Прощальное эхо

Наверное, «два месяца назад» она произнесла слишком беззаботно и равнодушно. Так равнодушно, что это не могло не привлечь внимания. Том взял свободной рукой ее кисть и прижал к своей гладко выбритой, мягкой щеке.

— Ты опять считала дни? — спросил он печально. — Считала, считала, я вижу… А у Линды была?

— Да, была, — отозвалась Оксана, — и решила, что больше к ней не пойду.

— Почему?

— Потому что она мне не поможет. И ты не поможешь… Изначально глупо было надеяться, что кто-то отпустит мне этот грех. Девочка умерла, ее не вернешь, и я, только я, в этом виновата…

— Ну почему ты? — попытался возразить Том, крепче стиснув ее холодные пальцы. — Ты ничего не могла поделать. Этому ребенку не суждено было жить. Может быть, ты все же найдешь в себе силы принять все, как есть?

Она медленно повернулась, уставилась на него немигающими огромными синими глазами, а потом четко и внятно, выдерживая паузу между словами, произнесла:

— Это тебе легко принять все, как есть. Это тебе легко говорить, что ей не суждено было жить. Тебя-то ведь этот вариант максимально устраивал, правда?.. Конечно, зачем тебе чужой ребенок? Наверное, камень свалился с души, когда стало ясно, что не нужно проявлять благородство и жениться на женщине, беременной от другого? Все получилось как нельзя лучше: я вернулась к тебе уже выхолощенная, пустая… На всю жизнь пустая!

Диванчик резко скрипнул, Том вскочил на ноги и направился к стене так стремительно, словно хотел врезаться в нее лбом.

— Ты же знаешь, что я любил бы этого ребенка, — возразил он. — Эта девочка была бы частью тебя… Да что там говорить! Ты ведь и так все понимаешь. Просто тебе очень-очень больно, милая моя, хорошая девочка…

— Сядь сюда, — позвала Оксана едва слышно. И когда муж снова опустился на диван, сказала, глядя уже не в камин, а в его серые, водянистые глаза: — Прости меня, ладно?.. И пусть доктор Норвик приходит. Я буду самой радушной и милой хозяйкой, какая только может быть на свете… А теперь, извини, мне надо переодеться.

Том кивнул уже почти весело. Она мельком подумала, что он отходчив и незлобив просто до смешного. Чмокнула мужа в щеку и, заправив светлые локоны за уши, легко взбежала на второй этаж по деревянной винтовой лестнице.

Джеймс Норвик приехал через полчаса. Оксана, переодевшаяся в длинную, до пола, юбку и легкий белый джемпер в обтяжку, встретила гостя в прихожей и протянула для поцелуя руку, украшенную одним-единственным массивным золотым кольцом. Мистер Норвик ткнулся в ее руку влажными, мягкими губами, пробормотал что-то вежливо и невнятно и окинул всю ее, с ног до головы, изучающим, лишенным какой бы то ни было сексуальной окраски взглядом. Первое время Оксану очень смущало это сугубо профессиональное, внимательное выражение его маленьких карих глазок. Казалось, что через пару секунд доктор неминуемо произнесет: «Э-э, матушка, да у вас тонзиллит, гайморит, энтерит и миома!» Но Джеймс, как правило, начинал прямо с порога рассказывать какую-нибудь забавную историю, сдобренную шутками и прибаутками и не имеющую ничего общего с медицинской тематикой. Однако сегодня он казался необычно молчаливым и каким-то скованным. Оксана даже подумала, что бедный мистер Норвик заподозрил, что ему не рады, и чувствует себя ужасно неловко. Ей вдруг захотелось погладить его по обширной лысине, плавно переходящей в выпуклый морщинистый лоб, но вместо этого она с церемонностью, за которой, по ее расчетам, не могла не почувствоваться теплота, произнесла:

— Милый Джеймс, я бесконечно счастлива снова видеть вас в нашем доме. Том уже сообщил мне, что вы недавно вернулись из Москвы, и я с нетерпением жду ваших рассказов.

Доктор перевел взгляд с нее на Томаса и без особого энтузиазма подтвердил:

— Да, я действительно только что вернулся из России. Там у состоятельных семей теперь тоже принято пользоваться услугами семейного врача, вот меня и попросили прочитать курс лекций для начинающих… Хотя, милая Оксана, вам это наверняка неинтересно?

