Очаровательное захолустье

Свой настоящий рейтинг я понял на днях. Позвали на презентацию сборника "Истоки глубин" - но что-то не социальное, а мистическое. Оделся изысканно, как всегда: карман для закусок, карман для горячего, карман для дыма дорогих сигарет, - и только вошел в банкетный зал, надкусил бутерброд с сыром, как вдруг распорядитель вырывает из зубов бутерброд. "У вас какой жетон? Белый! А с белым даже в здание велено не пускать! Как вы просочились?" - "Как дым".

Теперь только с Петром-родственником о литературе поговорить, но и того дома нет! Решил, что в нашем городе недобрал самого главного: пошел в ночной клуб с казино. Пройдет ли фейс-контроль, а если пройдет, то выйдет ли, особенно если выиграет, что с его нахальством вполне возможно? Еще поездка не началась, а заботы и тревоги о простом труженике уже нахлынули. Подойдет ли хоть к поезду-то? Без него поездка вся будет вообще бессмысленной! Впрочем, нам не привыкать! Чего только не было за последний год!

Пытался погрузиться в пучины религии, нашел одного пастыря, на Малой Охте, он долго куда-то меня вел, говорил, что успешно, но потом вдруг бросил, сказав: "Нет. До монастыря я вас доводить не буду!" И сам резко ушел - кстати, в игорный бизнес.

Куда ж нынче податься? Сделаться этаким суперпатриотом, как Сысой? Этакий сказочный русский богатырь, а вокруг всяческая накипь? Увы, бессовестности не хватит, чтобы стать таким громогласно-благородным, как он! Нет. Пусть все как раньше... Сижу уже много лет над романом "Мгла", символом свободы и неопределенности... мгла никак не рассеивается.

Только - ездить и ездить, чтобы все время мелькать, чтобы толком не разглядели.

Тут недавно предложили суперпроект: Вронский доживает до наших дней, каким-то образом сохраняет, прямо у нас, богатство и знатность и - о, месть богов! - влюбляется в хищную пэтэушницу, которая, обвенчав себя с ним, сталкивает его на рельсы метро... Нет, мой Етишин благороднее. Хотя скрывается, собака, в тени.

Господи! Но почему такой дождь? Чтобы я специально сейчас не спал, думал как они там?

А где этот чертов родственник-ветеринар? Забыл, что завтра с ранья ему на малую родину ехать? Поглядел на окна впритык к моим - Крота, миллионера нашего, тоже нет. И он забыл? А может, они как раз и рубятся сейчас в казино, пиджаки скинули, в одних жилетках, миллион туда, миллион сюда? Вот выиграет Петр его квартиру... тогда начнется настоящий кошмар. Тогда к быкам его уже силой не затащишь, будет тут кутить, а с таким соседом, тем более родственником, я точно пропаду. Нет уж, лучше поработать с прежним соседом-миллионером, показать ему в дырочку царство истины, справедливости и добра за небольшие деньги.

Да. Неспокойная ночь! Спят ли они там? В такой дождь - навряд ли! Засыпая, я почему-то вспоминал рассказ отца, как зимой у них в избе ночевал теленок. "Потопчется, потопчется, словно что-то ищет, потом уляжется, свернется - и обязательно вздохнет. "Мам, - я спрашиваю. - А почему он обязательно вздыхает?" - "А это он одеяльце на себя натягивает, сынок!" И я тоже вздыхаю натягиваю одеяльце!"

Некоторое время я просто спал, потом пошли короткие сны, требующие обязательного действия: куда-то идти, кому-то объяснять. Знаю уже их: мочевой цикл. Переполненный пузырь зовет в дорогу: Фрейд тут и не ночевал. Фрейд тут вообще давно не ночевал. Но надо подниматься.

Покачиваясь, пришел в туалет, широко распахнул дверь, врубил свет. Там, застегнутый, строгий, прямой, сидел етишинский редактор, держа руки на коленях.

- Погасите свет, - произнес он тихо, сквозь зубы. - За нами могут следить.

- ...Здесь?

- Всюду. И, кстати, уберите это - у нас серьезный разговор.

- А, да... Слушаю.

- Я могу передать вам те бумаги.

- Насчет Есенина и Зорге?!

- Не кричите так громко... Нет. Пока что - насчет полковника Етишина.

- А. Слушаюсь!.. Ну?

- Но не здесь же!

- А. Да.

- Знаете Военно-морской музей?

