Четвертое сословие

Лифт останавливался на каждом этаже, выходили служащие отдела распространения, потом рекламы, потом отдела информации, и наконец он остался один. На верхнем этаже, где находились кабинеты руководства, он осторожно шагнул в коридор и посмотрел по сторонам. Никого не было видно. Он пошел направо в сторону зала заседаний, замедлив шаг возле старого кабинета отца. Он шел все медленнее и медленнее, пока не остановился перед залом заседаний.

Кит уже хотел повернуть назад, выйти из здания и высказать Сэму все, что он думает о нем и его приятеле Артуре, но вдруг вспомнил о пари. Если бы он умел проигрывать, он, вероятно, так и не постучал бы в эту дверь. Но он постучал и, не дожидаясь ответа, вошел в зал.

Шестнадцать лиц повернулись к нему, и шестнадцать пар глаз уставились на него. Он ждал, что председатель спросит, какого черта он тут делает, но все молчали. Создавалось впечатление, будто они ожидали его прихода.

— Господин председатель, — начал Кит, — я готов купить контрольный пакет «Курьера» по двенадцать долларов за акцию. Так как сегодня вечером я улетаю в Лондон, мы либо прямо сейчас подписываем договор, либо никакого договора не будет.

Сэм ждал босса в машине. На третьем часу ожидания он позвонил Артуру и посоветовал ему вложить всю зарплату за следующий месяц в акции «Мельбурн Курьер», причем сделать это до того, как правление выступит с официальным заявлением.

Прилетев следующим утром в Лондон, Таунсенд выпустил пресс-релиз, в котором объявил, что Брюс Келли займет место редактора «Глоуб» и начнет подготовку к превращению газеты в таблоид.[34] Лишь несколько инсайдеров поняли важность этого назначения. В течение следующих дней несколько национальных газет напечатали краткую биографию Брюса. Все они писали, что он двадцать пять лет был редактором «Сидней Кроникл», что он разведен и имеет двоих взрослых детей, и он — единственный, кого можно, хотя бы с натяжкой, назвать близким другом Таунсенда. «Ситизен» язвительно хихикала, когда ему не дали разрешение на работу, и высказала предположение, что должность редактора «Глоуб» нельзя назвать работой. Но в целом информации о последнем иммигранте из Австралии было немного. Под заголовком «Покойся с миром» «Ситизен» сообщала своим читателям, что Келли — всего лишь могильщик, которому поручили похоронить то, что все давно считали умершим. Разумеется, она не преминула добавить, что на каждый проданный экземпляр «Глоуб» «Ситизен» теперь продает три. В действительности соотношение было 1:2,3, но Таунсенд уже привык, что Армстронг склонен к преувеличению, когда дело доходит до статистики. Он вставил статью в рамочку и к приезду Брюса повесил на стене его нового кабинета.

Как только Брюс прилетел в Лондон, он, не успев даже найти подходящего жилья, сразу стал обрабатывать журналистов из таблоидов. Большинство из них, казалось, не обращали внимания на предостережения «Ситизена» о том, что «Глоуб» катится вниз и, возможно, упадет совсем, если Таунсенд не сумеет договориться с профсоюзами. Первым рекрутом Брюса стал Кевин Рашклифф, который, как его уверяли, заработал себе репутацию на посту замредактора газеты «Пипл».

Когда Брюс впервые поручил Рашклиффу подготовить газету к печати, а сам взял выходной, они получили повестку в суд от адвокатов мистера Мика Джаггера. Рашклифф как ни в чем не бывало пожал плечами:

— История была так хороша, не хотелось ее проверять.

Они заплатили солидное возмещение ущерба и напечатали опровержение, а юристов предупредили, чтобы впредь они более тщательно проверяли статьи мистера Рашклиффа.

Даже некоторые опытные журналисты согласились войти в состав редколлегии. Их спрашивали, почему они оставили надежную работу ради «Глоуб». В ответ они говорили, что им предложили контракт на три года — на таких условиях можно работать где угодно.

В первые недели под руководством Келли тиражи продолжали снижаться. Редактору хотелось детально обсудить эту проблему с Таунсендом, но босс вел бесконечные переговоры с профсоюзами типографских работников.

