Страница 95 из 131
— Сочувствую вам, графиня. Такая для вас потеря...
— Моё горе смягчается вниманием друзей. Вы слышали имя Жан-Батист Грёз?
— Писатель?
— Фи, барон, вы совсем отстали от жизни на вашем далёком Мадагаскаре. Грёз не писатель, а художник, и очень известный. Вы видите на стенах этой гостиной несколько превосходных портретов его работы. Жан, подойдите к нам.
Дюбарри познакомила Беньовского с модным художником, а сама отошла к другим гостям. Их собралось не столь много, как в прежние времена, — всего десятка полтора. Среди них оказались один писатель, один художник, три-четыре пожилых дворянина, которые когда-то были чем-то обязаны всесильной фаворитке, и ещё какие-то молодые люди, стремившиеся удовлетворить своё любопытство и тщеславие: подумайте, побывали в замке у самой Дюбарри!
Жан-Батист Грёз заговорил о современной французской живописи, похвалил художника Латура, писавшего парадные портреты королей и вельмож, упомянул пейзажиста Верне и потом пустился в рассуждения о своих художественных пристрастиях.
— Критики упрекают меня в сентиментальной чувствительности. Я поклонник женской красоты. Люблю писать портреты миловидных девушек, в которых угадывается доброта, добродетель, душевность. Взгляните хотя бы на эти мои работы.
Морису Августу показалось, что портреты Грёза, очевидно купленные хозяйкой замка у художника, слащавы и однообразны. Они как бы повторяли друг друга с незначительными вариациями. И ещё Беньовский подумал с иронией, что этот замок, конечно, самое подходящее место, чтобы напоминать здесь о женских добродетелях.
Ему наскучило слушать рассуждения Грёза. Живописью Морис Август не интересовался. Он отошёл от художника, делая вид, что рассматривает гобелены. Слуги обносили гостей вином, печеньем и фруктами.
Как только гости начали расходиться, Беньовский подошёл к Дюбарри.
— Я не получил, любезная графиня, вашего согласия на мой неофициальный визит.
— Приезжайте завтра. В полдень вы найдёте меня в парке. Догадываюсь, я вам очень нужна.
— Очень.
— До завтра, друг мой.
Мария Жанна протянула Беньовскому руку для поцелуя.
Фредерика привыкла к частым деловым отлучкам мужа и не стала допытываться, куда он собирается. Она сама намеревалась побродить по модным лавкам, а потом зайти в Нотр-Дам, чтобы послушать мессу и насладиться звуками органа. Дождавшись, когда Фредерика выйдет, Беньовский отомкнул сундук и вынул диадему, сверкающую крупными бриллиантами. Полюбовался ею и задал себе вопрос — будет ли поражена дорогим подарком Дюбарри? Король мог дарить своей фаворитке и не такие ценности. Но ведь он, Морис Август, не король, а простой смертный. Впрочем, не простой смертный, а Ампансакабе, верховный властитель Мадагаскара, признанный малагасийскими вождями. И он вправе дарить бывшей первой даме Франции подобный щедрый подарок.
Беньовский тут же поймал себя на мысли, что признание его в качестве Ампансакабе было пока только спектаклем. Последуют ли за этим спектаклем реальные результаты — один Бог ведает.
Диадема была заключена в узорчатый ларец из ароматного дерева, которое растёт только в тропиках, а ларец уложен в кожаный походный саквояж. Беньовский крикнул Уфтюжанинова.
— Поедешь со мной, Иван. Держи саквояж бережно и, упаси Боже, не урони.
— Будьте покойны.
И вот снова поездка в Марли.
Марию Жанну Беньовский отыскал в парке прогуливающейся по аллее в сопровождении компаньонки. Дюбарри была в лёгком домашнем платье из розового шёлка, подчёркивающем стройную фигуру.
— Вы пунктуальны, барон. Я так рада вас видеть! Софи, оставь нас вдвоём. Наши с бароном деловые разговоры вряд ли тебе будут интересны.
— Слушаюсь, мадам, — прощебетала компаньонка и удалилась.
— Во-первых, примите, графиня, от меня этот маленький подарок, — сказал Беньовский и протянул Марии Жанне ларец из ароматного дерева.
— Что это?
