Страница 15 из 17
– По-любому – спасибо, брат… – прошептал Сергей и провалился в омут небытия…
Замок легаты
Пустота… Невыносимый жар в воспаленной груди, разрываемой на части тысячей разъяренных маленьких бесов… Не-е, это не рай! По всей видимости, нагрешил ты, Сережа, в этой жизни – мама не горюй… Таким одна дорога – чартерным рейсом в ад, где, судя по всему, ты сейчас и находишься… Почему так темно?!! Ах да, глаза… Видимо, и в загробном мире их принято открывать. Очень… очень нужно открыть их и найти в себе силы отогнать тех маленьких чертей, что терзают его грудь! Застонав, собрав всю волю в кулак, Решетов сумел-таки свершить это неимоверно сложное деяние. Невероятно, но взгляду его предстало отнюдь не великолепие ада… Сквозь кроваво-мутную пелену он увидел немыслимо голубое небо, обрамленное ветвями высоких деревьев, колышущиеся листья которых что-то упорно шептали ему. Сергей моргнул, пытаясь избавиться от ненавистной пелены, и, скосив взгляд вправо, увидел того самого мужчину, что выпустил дух из последнего упыря, атаковавшего его. Поверхность, на которой возлежал Сергей, тряслась и временами вздрагивала так, что в глазах от невыносимой боли вспыхивали развесистые пучки молний. «Меня везут на какой-то телеге», – отрешенно подумал Решетов. Куда – этот вопрос на данный момент интересовал его меньше всего. Удивительным было другое – он до сих пор жив! В его сознании навек отпечатался страшный удар, крошащий ребра и разрывающий легкие… После такого не живут! Седой хотел удивленно покачать головой, но… не смог этого сделать – мышцы тела совсем его не слушались. Да, как такового, он и не ощущал этого самого тела… Лишь невыносимая, вытягивающая душу боль в том месте, где должна находиться грудь… Там сейчас… кровавое месиво, нашпигованное обломками костей! Сергею захотелось завыть, словно смертельно раненному зверю, но голосовые связки его не слушались. И тут облом!!! Судя по оружию и одежде людей, спасших его, нанотехнологии в этих местах не в чести. Стало быть, как ты ни крути, дорога для него одна – на тот свет… «Уж лучше б добили на хрен!» – со вполне объяснимой злобой покосился Решетов в сторону своего спасителя, ехавшего на повозке возле него и старательно правившего лезвие длинного клинка грубым бруском.
Казалось, спутник почувствовал исполненный злобы взгляд лежащего рядом человека, потому что тут же бросил свой меч на телегу и склонился над Сергеем, с тревогой оценивая его состояние. В темно-серых глазах, по всей видимости немало повидавших на своем веку, отчетливо читалась жалость и какая-то необъяснимая безысходность по отношению к подопечному. «Ну, не медли – добей!» – с вызовом взглянул Решетов на сидящего рядом. Посмотрел… и словно разбился о стену непробиваемого спокойствия и уверенности, лучащихся из глаз пожилого мужчины. Тот дружески, можно даже сказать, с оттенком суровой ласки прошептал что-то и легко коснулся крепкой ладонью плеча Седого.
– Эт орано! – густым басом пророкотал он куда-то в сторону.
– Вауно! – ответил ему чистый звонкий голос, и над Сергеем склонилось женское лицо, коснувшись его щеки темным локоном волос.
Девушка легко запрыгнула на повозку рядом с Решетовым, который почувствовал, что его голову осторожно приподнимают и что-то под нее подкладывают. От этих едва заметных движений грудная клетка Седого буквально вскипела, а из уголков рта хлынула вязкая жидкость. Он тяжело застонал и на миг погрузился в спасительные объятия темноты, бросившейся на него со всех сторон… Когда Сергей вновь смог открыть глаза, то увидел, что рука девушки светлым платком бережно отирает его губы.
– Калети! – едва слышно прошептали ее губы, а серые, такие же как глаза мужчины, но отнюдь не суровые, а нежные и исполненные растерянности и жалости, очи встретились со взглядом Седого.
