Страница 80 из 141
Они ходили, что-то спрашивали; Джон совсем не вникал в суть разговоров, в переплетение здешних сельских дорог, даже не обращал внимания на то, что его мечта, чёрт возьми, сбылась: вот они, другие люди, и вот оно — отсутствие Чеса. Что, радостно? А где же радость? Почему, почему нет счастья и облегчения на душе? Он качал головой и понимал, что эти мысли перестали быть оригинальными, но доставляли боли с не меньшей силой.
Стоял на удивление солнечный, но холодный день; людей оказалось достаточно, около пятисот или больше, да и сама территория была широкой — заняли всю деревню. Она, кстати, сохранилась прилично, лишь пару раз Джон видел разрушенные дома да чёрные рытвины в земле. Отсюда был виден серо-бетонный, ещё более съёжившийся город, глядя на который он уже начинал задыхаться. А здесь же как-то и дышалось легче, и жилось проще…
На улочках была какая-то возня: всё время что-то куда-то тащили, везли, тянули, что-то отстраивали, а что-то рушили. В домиках на первых этажах народа было много, но основное, понял Джон, находилось внизу, в обширных погребах, где теперь шли усиленные работы по их увеличению. Там был настоящий подземный город, правда, пока не связанный друг с другом улицами. Джон ходил, удивлялся этому и не мог понять, как так люди быстро приспособили это место для себя, в то время как они с Креймером и остальные только-только очухались после произошедшего. Он был удивлён, но уже без всякого удовлетворения: да, жить теперь есть где, но Чеса нет, поэтому уже ничего не могло порадовать. Хотя его ещё более давняя мечта с успехом сбылась, сбылась так, как того даже не желал он сам.
Но какой в этом всём удобстве толк теперь?
Они заходили во многие дома, спускались и поднимались раз по двадцать, наверное, в подвал и оттуда; женщина постоянно что-то спрашивала, пару раз уточнила имя разыскиваемого и вновь обещала, что всё будет хорошо. Джон просто молчал, тупо следуя за ней и мало понимая, что происходит вокруг; состояние было коматозное. Обошли они уже, кажется, полдеревни, если не всю; результаты были нулевые. Он подал голос лишь единожды, спросив, есть ли возможность у них выйти с каким-нибудь отрядом и прочесать местность. Женщина ответила, что да, вполне, только нужно набрать сам отряд добровольцев.
В конце концов Джон разочаровался в поисках и уже предлагал остановиться и набирать отряд, но спутница сопротивлялась, говорила, что если он устал, то может присесть и отдохнуть, но впереди ещё есть непроверенные места, где новенький мог вполне оказаться. Джон, естественно, не хотел садиться и отдыхать, тут же прибавлял шагу, но уже через пару минут отчаивался снова, понимая, что так они могут искать до бесконечности.
Раз женщина проболталась о том, что врач диагностировал ему не только переутомление, но и чуть ли не нервный срыв; Джон лишь рассеянно усмехнулся, поражаясь, как тот смог сделать такой вывод, видя его лишь в бессознательном виде; только немного позже осознал, что это, оказывается, было недалеко от истины…
Они вновь спустились в какой-то подвал, ещё более затхлый и сырой, чем прежде; там всюду суетились люди, перебегая из одной крохотной комнатки с людьми в другую. По словам спутницы, это была ещё одна больница, правда, очень бедная по сравнению с остальными; больные, стонущие, кричащие, порой раненые и даже инвалиды грудились здесь и там. В маленьких, около двух метров в ширину и чуть более двух с половиной длиной комнатах лежало по два, а то и по три человека; здесь пахло, как и везде — спиртом, рвотой и сыростью, а чёрные стены, казалось, закоптились от времени. Было ужасно темно — лампочки встречались только через метров пять; они шли по узкому коридору с дверьми, откуда виднелись слабые, жёлтые, измождённые лица с уставшими глазами. Джон не хотел, но таки не мог отвести взгляда от этого жалкого зрелища; впрочем, не жалкого, а типичного для таких временно обустроенных больниц. Должно было не удивлять, ведь повидал он сегодня такого сполна, но сейчас… сейчас как будто наступило пробуждение, будто он проснулся, впервые стал различать внешние звуки и картинки; словно какой-то сигнал разбудил его.
