Две сорванные башни

Лагавас даже обернуться не успел, как кубарем скатившийся с лошади гном поднялся на ноги и ломанулся добивать своего обидчика:

– Хады к мэне. Гулы-гулы-гулы.

Двинувшегося на него песика добряк гном готовился встретить коронным ударом, но пуля, прошившая несчастное животное навылет, не дала ему такого шанса.

Обернувшись в сторону стрелявшего, Гиви погрозил Лагавасу:

– Ара!!! Пэрэдупрэждать надо!

Впрочем, уже через секунду досадовать гному было совершенно недосуг – пронесшийся мимо всадник отрубил голову одному из урок, повозка которого опрокинулась на повороте. Псину, впряженную в нее, занесло прямо на Гиви – он едва успел присунуть топором в оскаленную пасть. Уже мертвая скотинка рухнула на него всем своим весом. Попытавшись выбраться из-под косматого чудовища, Гиви едва не задохнулся от вони:

– Скатына ванючий! Извивающегося под еще дергающейся собакой неприятеля обнаружил пеший урка, которого чуть раньше лишил гужевого транспорта Лагавас, ловко отстреливавший как собак, так и некоторые интимные части тела кинологов. Этому урке повезло потерять только своих псин, и почти неподвижный гном показался ему легкой добычей. Криво оскалившись, он занес над жертвой кривой кинжал, но, решив покуражиться напоследок, явно недооценил ситуацию, за что и был наказан отворачиванием собственной головы, – короткое и очень быстрое движение рук гнома лишний раз доказало ему поспешность принятого решения.

Обонятельная ситуация, сложившаяся в районе лица Гиви, значительно ухудшилась – теперь пытающемуся выкарабкаться на свободу гному смердило от двух трупов, и, кажется, он уже не слишком различал, какой запах кому принадлежит.

Напрягшись из последних сил, гном попытался было приподнять навалившихся на него прямых потомков скунса, но в этот момент по его душу пожаловал новый источник смерди – очередная неприкаянная собачка решила поживиться за счет поверженного недомерка.

Гиви, было поверивший в успешное для себя окончание махача, только раздосадованно протянул:

– Вах!

Однако горячий кавказский паренек явно родился если не в рубашке, то как минимум в майке и, возможно, даже кепке, – а как иначе объяснить тот факт, что Агроном, аккуратно вытряхивавший душу из урок, отбившихся от стаи, и грамотно не лезший в самое пекло, заметил-таки краем глаза боевого товарища, попавшего в неприятное положение?

На полном скаку выдернув из чьего-то раздосадованного собственной смертью тела покачивавшуюся на ветру пику, бомж лихо развернул своего скакуна и что было дури запустил копье прямо в глотку псине, уже порядком обслюнявившей бедного Гиви.

Гном, практически подготовленный к употреблению по всем канонам книги «О вкусной и здоровой пище», в очередной раз вернулся к жизни, а вот Агроному, оказавшемуся в самой гуще событий и осторожничавшему до этого момента, повезло куда меньше – он практически сразу же лишился своего коня, выбитый из седла невесть откуда налетевшим уркой.

Оставаться в мясорубке на «своих двоих» никак не входило в планы Агронома. Поэтому, вспомнив когда-то виденные в заезжем шапито трюки на лошадях, он попробовал лихо запрыгнуть в упряжку, несшуюся прямо на него, забыв при этом, что, в отличие от цирковых трюков, его удаль никак не входила ни в планы водителя повозки, ни в планы псинок, запряженных в нее. Поэтому, едва оказавшись за спиной возницы, он получил короткую зуботычину, которая выбросила его из повозки прямо под ноги собачьей своре.

Несостоявшаяся звезда цирка висела у самой земли, вцепившись в штанину урки, который что было дури молотил его ногами и короткой дубинкой по мордасам, пытаясь сбросить навязчивого попутчика к едрене фене:

– Плату за проезд передаем или выметаемся к чертям собачьим!!!!

Изловчившись, Агроном подтянулся на руках и вцепился в горло мерзкорожего упыря, а тот, в свою очередь, потянулся к шее своего соперника и, внезапно заинтересовавшись болтавшейся на хилой цепочке эльфийской фенечкой, рванул добычу на себя.