В день выпуска «Глоуб» в формате таблоида Брюс устроил прием в редакции и пригласил гостей посмотреть, как новая газета выходит из типографии. Его огорчило, что многие политики и знаменитости не смогли прийти. Потом он узнал, что они отправились на прием, который устроил Армстронг в честь семидесятипятилетия «Ситизена». Бывший служащий «Ситизена», теперь работающий в «Глоуб», уточнил, что на самом деле газете всего семьдесят два.

— Ну что ж, напомним Армстронгу через три года, — пожал плечами Таунсенд.

В первом часу ночи, когда вечеринка подходила к концу, в кабинет редактора вошел посыльный и сообщил, что станки не работают. Таунсенд с Брюсом бросились в типографию и обнаружили, что рабочие объявили забастовку и разошлись по домам. Они засучили рукава и попытались снова запустить станки, но это оказалось невыполнимой задачей — они быстро выяснили, что им в буквальном смысле вставили палки в колеса. На следующий день газета вышла тиражом всего 131 тысяча, и ни один экземпляр не добрался дальше Бирмингема, так как машинисты поездов объявили забастовку в поддержку профсоюзов типографских работников.

Вся пятая полоса утренней «Ситизен» была посвящена рассуждениям на тему, не пора ли вернуть старый «Глоуб». В конце концов, «Нелегальный иммигрант» — как они упорно называли Брюса — обещал новые рекордные тиражи и сдержал слово: теперь тираж «Ситизен» превышает тираж «Глоуб» тридцать к одному. Да-да, тридцать к одному!

На другой полосе «Ситизен» предлагала своим читателям пари со ставкой сто к одному, что «Глоуб» не протянет и шести месяцев. Таунсенд тотчас выписал чек на тысячу фунтов и послал с курьером Армстронгу, но расписки не получил. Однако после звонка Брюса в Национальную ассоциацию новостей эту историю опубликовали все остальные газеты.

Наутро Армстронг объявил на первой полосе «Ситизен», что положил чек Таунсенда на тысячу фунтов в банк, и поскольку «Глоуб» вряд ли протянет еще шесть месяцев, он внесет пожертвование в размере 50 тысяч фунтов в Фонд помощи прессе и еще 50 тысяч фунтов — в любую благотворительную организацию на выбор Таунсенда. К концу недели Таунсенд получил больше ста писем от ведущих благотворительных учреждений, которые убеждали его, почему он должен выбрать именно их.

Следующие несколько недель «Глоуб» редко печатала больше 300 тысяч экземпляров в день, и Армстронг никогда не забывал сообщать об этом своим читателям. Шли месяцы, и Таунсенд в конце концов признал, что ему придется объявить войну профсоюзам. Но он понимал, что не решит свою проблему, пока лейбористская партия будет у власти.

ГЛАВА 30

ГЛОУБ, 4 мая 1979 года:

МЭГГИ ПОБЕДИЛА!

Телевизор в кабинете Таунсенда работал всю ночь — он следил за результатами выборов. Как только стало ясно, что Маргарет Тэтчер переезжает на Даунинг-Стрит, 10, он быстро написал передовицу, в которой уверял своих читателей, что Британия вступает в захватывающую новую эру. Статья заканчивалась словами: «Пристегните ремни».

В четыре часа утра они с Брюсом, шатаясь от усталости, вышли из здания, и Таунсенд бросил ему на прощание:

— Ты же понимаешь, что это значит, да?

На следующий день Таунсенд договорился о личной встрече с Эриком Харрисоном, генеральным секретарем отколовшегося профсоюза типографских работников, в «Хауард-Отеле». Когда встреча подошла к концу, в дверь постучал старший швейцар и спросил, не может ли он поговорить с Таунсендом наедине. Он сообщил, что, вернувшись раньше после перерыва, случайно услышал разговор младшего швейцара по телефону. Таунсенду не потребовалось выяснять, кто был на другом конце провода.

— Я сейчас же его уволю, — пообещал старший швейцар. — Уверяю вас, это больше не повторится.