Страница 55 из 133
Тем временем в сталинском окружении возникли первые планы организации убийства Троцкого. Его устранение обсуждалось даже с советскими дипломатами, в частности с Коллонтай, являвшейся с 1930 г. полпредом в Швеции, но перед этим занимавшей такой же пост в Норвегии и считавшейся экспертом по скандинавским делам. Очевидно, что в 1936 г. Коллонтай спасла Троцкого: она высказалась в том смысле, что ликвидация Троцкого в Норвегии окажется событием «слишком шумным», и рекомендовала предъявить норвежскому правительству ультиматум и ограничиться экономическими санкциями, в частности прекратить покупку у Норвегии сельди до тех пор, пока Троцкий не будет из страны выслан[520]. Так что вместо того, чтобы убивать в Норвегии Троцкого, решили перестать есть селедку.
По требованию Сталина норвежцам были переданы две ноты советского Наркомата иностранных дел, в которых выражался протест против пребывания Троцкого на территории Норвегии и заявлялось, что норвежское правительство несет за это «полную ответственность». Кроме того, 27 августа 1936 г. Сталин дал указание Кагановичу оказать на Норвегию политическое давление: «Одновременно с посылкой ноты норвежскому правительству необходимо взять в атаку верхушку норвежской рабочей партии. Эта верхушка, видимо, посвящена во все секреты Троцкого, ввиду чего она в своей газете решительно защищает Троцкого. Этой норвежской сволочи надо бросить в лицо открытое обвинение в поддержке уголовно-террористических замыслов Троцкого»[521].
Сталин высказывал также недовольство тем, что в кампанию за выдворение Троцкого из Норвегии, а Седова из Франции недостаточно активно включились газета «Известия» и нарком иностранных дел Литвинов[522]. К вопросу о выдворении Троцкого из Норвегии Сталин неоднократно возвращался и позже[523].
Норвежское правительство оказалось в очень сложном положении. От Норвегии требовали немедленного изгнания «главного террориста», вина которого теперь, как утверждала советская пропаганда, была доказана на московском процессе. Министерство юстиции Норвегии, подчиняясь давлению, пришло к выводу, что кампания, развернутая Троцким в международной печати, нарушает условия, на которых ему разрешено было въехать в страну. Поскольку одно из интервью, посвященное исключительно событиям в Советском Союзе, было дано норвежской социал-демократической газете, министерство юстиции заявило, что классифицирует это деяние как вмешательство во внутренние дела Норвегии и что Троцкий будет немедленно интернирован вплоть до того времени, пока какая-нибудь страна не согласится дать ему въездную визу. По существу, повторялась французская ситуация, но при этом советскому полпредству была выдана одна версия, а Троцкому — другая. В ответе на советскую ноту мотивировки не было никакой, но из контекста становилось понятно, что интернирование связано с обвинениями, выдвинутыми против Троцкого на августовском московском процессе. Троцкий же воспринял санкции норвежцев иначе: «Норвежское правительство интернировало меня по обвинению в том, что я веду литературную работу в духе и смысле 4-го Интернационала»[524], — вспоминал он. Конечно, называя свою деятельность «литературной», Троцкий умышленно смягчал политическое значение своих выступлений.
2 сентября в дом Конрада Кнудсена в поселке Вексхал, где проживал Троцкий, явились представители министерства юстиции Норвегии и от имени министра Трюгве Ли предъявили ему ультиматум: полное прекращение публичной деятельности или же интернирование. Как и следовало ожидать, Троцкий отказался выполнить требование о прекращении политической деятельности и вместе с женой был препровожден в сопровождении полиции в местечко Харум, в 50 километрах к югу от Осло, где был поселен в небольшом доме, арендованном министерством внутренних дел именно для содержания там Троцкого.
