На осколках цивилизации

— Пойдём отсюда, — Джон потянул его за рукав; тот покорно подался. — Мы найдём с тобой жилище понормальнее. В этом гадючнике оставаться нельзя.

Комментарий к Глава 18. Расстановка точек над i.

эту главу я считаю одной из лучших, пусть и должны мне, по идее, нравится все одинаково.

========== Глава 19. Добро пожаловать в новую жизнь. ==========

Если некому сказать: «— А, помнишь?», ничего другого не остаётся, как забыть.

Валентин Домиль ©.

Он сумел легко вытащить Креймера из комнаты — может, не только по озвученной причине; атмосфера в том помещении уже была пропитана их этим дурацким разговором и теперь разъедала, лично Джона — точно; вероятно, и Чеса и даже сильнее его. Они прошли по пустому сумрачному коридору, вышли в шумный «холл»; Джон уже забыл обратный путь — казалось, прошла вечность и он бывал здесь если не в прошлом году, то в прошлой жизни. Он кое-как смог вспомнить правильный коридор, ведущий к лестнице; туда и направились, как и прежде держась за руки — наверняка смотрелись глупо, но им теперь не хотелось ничего более — только ощущать тепло ладоней друг друга и молчать. Было ужасно шумно, но они чувствовали себя как будто обособленно, будто находились сейчас одни, а вокруг них был просто малозначащий фон. Именно поэтому Джон понял не сразу, что его кто-то взволнованно звал; обернувшись, он увидал свою бывшую спутницу, запыхавшуюся, видимо, от долгого бега.

— Джон, да постойте вы! — переведя дыхание, она испытующе глянула на него. — Вы уже уходите? И забираете его?

— Да, ему уже лучше. И станет ещё лучше со мной, а не здесь, в одиночестве, — Джон не хотел, но краем глаза таки усмотрел, что Креймер глянул на него, вполне возможно, что благодарно — по-другому теперь он не умел. Но ведь ему и правда станет лучше с ним… теперь — точно так. Джону не хотелось больше его оставлять — такого потерянного и убитого; пускай сложно и невыносимо, но он его больше никуда не отпустит. Ведь отпустить теперь Чеса равносильно выдрать из своей души какую-то весомую часть и просто выбросить на помойку; какая останется гудящая пустота, даже говорить не хотелось. Просто иногда с каждым случается — когда что-то из внешнего мира становится его частью; возможно ли спастись тогда? Нет. Но оно само тогда лучшее наказание и лучшее спасение.

— Тогда я схожу на регистратуру, скажу, что он выписался… но учтите, — тут же добавила она скорее наставительным тоном, — если вы покидаете больницу, то начинайте считаться вполне здоровыми людьми, которые обязаны по Уставу соблюдать многочисленные правила, в том числе и работать. А работы, сами понимаете, у нас много.

— Что за Устав? — Джона не напугала перспектива работать — ему-то как раз физический труд полезен. А вот Чесу…

— Я вас ещё не знакомила с ним, — она виновато улыбнулась. — Подождёте меня рядом с больницей? Я выпишу вашего друга.

Джон кивнул, и они разошлись; рука предательски не отпускала руку Чеса, пусть это уже и переходило все дозволенные рамки. В таком случае уже хотелось знать, что будет, если их нарушить… «Если мы, правда, уже не разрушили всё, что есть…» — думал с лёгкой иронией, поднимаясь по узкой, тёмной, лоснящейся сыростью лестнице и ведя за собой Чеса. Тот упорно молчал — наверняка переваривал всё то умопомрачение, случившееся с ними, и всё безумие, которое они разделили вдвоём. А Джон бы и поразмышлял, да уже тошно ему становилось только при мысли о том разговоре — тогда вскрылось, всё что нужно и не нужно в его странной личности, тогда он намеренно убил себя, признавая некоторые вещи правдивыми, тогда он понял, что Чес… просто его судьба, не иначе. Судьба это, конечно, не всегда приятно, но в его случае… Джон встряхнул головой — нет, не сегодня. На сегодня уже предостаточно было этого бреда!