— Достойная вас безделушка работы лучших арабских мастеров.
Дюбарри приняла из рук Беньовского ларец, раскрыла его и была поражена ярким сиянием ажурной диадемы из золота и крупных бриллиантов. На лице её отразились восторг и изумление.
— О, это очень дорогая вещь! Такие подарки мне делал король. Но это было давно.
— Разве я не могу сделать подарок даме моего сердца?
— Я стала дамой вашего сердца? Как в старых рыцарских романах? Забавно.
— Да, как в старых рыцарских романах. Их герои — странствующие рыцари, скитальцы и романтики вроде меня. Их дамой сердца могла быть замужняя женщина, королева, недоступная принцесса, предмет высокой платонической любви, поклонения. Речи не было о низменных плотских вожделениях. Мог ли я не поклоняться вам, моя добрая фея?
— Вы очень опасный бес-соблазнитель, — игриво произнесла Дюбарри и ласково потрепала Беньовского по щеке ладошкой. Беньовский пылко схватил Марию Жанну за руку, но ощутил, что его порыв никак не передался женщине. Рука её оставалась вялой, безжизненной. Она высвободила руку и сказала сухо, трезво:
— Закончим рыцарскую часть нашей беседы. Надеюсь, вы пришли ко мне не за тем, чтобы напоминать мне о странствующих рыцарях и их дамах сердца?
— Вы моя дама сердца, Мария Жанна!
— Ах, вы становитесь скучны, Морис. Я правильно вас назвала? Разрешите, буду с вами предельно откровенна. Вы деловой й расчётливый человек. Конечно, ждёте, что ваш щедрый подарок должен быть так же щедро оплачен мною.
— Господь с вами!
— Обождите, не перебивайте. Допускаю, что вы хотите меня. Я ещё не настолько стара, чтобы не нравиться мужчинам. Я знаю это. Но должна вас разочаровать. Судьбе было угодно, чтобы я прошла через королевскую постель и потом стала всесильной фавориткой короля Людовика. Да будет вам известно, что наложница и фаворитка — это далеко не одно и то же. Король быстро охладел ко мне как к женщине. Он был своеобразным человеком, ветреным и любвеобильным. Я же, чтобы сохранить влияние при дворе, обязана была хранить верность человеку, которому уже не принадлежала. Я никому не принадлежала. Я умертвила в себе женщину, стала холодной и бесстрастной, как эта мраморная статуя, которую вы видите на аллее.
— Бедная Мария Жанна! Мне жаль вас.
— Что поделаешь, Морис. Мне досталась горькая судьба. Я уже никому не буду принадлежать.
Дюбарри умолкла, вздохнув. Морис Август пристально разглядывал её лицо. Оно было почти без косметики и казалось каким-то рыхлым, несвежим, постаревшим.
— Поговорим теперь о деле, которое привело вас ко мне, — тоном приказа произнесла Мария Жанна после некоторых размышлений.
Морис Август, не вдаваясь в подробности, рассказал ей о своих злоключениях. Его недоброжелатели и завистники во главе с губернатором Иль-де-Франса господином Дюма оклеветали его, представив казнокрадом и мошенником. Руководители морского министерства, кажется, не очень поверили клевете. Но вот генерал-контролёр финансов Тюрго настаивает на привлечении его к судебной ответственности. Ему хочется сделать из командира экспедиционного корпуса козла отпущения в назидание другим. Он, Беньовский, как известно, венгр, австрийский подданный. Расправа над ним не вызовет в высших кругах такой реакции, как если бы на его месте оказался какой-нибудь аристократ-француз.
— Понимаю, — перебила его Дюбарри. — Вам понадобится влиятельный защитник против козней Тюрго. Вас могла бы поддержать королева Мария-Антуанетта, ваша соотечественница. Она терпеть не может Тюрго и настаивает, чтобы король уволил его в отставку.
— Но ведь вы с королевой далеко не друзья.
— Это мягко сказано. Мы враги, но мы и союзники, когда дело касается сохранения добрых старых устоев королевства, его ограждения от всяких реформаторских новшеств Тюрго. Это опасный человек. Он ищет популярности у третьего сословия, которое рвётся к анархии, революции. Уверяю, что королева заступится за вас.
— Но как я смогу добиться с вашей помощью заступничества её величества?