— Почему вы так думаете?.. Но для начала давайте пройдем в столовую.

На столе под белоснежной скатертью с неярким цветочным бордюром по краям уже стояли тарелки с салфетками, свернутыми конусом, закуски в маленьких вазочках и бутылка старого «Шато Марго». Извинившись перед гостем, Оксана отправилась на кухню за мясом, пока еще томящимся в духовке. Как только она вышла из столовой, мужчины о чем-то заговорили. Она с горечью подумала, что без нее всем не то чтобы лучше, но явно легче. И Норвик, краснеющий и смущающийся в ее присутствии, и даже муж, следящий за ней встревоженными и полными какой-то уж чересчур бескорыстной любви глазами… Им ведь тоже хочется быть обычными, не задавленными проблемами людьми, беседовать о гольфе и новом ипподроме близ Блумсбери, покуривая сигары, рассуждать о политике, а вместо этого приходится тщательно взвешивать каждое слово, постоянно думать о том, что в доме траур. Красивая женщина не имеет права быть печальной, это преступление перед обществом. Наверняка они думают о том, как бы было хорошо для всех, если бы на зеленой лужайке перед домом появился малыш, играющий в мяч, и детские игрушки были бы разбросаны по всем комнатам. Хорошо для всех…

Оксана лопаточкой переложила истекающее соком мясо с решетки в духовке на большое блюдо, сняла кухонные рукавички и фартук и потянулась за ножом. Ножи висели у самой стены, далеко от духовки, и достать их было не так-то просто. Она вдруг подумала, что малыш бы не смог дотянуться до них, и это хорошо, потому что он бы наверняка порезался. Малыш или малышка… Наверняка та, умершая девочка была похожа на нее — такая же светловолосая и синеглазая. Господи, о каком ребенке из приюта вообще может идти речь, если погибла та, родная, «плоть от плоти», «кровь от крови»? Жаль, что Том этого не понимает, да и никакой мужчина бы не смог этого понять. Почти никакой…

Муж появился в дверях кухни неслышно, и она, как всегда, вздрогнула, внезапно услышав за спиной его голос:

— Милая, тебе помочь?

— Ты меня напугал, — отозвалась Оксана, не оборачиваясь. — Специально подкрадываешься?

— Нет, — ответил Том, и она ясно представила, как он улыбается: чуть виновато и в то же время радостно. Ему вообще нравилось, когда она говорила с ним в шутливом тоне, используя слова, подходящие скорее для характеристики мультяшного героя: «подкрался», «улизнул», «подкараулил»… Хотя он был абсолютно не похож ни на своего тезку веселого кота, ни на какого бы то ни было «утенка», «индейца» или «охотника за привидениями». Сорокалетний Том Клертон напоминал скорее большого неуклюжего пингвина, бесшумно переваливающегося с боку на бок.

— Сейчас, украшу мясо зеленью, и пойдем, — Оксана бросила нож в раковину. — А то бедный Джеймс, наверное, скучает…

Доктор Норвик задумчиво изучал то ли рисунок на бордюре скатерти, то ли собственные пухлые ручки, покоящиеся на коленях. Услышав звук приближающихся шагов, он поднял голову и с готовностью улыбнулся.

— А вот и мы, — Оксана поставила блюдо на середину стола и, опустившись на краешек стула, сняла салфетку со своей тарелки. — Разрешите, я положу вам несколько кусочков мяса, Джеймс?

— Да-да, пожалуйста, — кивнул доктор. — Кстати, забыл сказать, вы сегодня совершенно очаровательно выглядите. Наверное, настроение немного получше?

— Получше, — согласилась она, резонно рассудив, что ни к чему вываливать на Норвика неразрешимые проблемы.

Доктор покачал головой, потом вдруг ни с того, ни с сего добавил:

— А знаете, мне посчастливилось в Москве присутствовать на семинаре педиатров, и выяснилось, что московские врачи достигли очень больших успехов при выхаживании недоношенных детей. Там есть одна такая женщина, Денисова Алла Викторовна, врач с довольно большим стажем, так вот, она добилась очень высокого процента выживания двадцатичетырех-двадцатипятинедельных малышей. Что самое удивительное, они почти всегда остаются сохранными физически и психически. К примеру, полуторагодовалая девочка просто чудо — и умненькая, и энергичная, но родители от нее, к сожалению, отказались, она воспитывается в детском доме…