Они вышли наконец наружу; солнце светило по-прежнему ярко, но небо заволокло тяжёлыми тучами, а ветер усилился и похолодал. Джон ненавидел эту обманчивую погоду; они устроились на скамейке рядом с неприметным бараком, скрывавшим под собой целый мир госпиталя, и оба уткнулись взглядами в небо, такое, вроде бы, сейчас безобидное, но ставшее виновником чьих-то смертей, трагедий, болей, плачей, ругани, чьих-то пониманий, открытий, самопредательств. Смотря туда, Джон даже задумался, что хуже: чья-та вполне типичная для настоящего времени трагедия или их глупая комедия? Конечно, когда человек лежит уже выпотрошенным или раздавленным, многие скажут, что это сто крат хуже каких-то тяжёлых мыслей; Джон бы раньше так тоже сказал. Но теперь не позволял обогатившийся всяким дерьмом опыт — иногда уже и казалось спасением лежать в крови под тоннами огромного здания. Почему-то тогда, при взгляде на окружившие со всех сторон их лазурный островок тёмные облака, в голову начали приходить разные мысли; Джон повернулся в сторону Чеса — тот тоже выглядел задумчивым. Интересно, думал о том же самом? Или вообще о другом — не предавался такому бреду?

Наверное, Чес всё-таки умнее.

Наконец из барака вышла его спутница; почему-то Джону пришло на ум, что он даже не знал её имени, а разглядел по-хорошему только сейчас: она была чем-то похожа на Анджелу — тёмные волосы, спокойное лицо, правда, менее выразительные глаза, но что-то в ней было от полицейской. Джон в энный раз за день очнулся: где сейчас Анджела? Здорова ли? За все эти бешеные, полные разочарований дни он совсем про неё забыл; связаться с ней, конечно, сейчас не представлялось возможности, но ему жгуче захотелось с ней встретиться — видимо, опять вина прошлого, так хорошо приварившегося к нему.

— Всё! Я договорилась, вашего друга разрешили выпустить, правда, стоит соблюдать верный режим дня и особо не напрягаться. Всё понятно? — спросила она, больше обращаясь к Чесу; тот, слабо усмехнувшись, кивнул.

— Но всё равно вам придётся работать. Хоть сколько-нибудь. За это будете получать местную валюту — крышки и жетоны и возможность бесплатно обедать в нашей столовой. За этим следят специально отобранные люди на местах. Они же и платят. Также здесь есть местная полиция, которая рассматривает различного рода проступки.

— А где жить?

— В северной части посёлка есть так называемый спальный район. Там есть довольно много свободных мест, правда, часть из них немного порушена, но они пригодны для жизни. Впрочем, сейчас нет смысла пытаться объяснить всё — правил здесь много. Давайте я доведу вас до приёмной — там оформляются документы на всех проживающих здесь. Там вам всё подробно и объяснят… — она зашагала энергичной походкой вперёд по дорожке в ту сторону, откуда они пришли. Джон многозначно глянул на Чеса; он мысленно спрашивал друга, можно ли утверждать, что с этого времени у них начнётся лёгкая жизнь? Да и вообще: может ли их жизнь содержать в себе такое понятие, как лёгкость и беззаботность? Он увидел в почему-то теперь казавшихся ему серыми глазах слабую иронию — ещё б Чес был так наивен думать иначе! Конечно, ничего не станет легче, и даже с виду организованная жизнь в тепле и добре отнюдь не облегчит их судьбу. Если всё началось с горечи, ей только и может закончиться — в их случае это стопроцентно так. Но Чес приподнялся, потянул его за рукав пальто и кивнул; Джон встал, и они тихо пошли вслед за женщиной.

Только сейчас, когда они наконец (наконец, хотя прошло от силы минут пятнадцать) вышли на свет, он понял, какими грязными они были: вся одежда рваная и пыльная, пропитанная потом, частично кровью. Джон забыл, когда в последний раз нормально умывался; несмотря на эту жуткую антисанитарию, его рана умудрилась не загноиться и даже сейчас сияла новеньким бинтом — вероятно, когда был без сознания, перевязали. Его вновь больно, но уже глухо кольнуло ставшее мутным воспоминание: и почему судьба оказалась так благосклонна к нему, а не к Дженни? Уж в его-то случае заражение было на каждом шагу… Он хотел думать, что судьба уберегла его для чего-то важного… кто знает, может, этим важным был Чес и сегодняшний разговор с ним?

Джон вспомнил его и не мог не ужаснуться тому бреду, который говорил тогда; до сих пор чувствовалось горькое послевкусие от тех слов, а общее состояние было таким измотанным, что ничего, кроме как повалиться на кровать, не хотелось делать. И что же было тогда таким необычным? Ведь ничего особенного, правда, если смотреть со стороны? Но те слова горели неким внутренним огнём, таким горячим, что даже при отсутствии внешних ярких факторов обжигали всё изнутри, как жжёт горло терпкий джин.