Страница 13 из 13
— А ты… а ты тогда сам знаешь, что твой Джон навряд ли когда в жизни скажет в ответ «Люблю», зато в действительности будет давно без ума от тебя, — карие глаза были в тот момент совершенством наивности, а после слов — до краёв заполнились почти детской радостью. Креймер взял его ладонь и, усмехнувшись, сказал:
— Никогда бы не подумал, что стану объясняться с тобой в любви на… кладбище. Хотя в последнее время предполагал, что здесь должно случиться что-то важное. А вообще, все мои слова экспромт, — он слабо улыбнулся, как теперь улыбался всегда — ему будто бы постоянно не хватало сил. — Я и правда слегка не в уме и болен, но заверяю тебя, что…
— Да молчи уже. Хватит пустословия. Я всё понял, я вижу, — Джон нетерпеливо взял его лицо руками и притянул к себе, коснувшись своим лбом его лба и прикрыв глаза. Чес тоже зачем-то прикрыл глаза и послушно замолк, но его не хватило и на полминуты…
— Только, Джон, если ты делаешь это из… нет, не скажу из жалости — из-за нелепого сострадания ко мне по причине моей болезни, то…
— Господи, сколько раз тебе повторять это? — шептал Константин, с каким-то нежным безумием на него глядя и слегка отстраняясь. — Это не сострадание. Это искренняя помощь. Через неё мы, правда, поняли многое, но всё-таки главное всегда оставалось главным.
— Теперь… теперь всё новое, Джон, веришь? — вдруг быстро заговорил он, здоровой рукой коснувшись его лица и будто ещё не веря; его тело лихорадочно дрожало. — Теперь началась новая жизнь, я чувствую, будто перерубил всё связующее со старой! Быстрее, быстрее! Я уже хочу начать жить, а не существовать. Я больше не хочу пребывать в блаженной лжи, хочу в мир правды! С тобой, Джон, только с тобой! И вот этот цветок… — он указал кивком головы на камелию, — теперь он тоже больше не значит смерть — ведь с прошлым покончено, верно? Он значит начало нового пути! И, может быть, я уже и не Чес Креймер, я кто-то другой. Я готов быть другим, лишь бы жить в новой жизни спокойно. Но… я хочу остаться тем же… тем же, может, только имя сменить, но обязательно тем же, чтобы ты… — он запнулся и смутился, затем опёрся на свой костыль и, отстранясь, прошёл чуть вперёд, обогнув Джона. Тот лишь тихо рассмеялся его наивной болтовне — с его стороны это пока только так, не иначе, — и последовал за ним. Потом остановил, положив руку ему на шею, и прошептал на самое ухо:
— Зря стараешься убежать от своих слов… всё равно когда-нибудь договоришь! — Чес лишь сильнее смутился; между тем они только-только заметили, что, за всеми своими словами и разворотами, шли по направлению (правда, немного наискосок) к могиле, около которой пару минут назад ещё толпились люди, а теперь — только туман. Константин не стал уводить Креймера по другой дороге и, оглядевшись, только убедился, что вокруг никого не осталось. А бывшие друзья Чеса действительно как-то быстро смотали удочки; после них остались лишь роскошные, но какие-то слишком искусственные и пустые, слишком пышные для такого события букеты. Белая камелия, видневшаяся в нагрудном кармане Чеса, и то куда более органично вписывалась в атмосферу случившегося.
В скором времени они оказались около могилы; Креймер не смог не подойти к ней. На обыкновенном, серовато-чёрном надгробии виднелось его имя, дата рождения и смерти и какие-то пышные слова о том, что он мало прожил — вероятно, дело рук Лины. А иначе откуда же такая безвкусица? Джон также остановился и с равнодушием оглядел могилу и уже через минуту её разглядывания был готов идти; однако взгляд Чеса стал стеклянным, уперевшись в это надгробие и свежеразрытую землю. Джон осторожно тронул его за ладонь; Чес вздрогнул, вдруг нежно на него посмотрел и кивнул, словно понимая, что не всю же вечность ему здесь стоять. Неожиданно он вытащил из нагрудного кармана камелию и бросил её на надгробие.
— Пусть это, Джон, так же, как и мои лживые друзья, останется позади. Эта камелия… пусть в прошлом, — Креймер развернулся спиной к могиле и сделал первый шаг по шершавой, покрытой гнилыми листьями земле. — Только ты, Джон, единственное, что я беру с собой. Ты единственное, что не хочется забывать ни при каких обстоятельствах, — он требовательно протянул руку; Константин, усмехаясь разыгравшейся комедии, взял её и сделал шаг в его сторону. — А Креймеры (ещё не все) пускай будут покоиться с камелиями на надгробиях. И я, считай, тоже; только прошлый.
— Чес… — он тихо позвал его и подошёл к нему вплотную, взяв одной рукой за подбородок, а второй держась за его руку. Креймер бегло вскинул на него свои глаза; Джон нагнулся к его лицу и наконец смог ощутить сухие, холодные, но столь желанные губы. Он коснулся их лишь на пару секунд, потом же вновь отстранился и словно пристыдил себя: ему казалось, что он превысил лимит допустимого в этот день. Чес лишь коварно облизнулся и потянулся было ещё, но Джон остановил его, приложив палец к его губам и насмешливо сказав:
— Нет, Чес, ещё слишком рано. Для начала давай войдём в эту новую жизнь. Без камелий, могил, кладбищ и отголосков твоих бывших друзей. А уж потом… — Константин многозначительно глянул и, взяв руками его лицо вновь, мелко поцеловал в лоб. Чес как-то забавно улыбнулся, тем самым согласившись с ним, и, не отпуская его руки, направился вперёд по дорожке; Джон следовал точно за ним, крепко держа его ладонь.
Пускай на душе ещё не было того солнца, тепла и света, которыми обычно знаменуют начало чего-то нового, возникновение нового мира, зато стало как-то вмиг спокойно и появилось полное ощущение, что это всё настанет ровно с того момента, как их ноги переступят границу кладбища, а туманная дымка рассеется. Это чувствовалось настолько точно, что хотелось улыбаться широко-широко. Главное, вынес из сей безумной истории Джон, это доверие; а остальное как-нибудь наверстается.
А белый цветок камелии с иногда подрагивающими на ветру полумахровыми лепестками (уж простите, эта глупая, безрассудная история просто обязана закончиться переключением внимания на этот злосчастный цветок) так и остался лежать на могиле, означая для случайного прохожего смерть, а для Джона и Чеса — новую жизнь.