Наконец они вышли в круглую комнату, похожую на сердце этого грязного заведения; посреди неё была наспех сооружена деревянная стойка — вроде регистратуры, наверное. От этой комнаты отходили ещё три коридора по бокам и впереди; все они были менее длинными, чем прошлый — максимум метров шесть-восемь длиной. Его спутница подошла к сидевшей за деревяшками женщине и начала что-то выпытывать; Джон между тем сел на первую попавшуюся скамью и продолжил наблюдать за здешней жизнью. Комната была полна народу, всё шумело и гудело; кто-то просто проходил, кто-то лежал на поломанных носилках прямо тут же, кто-то едва удерживал поломанную руку и хлещущую кровь из головы. В общем, ничего необычного; вся эта разномастная толпа со всем разнообразием увечий направлялась в передний коридор, где, наверное, была импровизированная перевязочная или операционная, а может, всё вместе.
Джон безучастно наблюдал; в нос ударил сильный и противный сигаретный запах — дымок вился откуда-то недалеко. Он обернулся, увидав какого-то курящего пожилого мужика, придерживающего зачем-то ногу. Его тут же взяла зависть, а рука сама собой полезла в карман грязного пальто — своя пачка и зажигалка потерялись, кажется, давно или недавно — хрен его знает, да если и остались бы — всё равно зажигалка наверняка сломалась, а пачка намокла. Джон пододвинулся к курящему и попросил сигаретки и закурить; старик снисходительно согласился.
Наконец Константин смог затянуться; курить здесь наверняка было нельзя, но ведь курили… Джон чувствовал, как будто бы расслаблялся, вполне себе зная, что это обман; но что не сделаешь ради самообмана, верно? Женщина наконец закончила разговоры с дежурным и подошла к нему.
— Больница, как вы заметили, большая, поэтому мы сейчас пройдёмся по комнатам… Посидите лучше здесь. И да… — она, наверное, хотела сказать, что курить здесь запрещено, но, увидев белёсые пары дыма, которые Джон выпускал прямо в её лицо, и его глубокое, такое окончательное разочарованное равнодушие, решила промолчать и тут же ушла. А Джону было действительно плевать на всё это с высокой колокольни — он не курил, кажется, вечность по своим ощущениям.
Когда наконец сигарета превратилась в сморщенный огарок, расплюснутый под подошвой, Джон встал и направился в какой-то боковой коридор — идти в передний было бы смертоубийством, учитывая, какой там поток, а сидеть без дела не позволяли в струнку натянутые нервы, ставшие на самом деле ещё более напряжёнными, чем были. Впрочем, ходить в тот коридор смысла не было никакого — всё одни комнатки с потёртыми дверьми, закрытые, приоткрытые, распахнутые полностью, с бледными людьми на тёмных кроватях, с практически отсутствующим освещением (где-то свет проникал в комнату только из коридора). Эти условия нельзя было назвать ужасными — временными, не больше; по крайней мере, этих людей не оставляли умирать.
Джон вернулся в круглую комнату, прошёл рядом со стеной, пару раз чуть не сбил каких-то калек и проник во второй коридор — ещё темнее прежнего. Одна лампочка оказалась перебитой, стеклянная крошка валялась на полу; видимо, здесь либо снаружи было «весело».
Джон зачем-то отмерял количество шагов от круглой комнаты до конца этого коридора — здесь вообще, казалось, не было людей, будто всё вымерло, даже ни единого шёпота или храпа. Двери хоть и открыты, но всё внутри было во тьме; он осторожно заглядывал внутрь, но не видал никого; некоторые комнаты вообще были заперты. Судя по размерам, они все были одинаковыми, как в начале, но стали ещё более тёмными, сырыми и закоптившимися. Джону стало неуютно здесь — будто это был морг, что вполне могло быть, а не больница, и повернул назад — наверняка сопровождавшая его вернулась с хорошими новостями. Он вдруг остановился и спросил себя, кажется, вслух: «А с хорошими ли?». А если с хорошими, то что тогда он скажет Чесу, как его встретит; категорично нельзя было пускать это на самотёк, и, хотя он и обещал себе, что выскажет ему всё, теперь-то, как всегда, трусость взяла над ним верх, вновь нашёптывая придумать более рациональные слова и действия. Но… к какому чёрту ему всё это, если пока не то чтобы Чеса — намёка на него нет?