Страница 6 из 103
— Пошел прочь! — воскликнул холоп и тотчас от могучего кулака верзилы был повержен наземь.
Барынька, вмиг оставшись без соболей, испуганно охнула и без чувств рухнула подле холопа.
Верзила, как ни в чем не бывало, не обращая внимания на прохожих, свернул к кабаку, что стоял в Кривом переулке.
«Вот это удалец! — проводил Ванька восхищенными глазами лихого человека. — Как он ловко с барыньки дорогие меха снял. Средь белого дня!»
Ванькиному восторгу не было предела. А холоп, тем временем, очухался и поднял барыньку. Увидел неподалеку стоящего у ворот парня, спросил:
— Куда убежал лиходей? Убью, собаку!
Ванька махнул в противоположную сторону Мокринского переулка.
— Там ищи, дядя. Может, найдешь дырку от бублика, а сам бублик на лихой тройке укатил.
— То сам Камчатка! — выкрикнул кто-то из прохожих.
Холоп разом стих и поторопил свою госпожу:
— Пойдем отсель побыстрей, Дорофея Ивановна, пока живы.
Ванька же присвистнул. Камчатка! Кто на Москве не слышал это имя? Самый матерый вор Первопрестольной. Бесстрашно неуловимый, непомерно дерзкий, о коем ходили целые легенды.
О нем как-то дворник Ипатыч сказывал: что Камчатка — человек бывалый, он и в солдатах послужил, и бит бывал, и в Сыскной тюрьме сидел, но сумел хитро убежать. А московские трущобы он знает, как свои пять пальцев, посему его солдаты и полицейские драгуны[17] отчаялись изловить.
«Не худо бы с Камчаткой дружбу заиметь, — неожиданно подумалось Ваньке. — А что? Уж, коль надумал от Филатьева бежать, то лучше всего податься к знаменитому вору, кой нещадно богатеев чистит».
С нудным скрипом открылась калитка, из которой вышел приказчик Давыдова.
— Передай Петру Дмитричу, что их степенство купит сто аршин аглицкого сукна, но со скидкой в цене.
— И велика ли скидка?
— Два алтына с аршина.
Ванька, конечно же, не имел права торговаться, а посему в ответ лишь кивнул.
— Так и передам. Будь здоров, ваша милость.
— И тебе пластом не лежать. Бывай, паря.
Ванька направился в сторону кабака. У распахнутых дверей его остановили двое дюжих бражников в посконных рубахах. Однако винным перегаром от них не разило. Глаза настороженные, прощупывающие.
— Ха! Да ты никак из Стукалова монастыря[18]. Кого ищешь, братец?
— Очумели. Из какого еще монастыря?
— Стукалова. Намедни видели, как ты из него выходил.
— Знать недопили, мужики. На Москве такого монастыря и в помине нет. А ну, отвали!
— Мы тебе так отвалим, что костей не соберешь. Признавайся, пока по кумпелю не получил.
Драка с мужиками не входила в намерения Ваньки. Придется примириться.
— Ладно мужики…Обмишулились вы. Я — дворовый человек купца Петра Филатьева.
— Что-то не похож ты на дворового человека. И куда же ты шел?
— С поручением к купцу Давыдову.
— Да так ли?.. Тогда скажи, братец, какая у привратника борода?
— Чудной же вы народ. Черная, кудлатая.
— Проходи.
— Ну и ну, — рассмеялся Ванька, смекнув, что два дюжих молодца стоят на стреме и проверяют подозрительных типов.
Питейное заведение обдало Ваньку неистребимым бражным духом, шумом и пьяными выкриками, от коих трепетали огоньки восковых свечей, вставленные в железные шандалы и приделанные к бревенчатым стенам.
За буфетной стойкой стоял тучный, лысый целовальник[19] в плисовой поддевке и сердито отмахивался от вислоухого бражника, оставшегося в одних портках.
— Сгинь, Игоська! В долг не дам.
— Ну, хоть на куний волос, милостивец. Нутро горит, Игнатий Дормидонтыч.
— Сгинь, сказываю!
Бражник принялся стягивать сапоги.
Ванька оглядел столы, но среди питухов Камчатки не оказалось. Странно. Но для чего ж тогда он у входа кабака на шухере своих молодцов выставил? Значит, где-то здесь. Уж, не в комнате ли самого целовальника? Но туда не попасть.
Но судьба в этот день благоволила Ваньке. Он увидел, как через небольшой проход в стойке, вышел приземистый, щербатый человек в ситцевой рубахе, подпоясанной синим кушаком, и направился к выходу.
«От Камчатки», — подумалось Ваньке.
Щербатый что-то шепнул одному из стражников и направился в сторону Кривого переулка. Ванька за ним.
Пройдя лавчонку сапожника, щербатый резко обернулся и грубо спросил:
— Чего за мной волочишься: Из сыскных? — рука потянулась за голенище сапога, из-за которого выглядывала рукоять ножа.
— Вот и ты туда же. Охолонь! Потолковать надо, — миролюбиво высказал Ванька.
— Говори.
