Долгое прощание

– Но он погиб, Говард. Задолго до того, как я встретила Роджера. Какое это имеет значение? Роджер все знал. Я всегда носила девичью фамилию.

Пришлось тогда ее оставить. Эта фамилия стояла у меня в паспорте. Потом, когда его убили в бою... – Она умолкла, медленно выдохнула и тихо уронила руку на колени. – Все кончено, все прошло, все потеряно.

– А Роджер действительно знал? – осторожно спросил он.

– Кое-что знал, – сказал я. – Имя Фрэнк Марстон ему было знакомо. Я однажды спросил его об этом, и у него в глазах мелькнуло страшное выражение.

Но он не сказал, в чем дело.

Пропустив это мимо ушей, она обратилась к Спенсеру.

– Ну, конечно, Роджер все знал. – Теперь она улыбалась Спенсеру терпеливо, словно он туго соображал. Ну и приемчикам они обучены.

– Тогда зачем лгать насчет дат? – сухо осведомился Спенсер. – Зачем говорить, что человек пропал в 1.940 году, когда он пропал в 1942-м? Зачем носить значок, который он не мог подарить, и настаивать, что это его подарок?

– Может быть, я была как во сне, – мягко произнесла она. – Или, скорее, в кошмаре. Сколько моих друзей погибло в бомбежке. В те дни, говоря «спокойной ночи», мы старались, чтобы это не прозвучало как прощание навсегда. Но часто так и случалось. А прощаться с солдатами было еще хуже. Убивают всегда хороших и добрых.

Он ничего не сказал. Я тоже. Она взглянула на кулон, лежавший на столе.

Взяла его, снова повесила на цепочку на шее и спокойно откинулась назад.

– Я понимаю, что не имею права устраивать вам перекрестный допрос, Эйлин, – медленно сказал Спенсер. – Забудем об этом. Марлоу поднял слишком много шуму вокруг значка, свидетельства о браке и прочего. Честно говоря, он сбил меня с толку.

– М-р Марлоу, – безмятежно ответила она, – поднимает много шуму по пустякам. Но когда дело доходит до вещей серьезных – например, когда надо спасти человеку жизнь, – он гуляет у озера, любуется дурацкими моторками.

– И вы никогда больше не видели Фрэнка Марстона, – сказал я.

– Конечно, ведь он умер.

– Откуда вы знали, что он умер? Красный крест не сообщал о его смерти.

Он мог попасть в плен. Ее внезапно передернуло.

– В октябре 1942 года, – медленно сказала она, – Гитлер издал приказ, чтобы всех пленных коммандос передавали в гестапо. Мы все знаем, что это значит. Пытки и безвестная смерть в гестаповских застенках. – Она снова вздрогнула. Потом выпалила:

– Вы страшный человек. В наказание за пустячный обман заставляете меня переживать все это снова. А если бы кто-нибудь из ваших близких попал им в руки, и вы понимали бы, что ему выпало на долю?

Неужели так странно, что я попыталась создать себе другие воспоминания ? пусть и ложные?

– Мне нужно выпить, – заявил Спенсер. – Очень нужно. Вы позволите?

Она хлопнула в ладоши, и, как обычно, из воздуха возник Кэнди. Он поклонился Спенсеру.

– Что желаете пить, сеньер Спенсер?

– Неразбавленный виски, и побольше, – велел Спенсер.

Кэнди отправился в угол и откатил от стенки бар. Поставил на него бутылку и налил в стакан приличную порцию. Вернулся и поставил его перед Спенсером. Повернулся, чтобы уйти.

– Кэнди, – спокойно произнесла Эйлин, – может быть, м-ру Марлоу тоже хочется выпить.

Он остановился и взглянул на нее мрачно и упрямо.

– Нет, спасибо, – сказал я. – Мне не надо.

Кэнди фыркнул и удалился. Снова воцарилось молчание. Спенсер отпил половину и закурил. Обратился ко мне, не глядя на меня.

– Вероятно, миссис Уэйд или Кэнди отвезут меня обратно в Беверли Хиллз.

Или возьму такси. Насколько я понимаю, вы уже все сказали.

Я сложил копию брачного свидетельства. Убрал ее в карман.

– Уверены, что вам так будет удобнее? – спросил я у него.

– Так всем будет удобнее.

– Хорошо. – Я встал. – Наверно, глупо я поступил.

