Страница 67 из 75
Смит рывком поднял голову и посмотрел на меня прищуренными глазами. В них стоял вопрос, который он не мог задать с помощью слов. Я поплотнее сжал рукоятку револьвера и пристально смотрел на него до тех пор, пока он не отвел взгляд в сторону.
— У меня тут есть другой парень, — прогудел Гатт. — Здоровяк Рудетски. Ты готов заключить сделку?
Я знал очень хорошо, что он подразумевает. Я смочил языком губы и прокричал:
— Покажи мне его живым — и тогда посмотрим. Последовала долгая пауза. Я не знал, что буду делать, если Рудетски еще жив, и Гатт выполнит свои угрозы. Что бы я ни сделал, все будет бесполезно, Согласиться на условия Гатта, это значит передать нас четверых ему в руки и тем самым оставить его со всеми тузами. И в конце концов он убьет нас в любом случае. Но если он начнет пытать Рудетски, то смогу ли я выдержать? Я не знал.
Гатт рассмеялся.
— Ты умен, Уил. Ты несомненно умен. Но ты не достаточно стоек. Фаллон еще жив?
Я жестом показал Фаллону, чтобы он сохранял молчание.
— Я полагаю, он здесь — а с ним, вероятно, еще пара человек. Пускай они попробуют переубедить тебя, Уил, и возможно, вскоре ты будешь готов заключить сделку. Я даю вам один час — не больше. Не думаю, что ты для этого достаточно стоек, Уил.
Мы простояли в полной тишине целых две минуты, но Гатт ничего больше не сказал, за что я был ему благодарен, поскольку он и так уже сказал достаточно — это было видно по глазам Смита. Я посмотрел на свои часы и с удивлением обнаружил, что еще только семь утра. Всего пятнадцать минут назад я говорил с Гаттом на окраине лагеря. Его атака произошла с безжалостной стремительностью.
Фаллон медленно сполз по стенке до тех пор, пока не сел на пол, и осторожно отложил в сторону дробовик.
— Что за сделка? — спросил он, глядя на свои ноги. Это был голос старого человека.
Мое основное внимание привлекал не столько Фаллон, сколько Смит. Смит держал в руке автоматический пистолет, он держал его достаточно свободно, но все же мог представлять опасность.
— Да, что за сделка? — отозвался он эхом.
— Это не сделка, — ответил я коротко.
Смит мотнул головой в сторону леса.
— Тот парень сказал, что с ним можно договориться.
— Я не думаю, что тебе понравятся его условия, — сказал я ледяным тоном.
Увидев, что его рука, держащая пистолет, напряглась, я поднял свой револьвер. Он стоял не слишком далеко, но все равно я не был уверен, что смогу в него попасть. Я слышал, что эти револьверы весьма капризны в неопытных руках. Хотя Смит не мог знать, что я плохой стрелок. Я сказал:
— Давай поубиваем друг друга и избавим Гатта от липших проблем.
Он посмотрел на пистолет в моей руке, направленный ему в живот.
— Я просто хочу знать, что это за сделка, — сказал он настойчиво.
— Хорошо, я скажу тебе, но сначала положи оружие на пол. А то я чувствую себя неуютно.
Мысли, приходящие Смиту на ум, отражались на его лице и были настолько ясны, как если бы он произносил их вслух, но наконец, приняв решение, он наклонился и опустил пистолет у своих ног. Я расслабился и положил свой револьвер на стол, после чего напряжение спало. Смит сказал:
— Мне кажется, у нас у всех нервы на пределе. — Это было своего рода извинение.
Фаллон по-прежнему изучал носки своих ботинок так, словно они являлись самыми важными вещами в мире. Он спросил тихо:
— Кого хочет Гатт?
— Он хочет меня, — ответил я. — Он хочет, чтобы я нырнул и вернул ему добычу.
— Я думаю, он постарается вас заставить. Что случилось с Рудетски?
— Он мертв. Ему повезло.
Смит зашипел, резко набрав в легкие воздух.
— Что значит повезло?
— Способ Гатта убедить меня совершить погружение не отличается изысканностью. Он возьмет одного из нас — тебя, Фаллона, миссис Халстед, не важно кого — и будет его мучить, чтобы оказать на меня давление. Он вполне способен это сделать, и я думаю, с удовольствием приложит свою фантазию к подобной работе. — Я обнаружил, что смотрю на это как-то отстраненно. — Он может сжечь твои ногти паяльной лампой, он может отрубать от тебя по кусочку, оставляя как можно дольше живым, он может — ладно, здесь можно продолжать бесконечно.
