Белые камелии

— Потому что ты насмотрелся трогательных, крайне глупых фильмов, где этот момент так романтично показан. А это реальность. И произошедшее с тобой — лишь случайность.

— Ты веришь в случайности, — он прикрыл глаза и улыбнулся. — А я нет. Потому что всякое событие не случайно. И, знаешь, то, что я проснулся к твоему приходу, тоже что-то значит… только что? — Джон покачал головой.

— Чес, прошу тебя, не утруждай себя разговорами. Когда поправишься и тебе станет лучше, тогда и поговорим.

Креймер хотел было что-то ответить, но собеседник опередил его:

— Времени у нас не особенно много, Чес, поэтому скажу без лишних вопросов: о том, что ты в больнице, никто не знает. Твои знакомые, коллеги, твоя девушка ко мне ещё не обращались…

— Ого, точно, у меня же есть девушка! — он слабо усмехнулся и вновь устремил взгляд на потолок. — Это странно… знаешь, ей тем более ничего не говори. Первое время. А потом позвони и сообщи, что я умер. И всем такое скажи, — он опустил веки и устало вздохнул.

— Чес, я тебя не понимаю… не мне, конечно, браться судить, но ты ведёшь себя крайне эгоистично. Нет, не так: как полный идиот! Она же тебя, видимо, любит и наверняка волнуется…

— Ты многого не знаешь, Джон, — вдруг серьёзно, без тени улыбки начал он. — Через месяц она уже найдёт себе нового парня. А почему я это делаю, так я тебе скажу. Но не скоро… — Константин лишь хмыкнул и пожал плечами. Вновь наступило молчание, в которое было слышно лишь тяжкое, нездоровое дыхание Креймера и ровное пищание аппарата. Наконец дверь открылась, медсестра предупредила, что скоро время посещения закончится, и ушла. Джону это было более чем неприятно слышать.

— Ты пролежал пять дня без сознания. Сегодня шестой, — зачем-то сказал он, глядя на ладонь Креймера в своих руках.

— О! Немного… — ещё тише добавил Чес, не открывая глаз. После недолгого молчания, в которое он переводил дух, он вдруг начал серьёзно-пресерьёзно, пристально заглядывая в глаза Константина:

— Знаешь, о «всяком» я заговорил неслучайно. Я это не то чтобы предчувствую… просто хочу убедиться, что договорю если не всё, то хотя бы некоторые нюансы. Послушай… я быстро…

— Только недолго и не особенно одушевлённо, — слегка раздражённо попросил Джон, недовольно на него поглядывая.

— Я такой врун!.. — как-то неожиданно начал Чес, помотав головой в стороны и усмехнувшись. — Ты знал ли, Джон, нет?.. Вместо того чтобы говорить главное, я начинаю рассказывать о всяких мелочах. Впрочем… Джон, может быть всякое. Ты сам это понял. Поэтому… дай одному моему пустому желанию сбыться, если всякое не очень хорошее настанет.

— Ну? — без видимого удовольствия спросил Константин, немного отпустив его ладонь. Серьёзные карие глаза загадочно на него посмотрели.

— Только не сердись на меня, но… если я умру…

— Чес! — прикрикнул на него Константин, гневно сверкнув глазами.

— Джон, дослушай! Если я умру (а умереть можно всегда, поверь), то… положи мне на могилу небольшой букетик камелий… — Креймер улыбнулся, — белых полумахровых камелий. Они мне не нравятся, не подумай, просто это моё маленькое желание… — интонация наконец становилась спокойной, глаза закрывались. — Когда моя мать умерла, отец принёс на её могилу камелий; когда скончался и он, настала моя очередь положить букетик этих цветов на его бедное место на кладбище. И, если что-то вдруг случится со мной, и ты не поскупись — купи в память своего верного водителя немного этих цветов…

— Креймер, ты сошёл с ума! Какая смерть, какая могила? Ты жив и будешь жить. Я тебя заставлю, чёрт возьми! — тихо негодовал Джон, боясь криками навлечь гнев медсестры. Он крепко сжал ладонь Чеса, заглянул ему в глаза и твёрдо произнёс:

— Послушай, я тебя вытащил из того Ада, который там творился, и не допущу, чтобы ты подох, понимаешь? — Он выпрямился. — И я не то чтобы волнуюсь, нет! Я… Это моё маленькое желание. — Чес усмехнулся.

— Ну не сердись, Джон, прошу. Я же так… на всякий случай предупредить. Я и не собираюсь умирать. Потому что ты… потому что ты так мило волнуешься, — он улыбнулся и поймал ускользнувшую от него руку Константина. Тот удивлённо глянул на него и хотел было что-то сказать, как дверь отворилась во второй раз и медсестра сказала, что ему пора уходить. Она изумлённо посмотрела на очнувшегося Чеса, но ничего не сказала.