- Обожаю.

- Зал торпед. Четвертая торпеда от входа. Послезавтра, в два часа дня.

Послезавтра я, надеюсь, буду отсюда далеко.

- Только не вздумайте уезжать!

- Есть!

То есть - нет. Бежать, скорее бежать до самого Лишай-города, где человек, говорят, лишается памяти навсегда.

- До свидания. Я уйду тут. Через трубу.

- Это разумно.

- Все.

- Всего вам доброго.

Я закрыл дверь, задвинул защелку. Потом смотрел на себя в зеленоватое зеркало в прихожей.

- Все! Больше твои галлюцинации я обслуживать не намерен! Спи.

Улегся. Но никак не заснуть. Гулко рушились миры, айсберги и торосы краем сознания я понимал, что это размораживается отключенный холодильник, но сознание утопало в чем-то глобальном, межгалактическом! Да, такой бурной ночи я давно не проводил!

Проснулся я от какой-то странной тишины. И свет из окна был необыкновенный - мертвенный, хотя очень яркий. Что-то он мне напоминал. Какое-то дальнее время года. Я подошел к окну. Подоконники на всех этажах, кроме самого верхнего, и сам двор, и крыши машин были покрыты белым пушистым снегом. Я стоял не двигаясь. Резко затрезвонил звонок. Я испуганно схватил трубку. Голос Любки:

- Это ты все устроил?

- Что? - Я еще не верил своим глазам.

- Все это безобразие. Весь город в снегу. Твои страдания? В смысле старания?

- Н-не знаю. Нет.

Господи! Как они там?

- Может, лыжи тебе прислать? - сдерзила Любка.

- Доберусь.

- А где комбайнер? - Любка встретила меня на платформе в короткой шубке.

Редкие снежинки еще сверкали под фонарем над платформой, но под ногами уже была черная грязь. Все растопчем! Народ пер, причем, что удивительно, на наш поезд, состоявший всего из двух вагонов, примерно как царский: купейный и, что приятно, вагон-ресторан. Народу оказалось полно - "Ландыш" разбух удивительно: вот уверенно катит свой чемодан известный балетный критик Щелянский. Неужто и балеты будем там ставить? Впрочем, Любка всех радостно приветствовала.

- Вагон уже натоплен, надеюсь? - капризно проговорил Щелянский.

Выйдя из оцепенения, я вспомнил Любкин вопрос.

- Комбайнер? Какой комбайнер? Ветеринар он.

- Ну, ветеринар... Где он?

- Понятия не имею. Видимо, в казино. Но обещал появиться.

- Ветеринары в казино ходят! Хорошо живем! - усмехнулась Любка.

Рядом с ней, ни с кем, наоборот, не здороваясь, стоял Миша Берх, представитель Фонда Мак-Дугала, частично, как понял я, финансировавшего наш проект. Берх каким-то хитрым, а впрочем, самым банальным образом - немножко в оппозиции, немножко в эмиграции - сделал где-то там бешеную карьеру и стоял теперь у кормила, размышляя, кормить - не кормить? Впрочем, этих бы не кормил - на прущую, гогочущую толпу смотрел с ненавистью. Опять эти непотопляемые шестидесятники, уже которое десятилетие бузят, не смолкают, и как каждый конкретно ни называется: реформатор, писатель, экономист, социолог, - у всех одно на уме: сейчас сядут, раскинут нехитрый скарб и напьются! Причем умело напьются! Статью в номер? Эссе? Интервью? От зубов отскакивает, без малейшего промедления! А где же его любимый слой, андеграунд, с которым он столько выстрадал (не столько уж он и выстрадал)... Исчез? Казалось, такие глыбы ворочаются - пусть только коммунисты уйдут. И - никаких глыб. Вот плетется только, почему-то лысый уже, молодой композитор-модернист Урлыгаев, пишущий музыку однообразную, как кафель... Вот такая как раз Берху по душе, про такое диссертации хорошо пишутся! Урлыгаев прошел. Скульптор Булыга? Того не разберешь - и нашим, и вашим!

А где же эта совесть ходячая, всех мягко поучающая, среброликий Лунь? Как всегда, задерживается... Без него не уйдут!

Снежинки таяли у Берха на лысине, человек даже здоровьем специально рисковал, хотя имел сзади косичку и мог при желании сделать начес.

Но раз такая проклятая жизнь - пусть голова простужается! Все равно идеалы, вымечтанные в подполье, не сбылись!