— Хочу от купца Филатьева сбежать к Камчатке. Вот так неволя надоела! — Ванька чиркнул ребром ладони по горлу.
— Что-то ты не похож на холопа.
Глаза у лихого оставались настороженными.
— Я не холоп, а сын крепостного крестьянина. Выслушай меня.
— Можно и выслушать, но коль вранье замечу, пришибу.
Выслушав Ванькино «житие», лихой чуток оттаял. Однако вознамерился устроить парню проверку.
— Гопником[20] захотел? Но стать корешем Камчатки не так-то просто, паря. Надо заслужить. Хорошие влазные нужно принести.
— Тебя как звать?
— Запомни. Ванька сын Осипов. У нас званий нет. Кликуха моя Васька Зуб. Может, слышал?
— Слышал, — соврал Ванька.
— Еще бы, — самодовольно ухмыльнулся Зуб. — У тебя какая-нибудь кликуха есть?
— В деревне Каином огольцы окрестили.
— Да ну! Знатная кликуха. И за какие грехи так тебя прозвали?
— Живую собаку в реке утопил, а коту хвост топором отсек.
— Однако, — крутанул головой Зуб.
— Что надо сделать для Камчатки?
— А вот что, Ванька Каин. Купца твоего ведаем. С большой деньгой живет. Выкради у бобра[21] подголовный ларец и ко мне принеси, а я уж тебя потом с Камчаткой сведу.
— Выкраду, Васька. Но где тебя найти?
— В Мокринском кабаке. Шепнешь целовальнику. Он укажет.
Глава 6
Притон
После обеда вся Русь, согласно стародавнему обычаю, отходила ко сну. Москва словно вымирала на целых два, а то и три часа. Спал холоп, спал купец, спал боярин, и ни один господин не имел права заставить своего дворового человека работать.
На Москве не забыт случай. Царь Алексей Михайлович (отец Петра Великого) возвращался с богомолья и увидел на Сретенке, как на дворе боярина Сицкого, холопы перетаскивают кули с житом в амбар.
«Тишайший»[22] осерчал, приказал к нему привести боярина[23], люто забранился, и самолично отстегал его плетью…
На другой день Ванька прокрался в покои хозяина и замер. Петр Дмитрич лежал на спине, и густо, беспросыпно храпел на мягкой постели, отчего его большая рыжая борода подпрыгивала на широкой груди. Растрепанная голова покоилась на мягкой подушке, под которым и находился деревянный подголовок.[24] Именно в нем, как знал уже Ванька, и хранили купцы свое богатство, хранили по обыкновению в ларцах, набитых золотыми рублевиками и драгоценными каменьями. С одной стороны изголовье было наглухо закрыто, а с другой — задвинуто маленькой дверцей с медной ручкой. Именно на нее и прицелился Ванька. Не дай Бог, если дверца заскрипит, тогда купец может проснуться и поднять такой несусветный крик, кой взбулгачит все хоромы.
Сердце Ваньки бешено колотилось. Сейчас решится его судьба: либо холопы купца забьют его до смерти, либо он станет вольным человеком и войдет в другой мир, наполненный подвигами и приключениями.
Смелее, Ванька! И вот тяжелый вишневый ларец, изукрашенный искусной резьбой, оказался в его руках. Уходя из покоев купца, Ванька не только взял ларец, но и прихватил платье Филатьева[25].
17
Драгуны — название, присвоенное коннице, способной действовать и в пешем строю. При Петре Великом число драгунских полков дошло до 33. При нем же учреждены в столицах и в некоторых больших городах команды полицейских Д., просуществовавшие до 1811 г.
18
Стукаловым монастырем в народе нарекли Сыскной приказ, который располагался на спуске за храмом Василия Блаженного напротив стрельницы Константиново-Еленинской башни Кремля. В башне находилась пыточная и самая глубокая, подземельная московская тюрьма. Сам же Сыскной приказ был учрежден (точнее — восстановлен) в Москве 22 июля 1730 года и наделен полномочиями уголовного розыска, в котором Сенат определил быть «татиным (т. е. воровским ), разбойным и убийственным делам»; функции следователей исполняли подьячие.
19
Целовальник — выборное должностное лицо в Русском государстве 15 — начала 18 вв., собиравшее подати и исполнявшие ряд судебных и полицейских обязанностей; продавец в вина в питейном заведении, кабаке. Слово «целовальник» произошло от «целовавания креста» в том, что служба будет выполняться честно. Целовальники делились на земских, кабацких, таможенных.
20
Гопник — вор.
21
Бобер — на воровском жаргоне — богатый человек.
22
Тишайший — прозвище царя Алексея Михайловича.
23
«Алексей был мастер браниться той изысканной бранью, какой умеют браниться только негодующее и незлопамятное русское добродушие» (В. Ключевский, т.3. стр.305).
24
Подголовок — небольшой низенький сундучок, ларец для денег, со скосом сверху, помещаемый в изголовье под подушку.
25
Существует легенда, что когда Ванька вышел со двора, то написал на воротах: «Пей воду, как гусь, ешь хлеб, как свинья, а работай черт, а не я».