Четвертое сословие

В конце первого курса Кит не добился больших успехов за двенадцать месяцев, проведенных в университете, разве что обзавелся кучкой друзей, которые, как и он, были полны решимости после окончания колледжа изменить систему на благо большинства.

Мать писала ему регулярно и в одном из писем предложила воспользоваться каникулами и попутешествовать по Европе, ведь такой возможности может больше не представиться. Он прислушался к ее совету и начал составлять маршрут — и отправился бы в путешествие, если бы не столкнулся в местном пабе с редактором колонки «Оксфорд Мейл».

«Дорогая мама!

Только что получил твое письмо с предложениями, как провести каникулы. Сначала я хотел последовать твоему совету и проехать по побережью Франции, закончив путешествие где-нибудь в Дювиле — но потом неожиданно встретил редактора колонки „Оксфорд Мейл“, который предложил мне посетить Берлин.

Они хотят, чтобы я написал четыре статьи, по тысяче слов каждая, о жизни в оккупированной союзниками Германии, а потом поехал в Дрезден и рассказал о восстановлении города. Мне предлагают двадцать гиней за каждую статью. В силу шаткости моего финансового положения — в чем виноват только я сам — Берлин взял верх над Дювилем.

Если в Германии есть такая вещь, как открытки, я обязательно пришлю их тебе вместе с копиями статей для папы. Может, „Курьер“ ими заинтересуется?

Жаль, что я не увижу тебя этим летом.

Целую. Кит».

Когда занятия в колледже окончились, Кит двинулся в том же направлении, что и большинство студентов. Он доехал в своем «эм-джи» до Дувра и переправился на пароме в Кале. Из Кале все отправились в путешествие по историческим городам континента, он же направил свой открытый автомобиль на северо-восток в сторону Берлина. Стояла жара, и Кит впервые ехал с поднятым верхом.

Кит петлял по извилистым дорогам Франции и Бельгии, и все вокруг постоянно напоминало ему о том, как мало времени прошло после войны в Европе. Порушенные изгороди и изувеченные танками поля, разбомбленные дома, оказавшиеся на пути наступавшей и отступавшей армий, реки, засоренные ржавой военной техникой. При виде разрушенных зданий и разоренных деревень образ Дювиля с его казино и ипподромом казался все более привлекательным.

Когда стало слишком темно, чтобы различать рытвины на дороге, Кит свернул с шоссе и проехал несколько сотен метров по тихой проселочной дороге. Он остановился на обочине и сразу провалился в глубокий сон. Задолго до рассвета его разбудил грохот грузовиков, направлявшихся к немецкой границе. Он записал в блокноте: «Судя по всему, армия встает, не обращая внимания на движение солнца». Ему пришлось несколько раз повернуть ключ, прежде чем машина зафыркала и завелась. Он протер глаза, развернул «эм-джи» и выехал на главную дорогу, стараясь не забывать, что нужно держаться правой стороны.

Через пару часов он добрался до границы, где ему пришлось выстоять длинную очередь: каждого человека, желающего въехать в Германию, тщательно проверяли. Наконец он оказался перед пограничником, который взял его паспорт на проверку. Выяснив, что Кит — австралиец, он отпустил какую-то шутку насчет Дональда Брэдмана[10] и, махнув рукой, разрешил ему ехать дальше.

Все, что Кит слышал или читал до этого, не шло ни в какое сравнение с тем, что он увидел в побежденной стране. Трещины в дороге превращались в ямы, ямы превращались в воронки, и его продвижение становилось все медленнее. Вскоре он ехал не быстрее электромобиля в курортном парке аттракционов. А если ему удавалось разогнаться до шестидесяти километров, тотчас приходилось съезжать на обочину, пропуская очередную колонну грузовиков — с американскими звездами на дверцах.

Он решил воспользоваться одной из таких незапланированных задержек и перекусить в кафе, которое заметил чуть в стороне от дороги. Еда оказалась несъедобной, пиво разбавленным, а недовольный вид трактирщика и его подручных не оставлял сомнений в том, что ему здесь не рады. Он не стал заказывать второе блюдо, быстро расплатился и уехал.

