Четвертое сословие

— Добро пожаловать в мою скромную обитель, капитан Армстронг, — приветствовал его советский офицер. — Я правильно выразился по-английски? — Он даже не пытался скрыть насмешку. — Вы прекрасно рассчитали время. Не желаете ли со мной отобедать?

— Благодарю, — по-русски ответил Армстронг. Тюльпанов не выразил удивления по поводу смены языков, он проводил гостя во вторую комнату, где был накрыт стол на двоих. В голову Армстронга невольно закралась мысль, что майор ждал его визита.

Как только Армстронг сел напротив Тюльпанова, в комнату вошел официант с двумя вазочками черной икры, за ним следовал второй — с бутылкой водки. Если майор таким образом пытался создать непринужденную обстановку, то ему это не удалось.

Тюльпанов высоко поднял свою до краев наполненную рюмку и провозгласил:

— За наше будущее процветание.

— За наше будущее процветание, — повторил Армстронг.

В эту минуту в комнату вошла секретарша майора и положила на стол рядом с Тюльпановым плотный коричневый конверт.

— А когда я говорю «наше», я и имею в виду именно «наше», — заявил майор и поставил рюмку, не обращая внимания на конверт.

Армстронг тоже опустил рюмку, но ничего не сказал в ответ. Одна из инструкций службы безопасности гласила, что он не должен брать на себя инициативу в разговоре.

— Итак, Любжи, — начал Тюльпанов, — я не стану зря тратить твое время и лгать о моей роли в русском секторе. Тем более что последние десять дней тебе вбивали в голову, кто меня направил в Берлин и какую роль я играю в этой новой «холодной войне» — так, кажется, вы это называете? — и теперь, как я подозреваю, ты знаешь обо мне больше, чем моя секретарша.

Он улыбнулся, зачерпнул ложкой щедрую порцию икры и отправил в рот. Армстронг неловко вертел в руках вилку, но ничего не ел.

— Но все дело в том, Любжи — или ты предпочитаешь, чтобы я называл тебя Джон? или Дик? — что я, конечно же, знаю о тебе больше, чем твоя секретарша, твоя жена и твоя мать вместе взятые.

Армстронг по-прежнему молчал. Он положил вилку, так и не притронувшись к икре.

— Понимаешь, Любжи, мы с тобой одного поля ягоды. Вот почему я уверен, что мы можем быть весьма полезны друг другу.

— Кажется, я вас не понимаю, — глядя ему в глаза, сказал Армстронг.

— Ну, к примеру, я могу точно сказать, где найти госпожу Клаус Лаубер. Могу тебя обрадовать — она даже не знает, что ее муж был владельцем «Дер Телеграф».

Армстронг сделал глоток водки. Рука, слава Богу, не дрожала, хотя сердце колотилось в два раза быстрее обычного.

Тюльпанов взял плотный коричневый конверт, открыл его, достал какой-то документ и подтолкнул его через стол к Армстронгу.

— И ей незачем об этом знать, если мы сумеем договориться.

Армстронг развернул объемный манускрипт и прочитал первый абзац завещания майора Клауса Отто Лаубера. Тем временем официант подал Тюльпанову вторую порцию икры.

— Но здесь говорится… — произнес Армстронг, перевернув третью страницу.

Тюльпанов расплылся в улыбке.

— Ага, вижу, ты добрался до того места, где сказано, что все акции «Дер Телеграф» достаются Арно Шульцу.

Армстронг поднял голову и в упор посмотрел на майора, но ничего не сказал.

— Конечно, это имеет значение, только если завещание существует, — сказал Тюльпанов. — Если этот документ никогда не выйдет на свет божий, акции автоматически перейдут к миссис Лаубер, и в этом случае я не вижу причины…

— Что вы хотите от меня взамен? — перебил его Армстронг.

Майор ответил не сразу, словно обдумывал его вопрос.

— Ну, может, иногда немного информации. В конце концов, Любжи, если я помогу тебе стать владельцем собственной газеты, хотя тебе нет еще и двадцати пяти, имею же я право получить хоть что-то взамен.

— Я не совсем понимаю, — сказал Армстронг.

— Все ты прекрасно понимаешь, — усмехнулся Тюльпанов, — но если хочешь, я тебе растолкую.

