзных претензий с нашей стороны к вам нет. Вы помогли французам зацепиться за Мадагаскар и создать предпосылки для превращения острова в благоприятном будущем во французскую колонию. Ваши заслуги не будут забыты. Комиссары отмечают ваши упущения в финансовой отчётности, большие людские потери.
— Они вызваны тяжёлыми тропическими условиями, лихорадкой.
— Понимаю, это не ваша вина.
— Если серьёзных претензий, как вы говорите, господин Жуаньи, ко мне нет, могу я возвратиться на Мадагаскар и приступить к своим обязанностям командира экспедиционного корпуса?
— К сожалению, нет.
— Но почему?
— Сейчас объясню вам. По представлению Тюрго его величество резко сократил ассигнования на содержание наших войск на Мадагаскаре. Вы опытный военачальник, полковник, вы ведь не согласитесь после корпуса командовать ротой.
— Я мог бы отправиться в качестве губернатора французских владений на этом острове.
— Это бы означало наши официальные претензии на господство над Мадагаскаром. Приходится считаться со сложной международной обстановкой. Вы знаете, что Франция поддерживает в пику англичанам североамериканских повстанцев. Англичане плетут против нас всякие козни.
— Можно ли понять ваши слова так, что в моих услугах министерство более не нуждается?
— Никакого решения на этот счёт ещё не принято. Так что наберитесь терпения, дорогой барон.
— Могу я по крайней мере рассчитывать, что мои усилия на благо Франции будут должным образом отмечены и оценены?
— Что вы имеете в виду?
— Очередное воинское звание, например. Мне известно, что офицеры колониальных гарнизонов пользуются у вас преимуществами в продвижении по службе в сравнении с теми, кто служит в метрополии.
— Подумаем.
— В течение нескольких месяцев я не получал жалованья.
— Получите сполна всё, что вам причитается.
— Министр меня примет?
— Непременно примет, когда мы придём к решению относительно вашей дальнейшей судьбы.
А ещё через пару дней за Морисом Августом заехал в служебной карете молодой чиновник из министерства иностранных дел. Беньовского пожелал видеть сам граф Шарль Гравье де Верженн.
Граф в пышном напудренном парике с орденской звездой на парадном камзоле напоминал вельможу, сошедшего с портрета художника Латура. Держался он с подчёркнутой светской холодной учтивостью.
— Одна моя старая приятельница, полковник, рекомендовала вас как нуждающегося в моём сочувствии, — начал свою речь де Верженн.
— Признателен вашему сиятельству за то, что нашли время принять меня и выслушать.
— Насколько я осведомлён, вы побывали на Мадагаскаре.
— Так точно, граф. Прокладывал дорогу для будущей колонизации этого богатого и обширного острова.
— Похвально.
Министр задал Беньовскому несколько общих, ничего не значащих вопросов о природе, жителях, богатствах Мадагаскара. Морис Август коротко отвечал, понимая, что де Верженн не был расположен выслушивать его пространные рассказы.
— И чем я могу быть вам полезен, полковник?
— Я оказался в затруднительном положении, ваше сиятельство. Моя скромная деятельность во славу Франции и его величества короля Людовика была положительно оценена морским министерством. Со стороны руководителей министерства ко мне нет никаких претензий. Благодаря действиям моего экспедиционного корпуса Франция укрепилась на Мадагаскаре, а со временем эти позиции помогут овладеть всем островом. Расширились возможности для французских торговых операций. Об этом я подробно писал в своих отчётах.
— Это же превосходно, барон! Я вижу, вы славно потрудились. Что же вас волнует?
— Волнует недоброжелательность генерал-контролёра финансов. Господин Тюрго заметил лишь упущения в моей финансовой отчётности и даже злоупотребления, которых в действительности не было. Он настаивает на моём привлечении к суду.
— С господином Тюрго у нас непростые отношения. Он слишком радикален и частенько раздражает королевскую чету своими несвоевременными прожектами.
— Извините, ваше сиятельство, если я осмелюсь высказать своё суждение. Я не политик, а только солдат. И возможно, моё суждение не покажется вам слишком весомым. Мосье Тюрго охвачен духом вольтерьянства, слишком печётся о третьем сословии, наверное, больше, чем об интересах короны, а верные слуги короля ему не по душе. Мне кажется, что Тюрго очень опасный человек.
Беньовский знал, что консервативно настроенный министр иностранных дел думает именно так и подобное высказывание о Тюрго будет графу приятно.
— Вы правы, мой друг, — поощрительно сказал де Верженн. — Очень метко заметили, что интересы горлопанов из третьего сословия для Тюрго более значимы, чем интересы короны. Мы не раз указывали на это его величеству. Убеждён, что дни Тюрго как члена правительства сочтены. Мы не дадим вас на расправу этому вольнодумцу и вольтерьянцу. Если король к моим словам не прислушается, попрошу королеву заступиться за вас.
— Я так признателен вашему сиятельству. И ещё хотел бы нижайше попросить вас, граф, коль вы так добры ко мне...