Прощальное эхо

— Знаешь, Оксаночка, с нашими детдомами, наверное, сложно. Я вот недавно читала в «Лизе», что на нормальных малюток очередь чуть ли не в тысячу человек. Их еще из родильного отделения забирают, а Остаются дети алкоголиков и наркоманов. Они-то, конечно, никому не нужны… Из китаянок, которые на барахолках торгуют, говорят, многие от детей отказываются. У нас Маша из соседнего подъезда недавно родила, так она рассказывала, что за пять дней две такие стервы спокойно ушли из роддома, якобы за вещами для малышек, и не вернулись… Вот…

— Мам, я в курсе, — Оксана нервно отодвинула в сторону вазочку с десертом. — Давай поговорим на какую-нибудь другую тему. Все это слишком серьезно, чтобы вот так обсуждать за обедом.

Из настенных часов вылезла кукушка, глянула на поднос с изображенными на нем танцующими грузинками, испуганно прокуковала и спряталась обратно. Отец посмотрел на свои наручные часы и поднялся из-за стола.

— Отдыхайте, женщины, болтайте, а мне пора. — Он шумно потянулся. — Я ведь с работы только на полдня отпросился.

— Ой, Володя, подожди, а как же наш подарок? — спохватилась мать и быстро исчезла из кухни. Вернулась она с маленьким зеленым бархатным футляром.

— Возьми, доча, это тебе от нас. Конечно, ни одеждой, ни драгоценностями теперь тебя не удивишь. Но папа специально из командировки привез. Он зимой в Свердловск ездил.

— В Екатеринбург, — поправил отец.

— Да? — удивилась Оксана, на секунду замерев с футляром в руке. — Я и не знала, что ты уезжал. Значит, мама совсем одна оставалась?

— Ну и что? Ты же сидела дома одна, без мужа, когда Том в Москву летал? Вот и я хоть отдохнула от стирки носков да от готовки борща. — Мама добродушно рассмеялась, прислонившись плечом к отцу. Оксана тоже улыбнулась и расстегнула блестящую защелку коробочки. В футляре оказались серебряное кольцо с малахитом и такие же серьги. Стоило все это, конечно, не очень дорого, но сделано было довольно искусно. И ей даже почти не пришлось притворяться, делая вид, что подарок понравился. «В конце концов, это довольно мило, — решила она, захлопывая коробочку. — Конечно, не для поездок в город. Но у себя дома вполне можно будет надевать».

Она помогла убрать со стола, вручила родителям свои подарки и уже собралась забраться под холодный душ, когда услышала за спиной немного смущенный и как будто даже виноватый мамин голос:

— Оксана, а я недавно Андрея видела. Он мимо «Сокола» на машине ехал… У него теперь иномарка, я в них не разбираюсь. Такой же красивый, как и раньше…

— Мам, а что, случайная встреча с моим бывшим знакомым такое событие, о котором нужно сообщать в первый же день моего приезда? — Оксана начала говорить достаточно спокойно, но в последний момент голос ее все-таки дрогнул.

— Нет, конечно… Но я думала, тебе захочется что-нибудь о нем услышать?

— Не захочется! — крикнула она и захлопнула дверь ванной. Уже там, внутри, усевшись в пустую, холодную белую чашу и подтянув колени к подбородку, Оксана безудержно и горько заплакала. Ей было стыдно перед мамой, так готовившейся к ее приезду. И сейчас наверняка она еще стоит перед дверью в ванную, а глаза у нее растерянные и обиженные. Пришло чувство досады, потому что нечетко сработала формула аутотренинга: «Мне будет просто любопытно его увидеть». Она почти приучила себя не думать об Андрее там, в Лондоне. И, оказывается, боялась думать о нем здесь, в Москве…

