Страница 21 из 21
Н. Н. прислала мне “Люди и ложи” (1986) с изъявлением “странного чувства, что эта книга как будто вышла как раз в нужный момент!”. Она заложена у меня листком с пунктами моего телефонного разговора с ней о ее книге. Главные из них: 1) “Великий Восток” никогда не принадлежал к “принятому (accepted) масонству”; 2) нравственный дух масонства, дух терпимости, был чужд этой ложе, как непонятен он и самой Берберовой; 3) основным изначальным пороком масонства была секретность, которой воспользовались те, чья специальность — секреты. Политические разведки с самого начала проникли в ложи. “Началось с Мастера-Месяца, кончилось полковником Аписом”, — сказал я ей. “Какой мастер?” — переспросила она. “Мастер-Месяц в хижине угольщиков, когда Байрона принимают в карбонарии, знаете, у Алданова?” — “Конечно, знаю!” — воскликнула она и мгновенно замолкла, вспомнила, что Мастер-Месяц оказался агентом английской разведки. Это последний наш разговор, который у меня записан. Помню, что мы разговаривали по телефону опять в начале 1990-х годов, после выхода стихотворений Ходасевича в “Библиотеке поэта”: Н. Н. была окрылена своим успехом во Франции и в России. Казалось, что много времени еще впереди, успеем поговорить.
Но вдруг она исчезла из поля зрения, и смерть ее прошла для нас незаметно. В тот год мы были очень заняты семейными и научными делами.
Да, хороши сады за огненной рекой, Где черни подлой нет, где в благодатной лени Вкушают вечности заслуженный покой Поэтов и зверей возлюбленные тени.Н. Н. была отважная женщина, не железная, а из самой стойкой шведской стали, тверже, чем Август Стриндберг, которого она — с неженскою душой — почитала. К религии, в которой была крещена, она относилась как к идолопоклонству и бессовестному обману.
В семидесятые годы какой-то “выездной” советский поэт не нашел для нее более подходящего подарка с родимой земли, чем медная иконка, вроде той, что привез ей в декабре 1942 г. из оккупированного Смоленска С., “герой нашего времени”, описанный в “Курсиве” в главе “Черная тетрадь”. Н. Н. с наслаждением рассказывала, как озадачен был добрый человек из богомольной брежневской Москвы, когда она ему посоветовала: “Это вы лучше подарите моей уборщице, а не мне”.
Того квадратного окошечка билетной кассы, в очереди к которому всю жизнь стоял Иннокентий Анненский, она не боялась, а когда ей почудилось, что очередь движется слишком быстро, то перестала спать, решив, что отоспится уж там на месте. Однако ее увезли в больницу в полном упадке сил, и врачи объяснили ей научно, что спать человеку необходимо в любом возрасте. После этого она прожила еще пятнадцать лет, ветреная, чуть сгорбленная Геба, всех читателей дружески посвящавшая в свою базаровскую тайну вечности и гроба (“Пусть ваши ведают потомки, — / Своих иметь не довелось”):
Мой друг явиться отказался На приглашение богов, Он, кажется, больным сказался И ужинать у них не мог. Меня туда не пригласили, Я — разумеется — пошла И там, на ложе белых лилий, Голосовала и спала, И тайну чудную узнала (Громокипящий их секрет), Она вас удивит немало: Бессмертья нет! Бессмертья нет! . . . . . . . . . . . . . . . . . — И вот проходим мы незримо Мимо окошка, мимо, мимо Той кассы, где лежит секрет. — Там некому вернуть билет.А все-таки иногда хочется написать ей несколько слов электронной почтой: “Ау, Нина Николаевна! Ведь мы не успели попрощаться. Хорошо ли вам в садах за огненной рекой?”
Омри Ронен 20 Мая 2001 г.