Страница 5 из 23
Выждав несколько дней, Корыто прихватил своё сокровище и покатил на электричке в областной центр. На привокзальной площади он позвонил из автомата Сергею и, волнуясь, сообщил, что есть серьёзный товар. Дядька был немногословен и кажется чем-то недоволен, но о встрече они договорились. Около двух часов дня Серёга ждал его в неброском кафе в центре города.
Заказав две чашечки кофе, он отвёл Витька за столик в дальний угол и тихо бросил:
— Ну, давай… Показывай, что там у тебя.
— Прямо здесь? — Витька испуганно оглянулся.
Дядя Сергей быстро окинул взглядом полупустую кафешку и укоризненно покачал головой:
— Ты чего так трусишься — рыжьё ворованное, что ли? Я же предупреждал тебя: загудишь — не отмажу! Просто не смогу — сам под сроком всё время хожу.
— Да нет — нормально всё, — успокоил Карытин родственника, хотя у самого от волнения вспотели ладошки. И, не долго думая, решился поведать Серёге всю правду. Родная кровь, всё-таки. Коль и надует, то не сильно.
— А ты не свистишь? — выслушав сбивчивый рассказ племянника, спросил дядя рассматривая цепь с крестом, не вынимая её до конца из грязного платка. — Так — таки на море валялась?
— Честное слово! Запуталась в тине, но крест на солнце блеснул — я и выкопал.
Сергей свернул в узелок драгоценность и осторожно передал её Витьке. Потом закурил, откашлялся и немного севшим голосом сказал:
— Да, брат, — подвезло тебе. Такая находка серьёзно тянет. Может и квартиру себе с тёткой организуешь. Тётку ведь не бросишь в вашем клоповнике? — Сергей внимательно посмотрел на Витька. Тот энергично замотал головой:
— Ты чо! Она ж меня с пелёнок растила!
— То-то…Квартирку, правда, небольшую, но взять можно. Всё же не рабочая общага…
Выйдя из кафе, они взяли такси и поехали на дом к какому-то приятелю Сергея.
— Ювелир он. Настоящий, — тихо объяснял дядька по дороге. — И цену даст приличную. Ты только со мной не ходи — не любит он незнакомых. Посиди здесь во дворе на лавке. И не юли!
Сергея не было полчаса. Карытин весь извёлся в ожидании. Когда дядька вышел, довольная улыбка сияла на его лице.
— Сколько? — только и сумел спросить Витька.
— Три штуки баксов. Из них — триста мне комиссионных. А за две семьсот буду вам с тёткой хату подыскивать. Налик пока будет у меня. Не бзди — это как в банке, — он крепко похлопал Витьку по плечу. — А ты пока дуй домой. И вот что… Не спеши матери обо всём трезвонить. Мало ли… Потом обрадуем…
Всю обратную дорогу Витька был весел. Жизнь в разваливающейся на глазах общаге давно стала для него настоящей проблемой. То ли дело в Симферополе! Пусть в небольшой квартире, но своей. И не где нибудь — а в столице Крыма!
Но всё сложилось совсем не так…
Лидия Петровна Афанасьева не выносила суеты. Не терпела она лишнего шуму и поспешности жизни. Может, поэтому она совсем не любила весну. Весь этот трезвон и так называемый весенний гул и гам, ей был просто невыносим. Птички там, почки набухающие, таяние снега и прочая маета не трогала её. Даже наоборот — сильно раздражала. И это всё было не нажитое годами бурчание, или, к примеру, там занудные старческие заморочки — нет. Это отвращение к любым проявлениям суетливого вешнего веселья преследовало её сколько она себя помнила. В школе Лидочка ненавидела стихи про весну. Особенно раздражал её так называемый «художественный» разбор на уроке рисования и литературы картин, написанных в стиле «Грачи прилетели». Также были неприятны Лидочке милые детские стихотворения Фета и Тютчева о весеннем громе, или о том, как хорошо птичке на ветке весной.
Зато очень по нраву маленькой девочке была звучная поэма «Мороз-Красный нос» и картина «Опять двойка», которое как напоминание о неотвратимости возмездия одиноко украшала вестибюль школы-восьмилетки. Мальчика на картине было совсем не жалко. Он вызывал отвращение всем своим видом. И Лида в своих фантазиях всегда видела, как ситуация на картине повторяется изо дня в день. И снова, понурив голову, стоит маленький, но скорее всего тупой и вредный мальчишка в ожидании неизбежного наказания. И всегда, проходя мимо репродукции, она с удовольствием повторяла про себя:
«Ну что, засранец? Опять двойка?»
