Страница 60 из 145
Сам он заметно ссутулился и двигался нарочито тряско, вразвалочку. Ни дать, ни взять один из здешних забулдыг. Я тоже поспешила вжать голову в плечи.
— Не беги, не показывай, что боишься — иначе сожрут, — продолжал наставлять Микаш. — Не удивляйся, когда смотришь по сторонам, а повторяй за всеми.
Я шла за ним и с сожалением понимала, что не запоминаю дорогу и вообще во всем полагаюсь на него. Что-то он делал со мной. Это ощущение, что я как за каменной стеной, что он сам обо всем позаботится и защитит, а мне лишь надо отдавать приказания и не мешать ему их исполнять. И наверное… наверное поэтому он мне и нравился так сильно. С ним мне не надо было притворяться кем-то другим или мучительно пытаться понравиться. Лохматую и помятую со сна он все равно примет и поцелует, склочность и истерики будет безропотно сносить, на откровенные глупости и недалекость добродушно улыбаться и ловить каждое желание, стоит лишь загадать. Конечно, многие девушки на моем месте сказали бы, что это скучно, но мне нравилось до какого-то умопомрачения. Нравилось, как беззаветно, бескорыстно и страстно он умеет любить. Вряд ли бы во всем Мидгарде нашелся бы хоть один мужчина, который смог бы полюбить меня также.
— Эй, куда торопишься? Загляни ко мне на огонек, — зазывно выступила нам навстречу девица в до неприличия открывающем грудь платье.
— Рад бы, но денег нет, — попытался обойти ее Микаш, но она не отставала. Я следовала за ним тенью и старалась держаться ниже воды.
— Для тебя — почти бесплатно, — она томно похлопала ресницами.
— Не могу. Дома дети голодные. Жена уж месяц как преставилась, — Микаш не сбавлял шага, не задерживал на ней взгляд, показывая решимость.
Женщина досадливо поджала губы и отступила.
— Дети — единственное средство их разжалобить. Когда о них говорит мужчина — уважают, — пояснил он мне шепотом.
Улочки становились все темнее и кривее. Стены домов нагревались на солнце и опаляли нестерпимым жаром. Под балахоном градом тек пот. Запах становился все нестерпимее, а людей прибавлялось. Совсем голодранцев, чумазых, с ошалелыми глазами, попрошаек и калек.
— Дяденька, дайте на еду! — загнусавил тощий, словно скелет, обтянутый выдубленной кожей, мальчишка.
— У меня нечего тебе дать, — громко и четко ответил Микаш, а когда я полезла за пазуху, чтобы хоть чем-то помочь ребенку, схватил меня за руку и потянул дальше.
— Куда же вы, дяденька? Не жмитесь, дяденька! — мальчишка побежал за нами следом и вцепился в балахон Микаша.
— Нет ничего! Все карманы проверил?! — гаркнул Микаш так, что чуть до неба не подпрыгнула.
Мальчишка улыбнулся полным гнилых зубов ртом.
— Передай Меченому плату за проход, — Микаш достал откуда-то медьку и подкинул ее в воздух. — Пускай расчистят нам дорогу, а ты давай-давай отсюда, не то от своих же по кумполу так схлопочешь, что мало не покажется.
Я удивленно вытаращилась, но Микаш не позволил задержаться дольше.
— Ты его знаешь? — шепнула я, когда мальчишка скрылся из вида.
— Нет, просто на ходу придумал. Здесь поодиночке не выживают, сбиваются в банды. А главарями в них становятся те, кто всех остальных запугает или порежет. Так как власть здесь оспаривают часто — голодранцам без гроша за душой и терять-то нечего — то у главаря всегда найдется пара-тройка шрамов. Меченый.
Микаш повел плечами. Он не паниковал, наоборот, держался нарочито спокойно, но даже я чувствовала, что за нами следят буквально из каждого темного закутка. Провожали настороженными, недовольными взглядами. Как будто притаившиеся хищники, не меньше, а может даже демоны, только ауры обычные, спокойно-прозрачные, подернутые серой паволокой болезней, невзгод и нищеты. Я старалась не думать об этом, не обращать внимание. Как сказал Микаш, стоит лишь на мгновение показать свою слабость, как тебя сожрут с потрохами.