— Я пошёл, Чес. Постараюсь приходить каждый день. О нашем уговоре помню… — добавил он многозначительно, видя готового спросить собеседника. — Всё помню и сделаю. Ты главное отдыхай и больно не разговаривай, — потом он обратился к медсестре: — Пожалуйста, не давайте ему много болтать — он это любит, — Константин вновь перевёл внимательный взгляд на Креймера, нехотя вытащил его ладонь из своей и каким-то странным, неожиданно смягчившимся голосом произнёс: — Ну, бывай, Чес…

— А ты как ребёнок, Джон… — очень тихо, так, чтобы его услышал только он, произнёс Креймер, кинув на него быстрый нежный взгляд и наперёд зная, что тот поймёт. И Константин понял, нагло усмехнувшись, и последний раз коснулся его ладони. А потом вышел как можно быстрее, стараясь не оглядываться назад, ведь знал, что тогда точно никуда не уйдёт — взгляд парнишки его остановит.

Уже в коридоре он ещё раз сказал спасибо девушке и спросил, можно ли будет пройти также завтра. Она, смеясь, ответила, что конечно можно, только все сказанные ею правила должны остаться в силе. Ещё прибавила, что весьма удивлена, как это ему удалось вывести пациента из столь бессознательного состояния; Джон лишь пожал плечами и, улыбнувшись, поплёлся домой. На самом деле, он был немного огорчён присутствием мыслей о смерти в голове Чеса, однако потом успокоил себя, подумав, что это, может быть, даже нормально для него после случившегося. Потрепало Креймера, конечно, хорошенько, так что уж не должен удивлять его некоторый пессимизм; он хотел думать, что это скоро пройдёт. Джон был одновременно и изумлён его желанием сказать всем, что он умер, и вместе с тем опечален по поводу его невесёлых мыслей и обрадован вообще состоявшейся встречей, ведь, если честно, думал, что навряд ли застанет Чеса очнувшимся. Короче, двоякое было впечатление от похода.

Но больше Джон был, конечно же, несказанно рад. А сорт камелий напрочь позабыл — это ему совсем не нужно.

========== 3 ==========

Тот, кто доверяет нам, воспитывает нас.

Т. С. Элиот ©.

Константин взял за правило ходить к Креймеру каждый день несмотря ни на что. Чес был же просто рад, рад слишком по-детски и наивно для своего возраста; Джону оставалось лишь улыбаться на эти слишком искренние чувства парнишки. День ото дня тому становилось лучше, но встать он смог лишь через пять дней после первой встречи с Джоном. Наконец и дружки Креймера активизировались и стали звонить Константину как последнему, кто им мог бы помочь. А тот и знал, что к нему обратятся в последнюю очередь… ибо кто он вообще Чесу? Никто его среди друзей знать не знает, а если и знает, то лишь как постоянного клиента их друга. В принципе, это вообще не трогало Джона — ему часто было плевать на мнение окружающих, — но в чём-то, в свете последних событий, это казалось лишь немного, но всё-таки обидно. Впрочем, это слишком глупые и детские размышления и обиды; он откинул их давно.

Честно же говоря, Джон стал чувствовать между ними особую связь: как будто укреплялось доверие, появлялась вера друг в друга и упало в подготовленную почву какое-то зерно… может, дружба? Вообще, это слишком пафосно и красиво; он лишь ощутил, как расстояние между ними стало резко сокращаться — может, из-за связавшей их беды, а может, и из-за помощи, последовавшей после этой беды. Точно же он не знал. Но был готов к любому итогу этих встреч — так считал. И немного просчитался…

Его мысли прервал ставший привычным голос медсестры: она возвестила о том, что можно войти к больному. Чеса теперь можно было посещать официально, но Джон едва переучил себя не подходить к чёрному входу — воспоминания оказались слишком сильны. Ему тогда безумно нравились запретность, кратковременность и непредсказуемость их встреч; хотя в теперешнем положении можно было с лёгкостью просидеть часа два-три. Креймер уже даже вставал и мог немного гулять, но, естественно, с костылями. Он не раз спрашивал у Джона, останется ли он калекой — уж слишком ему надоело передвигаться со скоростью черепахи и казалось, что такое будет мучить его на протяжении всей жизни. Константин подшучивал над ним, хотя и понимал тяжесть его положения: всё-таки кроме ноги у него была сломана ещё и рука. Он старался ему помогать при хождении — вскоре Креймеру разрешили выходить из набивших оскомину палат на свежий воздух, в парк рядом с больницей. Там было светло, чудесно и довольно красиво.