Приговоренный

Но почему в список самоубийц попал я?

Странный список.

Однажды доктор Хэссоп построил некую цепочку имен — правда, люди в том списке отличались серьезностью. Например, Сол Бертье. Беллингер считал его порядочной скотиной, но для мира он был и остался самым, может быть, мрачным и оригинальным философом XX века; он прыгнул за борт собственной яхты…

Кто там был еще в списке доктора Хэссопа?

Мат Курлен — лингвист. Он пытался разработать всеобщий универсальный язык; специалист по жаргонам. Это могло кому-то мешать? Это угрожало будущему?.. Голо Хан — физик. С ним проще. Он мог продавать секреты третьему миру… Затем Сауд Сауд; какие-то политические скандалы. Памела Фитц — журналистка… Еще несколько человек — серьезные, серьезные люди… Но что их объединяло? Кроме смерти, конечно?

Их убили.

Немного для того, чтобы строить какие-то схемы.

И нереальность, некая смазанность сегодняшней ситуации подчеркивалась тем, что я понимал — мое имя выпирало из списка, переданного мне доктором Хэссопом. В отличие от жертв, независимо от способа их ухода, я ничего не производил, я не имел прямого отношения ни к науке, ни к искусству, я всего лишь перераспределял уже кем-то найденное…

“Все дерьмо!” — заметил седой, всматриваясь в опасные повороты.

Он будто подслушал меня, так удачно легли его слова на мои размышления.

Я снова прислушался к болтовне ирландцев. Седому посчастливилось недавно побывать в южной Дакоте. Бюсты президентов, высеченные прямо в скалах, его потрясли, он был человеком впечатлительным. Но больше всего его потрясло неравенство — отнюдь не каждый президент попал в эту необычную галерею. Вот я и говорю, выругался седой, всё — дерьмо!

И оглянулся, злобно вдруг ухмыльнувшись:

— Пальчики у тебя тонкие.

— Не нравятся? — спросил я.

— Такие отрубить, человек здорово меняется. Все изящество пропадает. Я точно знаю.

— Это ты мне говоришь?

Он снова обернулся:

— Это я о тебе говорю.

— Следи за дорогой. Не злись. За твои пальчики никто и цента не даст.

Пегий хихикнул.

Они знали: я прав, за них никто не заплатит.

Еще они знали: машина в любой момент может сорваться с обрыва, тогда вообще плакала их премия. Были, видимо, у них и другие причины сдерживаться.

Но молчать они не хотели, отгоняли словами усталость, сон.

Ладно. Плевать я на них хотел. Меня интересовал список доктора Хэссопа.

Однажды, довольно давно, сразу после бэрдоккского дела, я неожиданно легко раздобыл некие бумаги, позволявшие потрясти пару нефтяных компаний, не всегда ладивших с законом. Хорошо, я успел показать бумаги Берримену. Джек сказал: “Вытри ими задницу. Потому ты и раздобыл их легко, что они ничего не стоят”. Я возмутился. Бумаги казались надежными. Джек объяснил: “Будешь последним дураком, если втравишь в это дело Консультацию. У меня нюх на фальшивки. Не обольщайся. Это фальшивка. Настоящие бумаги достаются с кровью. Большинство секретных бумаг вообще фальшивка”.

А если фальшивка весь этот список?

Пятеро из одиннадцати! — напомнил я себе.

Алхимики.

Любой человек, ищущий смысл существования, в некотором смысле — алхимик. Так, кажется, говорил доктор Хэссоп.

Я усмехнулся.

Если ирландцы, похитившие меня, имеют какое-то отношение к алхимикам, мне пока не удалось это подметить.

Ночь…

2

Смутным утром, с очередного поворота опасной, совсем уже запущенной дороги, я увидел внизу круглую бухточку, охваченную кольцом черных отвесных скал, а с океана прикрытую полоской рифов. Даже издали была видна пена над камнями.

Тянуло туманом, сыростью. Сквозь туман просвечивала, подмигивала одинокая лампочка. Возможно, это и было то гнусное местечко, о котором толковали ирландцы.

Когда машина остановилась, огонек внизу погас.

С океана бухточку не засечешь, подумал я. И с суши попасть сюда нелегко, никто в такую глушь не полезет. Если бы не огонек, я бы взглянул и тут же выбросил бухточку из памяти.

И еще я подумал: шеф долго будет ждать моего возвращения. Что-то подсказывало мне: выбраться отсюда будет не просто.

Ладно.

Будем считать, мне продлили отпуск. Алхимики или шеф, сейчас это не имело значения. Главное, разобраться — где я и почему я здесь?

Я взглянул на замолчавших ирландцев, внимательно к чему-то прислушивавшихся, и подумал: разобраться в этом тоже будет не просто.

Ночь…