Недальновидность урки-мародера дала Агроному достаточно времени – он успел поудобней перехватиться второй рукой и рывком сбросил вражину наземь. Почувствовав, что никто больше не натягивает поводья, собачья свора понесла повозку куда глаза глядят, а запутавшийся в сбруе Агроном тщетно пытался вызволить застрявшую в хитросплетении ремешков руку.

Обалдевшие от свободы псы рванулись вверх по тропе, заканчивавшейся обрывом. В последний момент сообразив, что происходит, отчаянно визжа и перебирая лапами, они попробовали было остановиться на самом краю, но все, что им удалось, – это только украсить прыжок в бездну красивыми телодвижениями.

Практически сразу после этого бой превратился в избиение лишившихся транспорта урок и умертвление бесхозного гужевого транспорта силами рохляндского спецотряда по зачистке местности, подоспевшего из глубокого тыла.

Гиви, собственноручно приканчивавший покалеченных псин, и Лагавас, внимательно обходивший всех убитых и раненых, двигались навстречу друг другу с разных концов поля боя, взявшись искать своего боевого товарища.

Лагавас первым добрался до площадки, с которой было видно русло протекавшей далеко внизу реки. Он уже оценил высоту обрыва, расстроенно покачав головой, когда за его спиной раздался противный смех. Обернувшись, эльф обнаружил лежащего в траве окровавленного урку, над которым уже стоял Гиви собственной персоной:

– Чито ты, урка, лыбишься, как параша? В ответ тот разразился хриплым гоготанием:

– Сдох ваш бобик. Только медалька осталась. Подскочивший к поверженному врагу Лагавас не сдержался и, оттолкнув Гиви, принялся трясти «языка» за грудки:

– Мамой клянись!

Урка заржал пуще прежнего и, харкая кровью, просипел:

– Дебил ты… я из пробирки…

Резко повернув голову, он закусил воротник, и голова его безвольно опрокинулась на грудь…

Рохляндский главарь, наблюдавший за допросом со стороны, укоризненно обвел взглядом неумех-дознавателей и, покрутив пальцем у виска, двинулся к обрыву.

Лагавас, вырвав из скрюченной урочьей руки трофейную феньку, бросился вслед за атаманом. Тот уже стоял на самом краю, глядя на бушующую внизу реку и качая головой. Подоспевших гнома и эльфа эта картина тоже не порадовала. Оставив Гиви и Лагаваса сокрушаться по Агроному, рохляндский владыка двинулся по полю боя с обходом остатков своей дружины. Оценив масштабы потерь, он скомандовал:

– Всему командному составу – по ордену, остальным – золотое кольцо в нос, – поглядев на понуро стоящих на том же месте чужеземцев, он махнул им рукой: – Идем!

Беженцы, которых петлявшая дорога наконец-то привела к вожделенной цели их многотрудного похода, завидев среди скал высокие крепостные стены, радостно загалдели. Вырядившаяся в школьное платьице и смешавшаяся с толпой оборванцев наследница рохляндского престола старательно изображала из себя тупую сельчанку.

Поправив ранец, болтавшийся за спиной и набитый, к слову, фамильными драгоценностями, она пялилась на далекую пока еще крепость, когда обогнавшая ее бабка признала в ней, несмотря на весь маскарад, дочку атамана и спросила красотку:

– Это, что ли, ваша дача?

Сделав вид, что не понимает, о чем идет речь, девушка глупо улыбнулась и снова затерялась в толпе.

Впрочем, когда она вместе с другими беженцами все же вошла в широко распахнувшиеся перед людским потоком ворота, ее костюмированному представлению пришел окончательный капут – почтительно склонивший перед ней голову начальник охраны сразу же выделил подобающий ее положению персональный эскорт, сопроводивший ее до дворца. Когда в город вошло войско, принесшее с собой добрую весть, красотка вышла навстречу дружинникам, уже не скрывая своего статуса.

Носившиеся по главной площади ополоумевшие подростки верещали во все горло:

– Победа! Наши победили!

Атаман выкатился к народу с гордо поднятой головой, подъехал ко входу во дворец, сбросил поводья своему оруженосцу и кряхтя спустился на землю, принявшись разминать затекшие от долгой езды конечности.