В ряде своих обращений в государственные органы Норвегии Троцкий доказывал, что при получении визы он взял на себя обязательство не вмешиваться во внутренние дела Норвегии, но ни в коем случае не отказывался от публицистической деятельности, связанной с делами в других странах. Поэтому Троцкий попросил своего норвежского адвоката Мишеля Пюнтервольде попробовать оспорить в судебных и административных инстанциях несправедливость и незаконность его интернирования. Троцкий напоминал, что в июле 1935 г., вскоре после прибытия в Норвегию, его посетили «в знак уважения» член руководства рабочей партии и редактор ее центрального печатного органа газеты «Арбидерблад» («Рабочий листок») Мартин Транмель и министр юстиции Трюгве Ли[525]. Транмель попросил Троцкого дать интервью для его газеты. Когда Троцкий задал вопрос присутствующему тут же министру юстиции, не является ли такое интервью нарушением условий его пребывания в стране, Ли рассмеялся и махнул рукой, добавив, что запрет на интервью — пустая формальность[526].
Почему советское правительство обратилось со своей недружелюбной нотой только к норвежскому правительству, но не к французскому, хотя его сын Седов точно так же, как и сам Троцкий, был обвинен на московском процессе во всевозможных грехах? — задавал Троцкий через адвоката риторические вопросы норвежскому Минюсту. «Не потому ли, что Франция больше? Но разве юстиция измеряется квадратными километрами? Или потому, что Москва находится в союзе с Парижем?»[527] Троцкий попытался даже публично объявить о том, что, если советские власти потребуют его выдачи и предъявят доказательства его вины норвежскому правосудию, а норвежский суд сочтет эти основания вескими, он обязуется немедленно подчиниться решению о депортации в СССР, чтобы предстать перед сталинским судом. Но довести это заявление до всеобщего сведения Троцкий не имел возможности, ибо был под фактическим арестом. 15 ноября 1936 г. он обратился с письмом к правительству Норвегии, в котором говорилось: «Советское правительство не считает возможным требовать моей выдачи. Заговор с моим участием ведь «доказан»… Почему же не предъявить эти доказательства норвежской юстиции?.. Недоверие всего цивилизованного человечества к московскому процессу было бы устранено одним ударом. Этого, однако, они не сделали. Почему? Потому что все это дело есть хладнокровно подстроенный подлог, неспособный выдержать и легкого прикосновения свободной критики… Московский процесс в зеркале мирового общественного мнения есть страшное фиаско… Правящая клика не может перенести этого… Для поддержания своих обвинений против меня она не может не открывать новые покушения, заговоры и пр.»[528].
До Сталина, однако, это письмо не дошло. Оно было конфисковано норвежскими властями и передано советскому правительству не было. Сталин так никогда и не узнал о привлекательном для советского «правосудия» предложении Троцкого. Более того, в ответ на письмо правительство Норвегии ужесточило режим интернированного политэмигранта. 18 ноября Троцкому было передано официальное сообщение министерства юстиции, запрещавшее ему принимать участие в каких-либо международных печатных изданиях и поддерживать связь с адвокатами за рубежом. 19 ноября Троцкий сообщил сыну, что министерство юстиции конфискует все его письма, касающиеся личной защиты в связи с обвинениями на московских процессах. Каким-то чудом письмо Троцкого сыну было пропущено. Видимо, его сочли слишком личным.
Именно тогда, когда положение казалось уже совершенно безнадежным, а Троцкий находился под домашним арестом без права переписки и общения с внешним миром, ситуация неожиданно изменилась: генеральный консул Мексиканской республики в Осло получил инструкции своего правительства передать без публичного оповещения господину Троцкому или его адвокату, что Троцкий может, если пожелает, немедленно получить визу на въезд в Мексику. Так начинался новый, последний этап жизни и деятельности вечного революционера, теперь уже за океаном. 19 декабря 1936 г. вместе с Натальей он был посажен на пароход, взявший курс на Западное полушарие.
520
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Ед. хр. 749. Л. 21.
521
Сталин и Каганович. Переписка. 1931–1936 гг. С. 650.
522
Сталин и Каганович. Переписка. 1931–1936 гг. С. 653.
523
Там же. С. 667.
524
Там же. С. 159.
525
В 1946–1953 гг. Ли был генеральным секретарем ООН.
526
Троцкий Л. Дневники и письма. С. 149, 158.
527
Там же. С. 158.
528
Архив Троцкого. Фонд 13.1. Т-3976.