Вы крупный издатель, мозги вам положены по профессии – если я не ошибаюсь – и я думал, вы поймете, что я сюда явился не спектакль разыгрывать. – Я копался в истории и тратил собственные деньги, добывал информацию не для того, чтобы покрасоваться. Я заинтересовался Фрэнком Марстоном не потому, что его убили гестаповцы, не потому, что миссис Уэйд носит поддельный значок, не потому, что она путается в датах, не потому, что они наспех поженились в военное время. Когда я начал расследование, я вообще ничего этого не знал. Знал только его имя. И как вы думаете, откуда я его узнал?

– Несомненно, кто-то вам сказал, – отрывисто бросил Спенсер.

– Верно, м-р Спенсер. Человек, который знал его после войны в Нью-Йорке, а потом видел его здесь с женой в ресторане Чейзена.

– Марстон – довольно распространенное имя, – возразил Спенсер и прихлебнул виски. Он наклонил голову к плечу, и его правое веко еле заметно дрогнуло. Тогда я снова сел. – Даже у Фрэнка Марстона наверняка были тезки.

Например, в нью-йоркской телефонной книге девятнадцать Говардов Спенсеров.

Четверо из них просто Говарды Спенсеры без среднего инициала.

– Прекрасно, а как, по-вашему, у скольких Фрэнков Марстонов поллица было снесено снарядом замедленного действия, а потом покрыто шрамами от пластической операции?

У Спенсера отвисла челюсть. Он с трудом втянул в себя воздух. Вынул платок и промокнул виски.

– Как вы думаете, сколько Фрэнков Марстонов при этом спасали жизнь двум рэкетирам по имени Менди Менендес и Рэнди Старр? Оба живы, и память у них хорошая. Могут кое-что порассказать, когда им это нужно. Чего тут притворяться, Спенсер? Фрэнк Марстон и Терри Леннокс – одно и то же лицо.

Это доказано с абсолютной точностью.

Я не ожидал, что они подпрыгнут на шесть футов и завопят. Этого и не произошло. Но бывает молчание, которое громче крика. Оно воцарилось.

Обступило меня плотно и тяжело. Было слышно, как в кухне течет вода. За дверью послышался стук брошенной на дорожку газеты, потом негромкое фальшивое насвистывание парнишки-разносчика, отъезжающего на велосипеде.

Я почувствовал легкий укол ножом в шею. Дернулся и обернулся. Сзади стоял Кэнди с ножом. Его смуглое лицо словно окаменело, но в глазах брезжило что-то необычное.

– Ты устал, amigo, – мягко произнес он. – Дать тебе выпить?

– Спасибо, виски со льдом, – сказал я.

– De pronto, Senor.

Он защелкнул нож, уронил его в боковой карман куртки и, мягко ступая, отошел, Тут я, наконец, взглянул на Эйлин. Она наклонилась вперед, стиснув руки. Голова была опущена, и если ее лицо что-то и выражало, то этого не было видно. Когда она заговорила, в голосе ее была та же четкая пустота, что и в механическом голосе, который сообщает нам время по телефону. Если послушать его подольше, чего люди не делают, потому что им это ни к чему, он так и будет вечно отсчитывать бегущие секунды без малейшей перемены в интонации.

– Я его видела один раз, Говард. Всего один раз. Не заговорила с ним. И он со мной тоже. Он страшно изменился. Волосы поседели, а лицо... Оно стало совсем другим. Но, конечно, я его узнала, и он меня тоже. Мы посмотрели друг на друга. Вот и все. Потом он вышел из комнаты, а на следующий день ушел из ее дома. Это у Лорингов я встретила его... и ее. Вы там были, Говард. И Роджер там был. Вы, наверное, тоже его видели.

– Нас познакомили, – сказал Спенсер. – Я знал, нг ком он женат.

– Линда Лоринг потом сказала, что он просто исчез. Никаких объяснений.

Никаких ссор. Немного погодя эта женщина с ним развелась. А потом я узнала, что она снова его нашла. Он был на самом дне. И они поженились снова. Бог знает, почему. Вероятно, он сидел без денег, и ему просто было все равно. Он знал, что я замужем за Роджером. Мы не существовали друг без друга.

– Почему? – сказал Спенсер.

Кэнди без единого слова поставил передо мной стакан. Взглянул на Спенсера, тот покачал головой. Кэнди удалился. Никто не обратил на него внимания. Он был как «невидимка»? в китайском театре – человек, который передвигает вещи на сцене, а актеры и зрители ведут себя так, словно его нет.