Следующее утро началось с визитов гостей. Первой пришла Мария Григорьевна в темно-синем в меленький белый горошек платье с аккуратным белым воротничком. Оксана невольно улыбнулась. По дороге из аэропорта до дома, глядя в окно «москвичонка», она успела насчитать не меньше пятнадцати женщин, одетых в платья, сшитые точно из такой же ткани. То ли мода в этом году в Москве была какая-то особенная, то ли в Китае и Турции возник острый дефицит на другие ткани, во всяком случае, многие замеченные ею дамы от шестнадцати по пятидесяти были одеты именно в это в синее с белым горошком, либо с наброшенной на плечи белой пелериной, либо в пиджачках-«болеро», или же в допотопных жакетиках с торчащим из кармашка краешком такой же тряпочки. Но Марии Григорьевне эта расцветка шла. В этом платье, со своими седыми волнистыми волосами она выглядела старушкой с рождественской открытки. Общее впечатление дополнялось большим домашним тортом на круглом подносе под бумажной салфеткой. Мария Григорьевна много суетилась, расспрашивала об Англии и кивала головой с таким видом, что можно было подумать, будто проблемы тамошней погоды, уровня жизни и качества продуктов — самое главное, что волнует ее в жизни. Торт она взялась резать сама. Мама не особенно и сопротивлялась, с явным облегчением усевшись возле окна. Оксана смотрела, как в мягкие, пропитанные сметанным кремом коржи входит нож, слушала воркующий голос соседки по дому, изредка проскальзывающие мамины реплики и думала о том, что, слава Богу, мама не сердится за ее вчерашнюю выходку. Значит, все снова хорошо и спокойно, как и должно быть дома…

— Ты надолго в Москву-то? — поинтересовалась Мария Григорьевна, выкладывая кулинарной лопаточкой на ее тарелку большой, залитый шоколадной глазурью кусок.

— Не знаю. Я еще точно не решила.

— А что делать собираешься? С родителями наговоришься, по подругам побегаешь?

— Да какие уже подруги? — Оксана махнула рукой. — Кто в Германии, кто во Франции, а кто вообще не знаю где…

— Это ты про своих девчонок с иняза, что ли? — вмешалась мать. — Тоже мне подруги!.. Положа руку на сердце, Оксана, у тебя близких подруг-то никогда и не было, так, приятельницы…

— Ну да, — она отломила ложечкой кусок торта, — и я не особенно от этого страдала. Очень интересно целыми днями выслушивать душещипательные истории о чужой несчастной любви! И потом, ко мне в подруги не рвались по совершенно определенной причине, ты же знаешь!

— По какой такой причине? — спросила Мария Григорьевна, размешивая ложечкой сахар в чашке. Подняла глаза на Оксану и сочла нужным добавить: — Это у вас в туманном Альбионе, — слова «туманный Альбион» она произнесла с необычайным пафосом и сама рассмеялась, — пьют чай с солью. А у нас с сахарком, по старинке. Когда на Щукинский рынок рафинад завозят, мы с твоей мамой сразу коробок по пять закупаем…

— С солью чай пьют то ли в Киргизии, то ли в Казахстане. — Оксана усмехнулась. — Вы спрашивали о причине? Она очень простая. Любая женщина предпочтет иметь в близких подругах «серую мышку», чтобы на ее фоне в компании с мужчинами смотреться выигрышно. Сами понимаете, что мои шансы завести наперсницу были изначально равны нулю…

Бестолковая кукушка опять вылезла из часов, как будто только для того, чтобы своим хриплым «ку-ку» отметить начало молчаливой паузы. Мария Григорьевна по-стариковски закашлялась, приложила ко рту носовой платок, мама подскочила к плите и непонятно зачем начала убавлять и без того маленький огонь под варящимся холодцом. Оксана поморщилась и отодвинула от себя тарелку с остатками торта. Она прекрасно поняла, из-за чего возникла неловкость, но считала поведение матери и соседки глупым до невозможности.

— Я, наверное, должна извиниться за собственную нескромность? — Ее голос прозвучал глухо и словно бы издалека. — Но, во-первых, мне казалось, что мы разговариваем, как три близкие, откровенные друг с другом женщины, а не как два воспитателя и ребенок. А во-вторых… Что плохого в том, что я красива? Почему я не могу этим гордиться, почему я должна делать вид, что этого не замечаю и, более того, что этого не замечают окружающие?.. Давайте я сейчас пройду от дома до гастронома даже в этом халатике. А вы будете наблюдать, как все проходящие мимо мужики головы посворачивают! Я красивая и плюс к этому не дура. Вот это всех и раздражает, потому что нельзя сказать: хорошенькая, как кукла, и такая же пустоголовая!..

Она нервно швырнула ложечку на стол, оставив на пестрой клеенке жирный след шоколадной глазури. Мария Григорьевна почему-то с виноватым видом протянула ей тряпку, лежащую на краю раковины. Благо, размеры кухни позволяли дотянуться до крана, сидя у обеденного стола.