Армстронг взял вилку и, слушая майора, попробовал наконец икру.

— Для начала давай признаем один простой факт — ты, Любжи, даже не подданный Британии. И хотя они приняли тебя в свои ряды, — он сделал глоток водки, — уверен, ты уже сообразил, что это не означает, будто они считают тебя своим. Значит, пришло время решать, за какую команду ты играешь.

Армстронг съел еще икры. Ему понравилось.

— Вот увидишь, быть игроком нашей команды не так уж обременительно. Уверен, мы могли бы помочь друг другу продвинуться в «большой игре», как ее упорно продолжают называть британцы.

Армстронг отправил в рот остатки икры и надеялся, что ему предложат еще.

— Поразмысли над этим, Любжи, — Тюльпанов протянул руку через стол, забрал завещание и положил обратно в конверт.

— А пока, — сказал майор КГБ, — я дам тебе кое-какую информацию для твоих друзей из службы безопасности.

Он достал из внутреннего кармана лист бумаги и подтолкнул к Армстронгу. Армстронг прочитал и с удовольствием отметил, что все еще может понимать по-русски.

— Честно говоря, Любжи, у твоих людей уже есть этот документ, но они все равно будут рады получить подтверждение. Видишь ли, оперативников всех служб безопасности объединяет одно — любовь к бумажной работе. Так они доказывают, что занимаются нужным делом.

— Как он у меня оказался? — спросил Армстронг, подняв листок.

— Боюсь, сегодня у меня работает временная секретарша, которая вечно оставляет бумаги на столе без присмотра.

Дик улыбнулся и, сложив листок, спрятал в карман.

— Имей в виду, Любжи, эти ребята из твоей службы безопасности не такие дураки, как тебе могло показаться. Послушай моего совета: будь с ними осторожнее. Если ты решишь включиться в игру, в конечном счете, тебе придется предать либо тех, либо других, а если они узнают, что ты ведешь двойную игру, они избавятся от тебя без малейшего сожаления.

Армстронг слышал, как сильно бьется его сердце.

— Как я уже объяснил, — продолжал майор, — тебе не нужно принимать решение прямо сейчас. Несколько дней ничего не меняют. Я могу немного подождать и осчастливить господина Шульца чуть позже.

— У меня для тебя хорошие новости, Дик, — сказал полковник Оакшот, когда на следующее утро Армстронг явился с докладом в штаб. — Твои документы наконец оформили, и через месяц ты можешь вернуться в Англию.

Полковник удивился сдержанной реакции Армстронга, но решил, что у того голова занята чем-то другим.

— Форсдайк, правда, не обрадуется, когда узнает, что ты покидаешь нас, едва добившись такого успеха с майором Тюльпановым.

— Может, мне не стоит так торопиться, — произнес Армстронг, — раз у меня появился шанс завязать отношения с КГБ.

— Ты настоящий патриот, — восхитился полковник. — Что, если я приторможу оформление, а ты мне просемафоришь, когда приспичит.

Армстронг говорил по-английски так же свободно, как остальные офицеры британской армии, но Оакшоту иногда удавалось пополнить его словарь новыми выражениями.

Шарлотта давила на него, изводила вопросами, когда же они наконец уедут из Берлина, и в тот вечер она объяснила ему, почему это вдруг стало так важно. Выслушав ее, Дик понял, что больше не может ее обманывать. В ту ночь он остался дома с Шарлоттой и, сидя на кухне, рассказал ей, как он планирует устроить их жизнь в Англии.

Утром он нашел какой-то предлог для посещения русского сектора и, получив подробные инструкции от Форсдайка, за несколько минут до обеда вошел в кабинет Тюльпанова.

— Привет, Любжи, как дела? — поздоровался офицер КГБ, вставая из-за стола. Армстронг сдержанно кивнул. — А главное — ты принял решение, с какой стороны будешь подавать?

Армстронг с недоумением смотрел на него.

— Чтобы понять англичан, — пояснил Тюльпанов, — сначала нужно разобраться в крикете. Игра начинается только после жеребьевки. Правда, глупо давать другой стороне шанс? Ты уже подбросил монетку, Любжи? Вот о чем я все время думаю. И если да, что ты решил — подавать или отбивать?