Километр за километром он медленно продвигался к немецкой столице и добрался до окраины города всего за несколько минут до того, как зажглись газовые фонари. Он тотчас отправился на поиски небольшой гостиницы где-нибудь на задворках Берлина. Он понимал — чем ближе к центру, тем меньше вероятность, что гостиница окажется ему по карману.

В конце концов он нашел небольшой пансион на углу развороченной бомбами улицы, — дом стоял сам по себе, словно отстранившись от происходящего. Иллюзия развеялась, как только он открыл парадную дверь. Тусклый вестибюль освещала единственная свеча, за стойкой стоял угрюмый привратник в мешковатых брюках и серой рубашке. Он даже не ответил, когда Кит попытался забронировать номер. Кит знал всего несколько слов по-немецки, поэтому он просто поднял руку с растопыренными пальцами, надеясь, что привратник поймет, что ему нужен номер на пять ночей.

Мужчина нехотя кивнул, снял ключ с крючка у себя за спиной и проводил Кита по не покрытой ковром лестнице в угловой номер на втором этаже. Кит поставил портплед на пол и окинул взглядом узкую кровать, единственный стул, шкаф с тремя ручками из восьми — остальные пять были сломаны — и потертый стол. Он прошел по комнате и выглянул в окно на груды булыжника, вспомнив тихое озеро с плавающими по нему утками, которое он видел из окна своей комнаты в колледже. Он повернулся, чтобы поблагодарить привратника, но тот уже ушел.

Разобрав вещи, Кит подвинул стул к столу у окна и в течение двух часов — испытывая чувство вины за возникшие ассоциации — записывал свои первые впечатления о побежденной стране.

Наутро Кит проснулся, как только в не прикрытое шторами окно проникли первые лучи солнца. Умывание оказалось проблемой — в раковине не было пробки, а из крана текла лишь тоненькая струйка холодной воды. Бриться он не рискнул. Одевшись, он спустился вниз и заглянул в несколько дверей в поисках кухни. Стоявшая у плиты женщина обернулась, выдавила из себя улыбку и махнула рукой в сторону стола.

Все, кроме муки, пояснила она на ломаном английском, выдается в ограниченном количестве. Она поставила перед ним тарелку с двумя толстыми ломтями хлеба, намазанными тонким намеком на масло. Он поблагодарил ее и был вознагражден улыбкой. После второго стакана того, что она назвала молоком, он вернулся в свой номер и, сев на край кровати, проверил адрес, по которому он должен явиться на встречу. Потом попробовал найти его на устаревшей дорожной карте города, которую купил в «Блэкуэллзе», книжном магазине Оксфорда. Часы показывали всего несколько минут девятого, когда он вышел из гостиницы, но на эту встречу ему не хотелось опаздывать.

Кит решил организовать свое время так, чтобы провести хотя бы по одному дню в каждом секторе разделенного города. Русский сектор он оставил напоследок, чтобы сравнить с теми тремя, которые контролируют союзники. После всего, что он видел до сих пор, русский сектор представлялся ему самим совершенством, что, безусловно, обрадует его соратников по Оксфордскому Лейбористскому клубу, которые считали, что «дядя Джо» справляется со своим делом гораздо лучше, чем Эттли, Ориоль и Трумэн вместе взятые — хотя самым дальним их путешествием на восток была поездка в Кембридж.

По пути в город Кит несколько раз останавливался и спрашивал дорогу на Сименсштрассе. Когда он наконец добрался до штаб-квартиры Британского отделения информационных служб и связей с общественностью, до девяти оставалось всего несколько минут. Он припарковал машину и влился в поток военнослужащих — мужчин и женщин в разноцветных формах, которые поднимались по широким ступеням и проходили сквозь вращающиеся двери. В холле висело предупреждение о том, что лифт не работает, и Кит пешком поднялся на пятый этаж в контору ОИССО. Хотя до назначенного времени оставалось еще несколько минут, он все же подошел к стойке дежурного.

— Чем могу помочь, сэр? — спросила молодая женщина в звании капрала, сидевшая за стойкой. Женщины никогда еще не обращались к Киту «сэр», и ему это не понравилось.