Девушка попыталась улыбнуться ему, но вышло у нее это так неуверенно и жалостливо, что она немедленно отвернулась. «Ладно, красотка, я и сам знаю, что мне кирдык!» – мрачно подумал Сергей и попытался улыбнуться в ответ. В следующий момент темноволосая приложила к его губам горлышко стеклянной фляги и попыталась влить ее содержимое в рот умирающего. Поток обжигающей влаги ринулся в горло Решетова, который тут же поперхнулся, но большая часть вливаемого уже успела проникнуть в его нутро. Сергей молился всем богам, чтобы это зелье оказалось ядом, но вскоре боль утихла, а сознание начало обволакиваться тяжелой сетью необъяснимой неги и тепла, шедших из глубины живота. Седой с благодарностью взглянул в глаза милого ангела-хранителя, сидевшего рядом, и снова впал в забытье…
Очнувшись в следующий раз, он обнаружил себя в тускло освещенной небольшой комнате с низким каменным потолком. Серые стены из грубо обтесанных камней навевали мрачные мысли о склепе. Неровный свет короткими всполохами рвался из двух металлических чаш, располагавшихся по обе стороны от его ложа, причудливыми и угрожающими тенями танцуя на стенах непрезентабельной опочивальни. «Прям чистилище». Сергей попытался тяжело вздохнуть и вновь едва не потерял сознание от адской боли, взорвавшей грудную клетку. Вернулось ощущение тела, но это не принесло ожидаемой радости – едва попробовав пошевелиться, он претерпел такие страдания, что тут же отказался от малейших телодвижений. Всегда и везде, в самых критических ситуациях Седой стремился лишь к одному – выжить, выжить любой ценой. Даже тогда, в самолете, несшем его из жаркой Ливии на Родину… Во время этого страшного перелета он умирал и воскресал несколько раз, потому что знал: дома его ждут люди, у которых есть все средства и возможности, чтобы поставить его на ноги. А сейчас… Смертельная рана, несопоставимая с жизнью… Отсутствие элементарного оборудования и лекарств. Лишь какое-то наркотическое снадобье, которым его время от времени потчуют… Палата, похожая на обитель мрачных идолопоклонников… И что самое главное – он здесь чужой и абсолютно никому не нужный… Сдохнуть бы побыстрей…
Поток суицидальных мыслей прерывает старуха, обтирающая его лицо влажной тряпкой. Через секунду – уже знакомое стеклянное горлышко возле губ. «Хватит поить меня этим дерьмом! Хватит поддерживать жизнь трупа!!!» – хотелось крикнуть Решетову, но он лишь стиснул зубы и, превозмогая боль, отвернулся. «Не хочу больше… так!!!» Но неугомонная сиделка поворачивает его голову и насильно пытается влить содержимое склянки в его рот, ее сильные пальцы разжимают челюсти, склянка наклоняется… И тут Седого прорвало… Мощный выброс адреналина сделал свое дело! Непостижимым образом он сел на постели, схватил женщину за шиворот, вырвал из ее рук довольно внушительную бутыль и жадно припал к горлышку. «Хоть от передоза загнусь, в экстазе – всегда мечтал о такой смерти!» – зловещим хохотом неслось в его сознании, пока несчастная женщина что-то сбивчиво лопотала, пытаясь вырвать сосуд из рук обезумевшего больного. Выпив все до капли, Сергей выпустил плачущую женщину, еле слышно прошептал: «Прости…» – и, прикрыв глаза, блаженно улыбнулся губительному забвению, несущемуся на него в ореоле фейерверков и танцующих радуг…
…Костлявая, ау… Ты уже коснулась меня своей тощей лапкой? Темнота… Могильная тишина… Нет звуков, нет видений… Ничего нет… Абсолютно ничего… Хотя вру – мысли-то есть! Есть, но какие-то вялые и разрозненные, словно рождены не мозгом, а витают где-то сами по себе… Так я, вашу мать, жив или мертв?! Вопрос, естественно, остался без ответа, но эта вспышка ленивой злости каким-то образом повлияла на покрывший все мрак. Медленно, словно преодолевая миллионы световых лет, в окружающее пространство тянутся янтарные нити неземного свечения, которые, обволакивая и вытаскивая из мрака очертания предметов, колонн, стен, чертят в воздухе уже знакомую для Седого опочивальню, в которой он умирал… Да, это именно та мрачная комната: каменные стены, нехитрое убранство, две широкие лампады по обе стороны ложа, на котором распростерто тело мужчины… Мужчины… Е-мое, это же я!!!
Нельзя сказать, что сознание Решетова парило под потолком или еще где-то. Он видел всю картину одновременно из множества ракурсов и в то же время чувствовал, что в теле побелевшего мужчины с губами цвета индиго еще теплится искра жизни. Чувствовал потому, что, находясь повсюду, все же не утратил связи с казавшимся мертвым организмом, хотя члены его уже не повиновались приказам мозга.