Кривые грязные улочки, наконец, вывели из лабиринта лачуг и трущоб, где нищие спали вповалку под открытым небом, вдоль грязной, обмелевшей от жары речки, закованной в древнюю гранитную набережную, сплошь растрескавшуюся и посеревшую от времени. Впереди уже виднелась глухая каменная стена, что опоясывала весь город и защищала от нападений и нашествия беженцев с юга. Сложенная из громадных булыжников, толщиной в сажень, высотой в четыре человеческих роста, отполированные так гладко, без выступов и щели настолько узкие, что и ноготь просунуть не получается, ни руками ухватиться, ни зацепить крюк не за что. Серой змеей тянется от горизонта да горизонта, заслоняя собой весь окружающий мир.
— Ну? — нетерпеливо поинтересовался Микаш.
Я достала карту и сверилась с ней, Микаш выглянул из-за мое плеча и махнул рукой влево:
— Вон то место.
— Ну да, — ориентировался он куда быстрее и лучше меня, так что спорить не стоило.
Я опустилась на колени у стены и принялась обыскивать камень за камнем. Где не было тени, они нагрелись и пекли руки. Везде одинаково гладкие, никаких следов царапин, выемок, люков или потайных механизмов, ничего, что могло указывать на наличие входа в подземелье.
— Ты скоро? — нетерпеливо поинтересовался Микаш, оббегая внимательным взглядом прилегающую улицу. В приглушенном голосе сквозила тревога, но я не чувствовала опасности.
— Погоди, еще немного осталось, — от отчаяния я начала подпрыгивать, чтобы получше разглядеть верхние камни. Все без толку! Точно также как в верхнем городе у ворот.
— Я-то погожу, а вот они вряд ли ждать станут, — предупредил Микаш, и я обернулась.
Прямиком из трущоб к нам направлялся разбойного вида тип. Босой, в пыльных черных штанах и пожелтевшей от пота косоворотке, подпоясанной нарочито ярким алым кушаком. Двигался вразвалочку, чернявые кудри на голове настолько слиплись и скатались в колтуны, что походили больше на шерсть борзых и даже на ветру при ходьбе не двигались. Острые скулы и залегшие под темными глазами тени подчеркивали недобрый хищный взгляд. Припомнился Лирий, единоверческий проповедник, который пытался меня убить. Нет, тот был другим, испуганным и отчаявшимся, а пришелец всем своим видом показывал уверенность в своей силе и власти.
Он поравнялся с нами и криво ухмыльнулся:
— Что ищете, ребята?
— Просто смотрим. Нам не нужны проблемы, — сдержанно ответил Микаш, глядя на него прямо и без боязни.
— А зачем тогда в трущобы приперлись? — хищная улыбка стала шире, все больше напоминая оскал. — Бабе своей жизнь низов захотел показать? Как у вас это в верхнем городе называется, когда тучи богачей собираются на животных в клетках посмотреть?
— Зверинец, — тихо ответила я.
— Ну так поди плата за вход там больше той ломаной медьки, которую вы вручили малышу Бурро, стоит? А за выход из клетки с волками сколько просят?
— У нас ничего нет. Ваш малыш успел нас обшарить и должен был вам это передать, — все также стойко, не теряя самообладания отвечал Микаш.
— А еще он мне передал, что ты вооружен до зубов. На войнушку собрался, а Стражик? — продолжал издеваться пришелец.
— С волками жить…
— Ну и откуда ты все как мы говорим и как живем, знаешь? Уж не из этих ли, карателей? — он облизнулся и посмотрел с вызовом, обошел вокруг, словно приценивался.
Я разглядывала его ауру, совершенно обычную, тонкую и бесцветную, подернутую мутными разводами и разодранную в некоторых местах из-за скудных условий жизни и сделок с совестью. Такая тонкая, что кажется, сожмешь в руках и переломишь пополам.
— Вы единоверец? — полюбопытствовала я из-за спины Микаша.
— Тю, да разве я похож на пришибленных коленопреклонных фанатиков, которые только и умеют что молиться и ныть? — хрипло рассмеялся он.
На этом мое любопытство испарилось само собой.
— Если не фанатик, то чего лезешь под горячую руку? Неужто не терпится пеньковым галстуком разжиться?
— Ну так ты тут один, колдунство против людей использовать не можешь. У вас с этим строго, я знаю. А за мной дружбанов моих и братьев с две дюжины точно наберется. Порвешь меня, они тебя в клочья разорвут и с девкой твоей позабавятся заодно. Чай чистые да свежие поприятней чем затасканные шлюхи? За деньгой домой топай, а бабу твою я в залог заберу. И не обещаю, что с ней тут ласково обойдутся.