Смит отвел в сторону глаза и нервно вздрогнул.
— И вы позволите ему сделать это? Ради нескольких вшивых побрякушек?
— Я не могу его остановить, — сказал я. — Вот почему я рад, что Рудетски и Фоулер мертвы. Видишь ли, мы избавились от воздушных баллонов, а нырять без них будет весьма трудно. Все, что у нас осталось, это несколько аквалангов — большие баллоны находятся на дне сенота. Если ты думаешь, что я собираюсь нырять в таких условиях, когда кто-то будет орать мне на ухо всякий раз, когда я всплываю, то ты еще более сумасшедший, чем Гатт.
Смит резко повернулся к Фаллону.
— Вы втянули меня в это, вы, сумасшедший старик. Вы не имели права — вы слышите меня? Вы не имели права. — Его лицо исказилось от отчаяния. — Боже, что мне делать? Я не хочу, чтобы меня пытали. — Его голос переполнился чувством жалости к самому себе, и на глаза навернулись слезы. — Боже мой, я не хочу умирать! — произнес он всхлипывая.
На него было больно смотреть. Он разрушался как человек. Гатт знал очень хорошо, как оказать давление на внутреннее ядро человека, и час отсрочки, который он нам предоставил, был предназначен не для передышки.
Это был наиболее садистский поступок из всех, что он сделал. Кэтрин была в глубоком шоке, Фаллона разъедали рак и угрызения совести, а из Смита страх перед пытками выжал все душевные силы.
Я же мучился из-за того, что ничего не мог сделать. Я хотел выскочить наружу, чтобы разметать всех в стороны, — я хотел схватить Гатта и вырвать из его груди сердце. Но я не мог, и чувство собственной беспомощности действовало на меня убийственно.
Смит оживленно поднял голову.
— Я знаю, что мы сделаем, — прошептал он. — Мы отдадим им Фаллона. Фаллон втянул нас в это, и они обрадуются, получив его, не правда ли? — в его глазах появился сумасшедший блеск. — Пускай они делают с Фаллоном что хотят — лишь бы оставили нас в покое. Тогда мы будем в безопасности, не так ли?
— Заткнись! — крикнул я и тут же заставил себя сдержаться. Вот чего добивался Гатт — стравить нас друг с другом с помощью хорошо рассчитанной холодной жестокости. Я подавил в себе соблазн сорвать на Смите собственное отчаяние и заговорил, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо и ровно.
— Теперь послушай меня, Смит. Мы все скоро умрем, но мы можем умереть либо под пыткой, либо от пули. Я уже сделал свой выбор, поэтому собираюсь сражаться с Гаттом и сделать все, что в моих силах, чтобы убить его.
Смит посмотрел на меня с ненавистью.
— Вам хорошо так говорить. Он вас не будет пытать. Вы в безопасности.
Смехотворность того, что он только что сказал, внезапно дошла до моего сознания, и я истерически засмеялся. Все накопленные эмоции выплеснулись из меня в этом смехе, и я не мог остановиться.
— В безопасности! — воскликнул я. — Боже мой, как это смешно! — Я смеялся до тех пор, пока мне на глаза не навернулись слезы и не закололо в груди. — Ох, в безопасности!
Сумасшествие в глазах Смита сменилось изумлением, а затем, несколько раз нервно хихикнув, он засмеялся более-менее нормально. После чего у нас обоих начался приступ неудержимого хохота. Смех был истеричным и в конце концов причинял боль, но все-таки он пошел нам на пользу, и когда эмоциональный спазм прошел, я почувствовал себя очищенным, а Смит больше не балансировал на грани помешательства.
Даже на лице Фаллона появилась угрюмая улыбка, и это было примечательно для человека, чья жизнь и способ смерти только что обсуждались полусумасшедшим. Он сказал:
— Мне очень жаль, что я втянул тебя в это, Смит, но я и сам нахожусь в таком же положении. Джемми прав; единственное, что нам остается, это сражаться.
— Я тоже сожалею, что нес такую чушь, мистер Фаллон, — сказал Смит смущенно. — Мне кажется, я тронулся на некоторое время. — Он нагнулся, подобрал с пола пистолет, вынул обойму и, передернув затвор, извлек патрон из ствола. — Теперь мне хочется только захватить с собой как можно больше этих ублюдков. — Он проверил обойму и вставил в нее оставшийся в руке патрон. — Пять пуль — четыре для них и одна для меня. Мне кажется, так будет лучше.