Хотя сама Лида очень любила тепло, но тепло это обязательно должно было исходить от жарко натопленных печурок или тёплых мягких одеял. На солнце Лидочка Афанасьева быстро утомлялась и всегда сидела где-нибудь в теньке, пока её подруги-однокласницы весело прыгали через резиночку.
А ещё Лида очень любила сладкое. Годы её детства пришлись на сложные сороковые, когда люди, оглушённые войной и голодом, успели позабыть различные вкусные вещи.
Послевоенные прилавки как оспой были поражены карточной системой. Сахар был строго нормирован. О простых шоколадных конфетах и думать было нечего. Но был у Лидочки один секрет. После эвакуации у неё с мамой уцелела лишь одна книжка. Но что это была за книжка! Изданная ещё до революции, тяжёлая и дорогая «Поваренная книга». На её страницах Лида находила воплощение всех своих детских мечтаний. Огромные торты, украшенные марципанами и цукатами. Мороженное причудливой формы двадцати оттенков с различной начинкой. Пирожные всевозможных сортов от которых невозможно было оторвать глаз. И всё это исполнено в красках на вощёной бумаге с прозрачными шелестящими прокладками между каждой иллюстрацией. Лидочка могла часами листать волшебную книгу, забыв обо всём на свете. Но жизнь, как известно, далека от рецептов кулинарии.
И то ли от вечной тяги к сладкому теплу, то ли от странной неприязни к птичкам и весеннему переполоху, Афанасьева Лидия Петровна, двадцати двух лет от роду, холодным зимним днём выслушала свой первый приговор, вынесенный народным судом Серпуховского района московской области. Срок — четыре года с отбыванием в колонии общего режима. Статья — мошенничество.
Эти простые слова, произнесённые пожилым народным судьёй, вырвали у Лидочки кусок молодости и навсегда уничтожили все её детские иллюзии.
Только любовь к сладкому осталась на всю жизнь.
…Быстро темнело. Трасса, намокшая под мелким дождиком, переливалась серебром в дальнем свете фар.
Владимир Павлович Костров, он же Толстый, на своей машине снова возвращался домой.
Но совсем нерадостны были мысли его. Гадко было на душе, и чертовски хотелось спать.
«Чёрт бы с этими кассетами, — горестно размышлял Костров, массируя левой рукой болевший висок, — вот пятьдесят баксов отрулили ни за что…» Но самое неприятное было то, что все невероятные события последних часов произошли как бы на ровном месте. Словно в нелепом сне. Менты на какой-то левой иномарке. Дурь какая-то, оглушившая его на полдня. Обвинения в несуществующих грехах. И самое противное — ухмыляющаяся рожа следователя, которому он на штрафплощадке в ДАИ смущённо сунул последний полтинник долларов, оставшийся от закупки. Этот хреновый вратарь из далёкого детства, нисколько не смущаясь, сунул володькин кровный полтишок в задний карман и вкрадчиво посоветовал напоследок:
— Поосторожнее в следующий раз, Владимир Павлович, с выбором видеопродукции для продажи…
«Да уж… Поосторожнее. С чем поосторожнее? — думал Володя, тупо глядя на спидометр. Всю жизнь теперь, что ли, ездить под девяносто, и с мультиками «Ну, погоди!» в багажнике?»
Машину немного тряхнуло.
«А шаровая стучит уже и на ровной дороге, твою мать…Надо, коль успею, на СТО заглянуть. Может, подтянут её как-нибудь… Всё равно день пропал».
На перекрёстке перед въездом в Евпаторию, Толстый свернул на просёлочную дорогу и медленно поехал навстречу тускло светящемуся в осенней сумеречной хляби щиту с надписью: «СТО. Покраска, рихтовка. Все виды ремонта».
Местная станция технического обслуживания представляла собой два гаража, в одном из которых был установлен пневматический подъёмник. Рядом с боксами была огромная смотровая эстакада для замены масла. Вокруг неё повсюду виднелись тёмные лужицы старого масла, и валялись использованные масляные фильтры.