Страница 57 из 67
Каждый работник ТИСа имеет в своей зарплате незыблемую базу – тариф. А прибавка к нему зависит от перевалки грузов. Это правило для всех. Кроме количественных показателей, оплата зависит от многих условий. Это и соблюдение норм безопасности, и качество переработки грузов, и сохранность оборудования, и дисциплина. Свою систему оплаты мы отрабатывали не один месяц, тщательно взвешивали, так как понимали – менять принципы оплаты труда нельзя. Всякий раз в порту или на заводе, когда возникала идея – как правило, по указанию сверху – пересматривать нормы и тарифы, все рабочие были уверены, что их надурят. И их дурили, полагая, что рост зарплаты – из общесоветского достатка.
На ТИСе на наши поиски рабочие тоже смотрели сначала с подозрением. Мы не разубеждали их, а задавали встречный вопрос: как было бы по справедливости? И это ключевое слово – справедливость – и стало мостиком взаимопонимания. Что сегодня спрашивают рядовые рабочие, приходя на смену? Сколько вагонов на подходе, на сколько загружен трюм судна, какие проблемы могут возникнуть? Иными словами, мы включили инициативу рабочих в процесс производства. И если в конце девяностых ТИС перегружал миллион тонн с небольшим, а сегодня преодолел рубеж 17 миллионов тонн, то соответственно интенсификации производства росла и заработная плата. И еще очень важное обстоятельство.
Алексей Михайлович всегда ценил труд рабочего, но знал и настоящую цену толковому инженеру, толковому организатору производства. Поэтому уравниловки у нас никогда не было, каждый инженер получал зарплату, перефразируя советский принцип, по своему уму.
Подбором и созданием рабочих подразделений занимались непосредственно руководители на местах – это естественно. А вот управление было исключительно заботой Алексея Михайловича. Если искать сравнение, то это было похоже на то, как формируется садовое пространство. Именно пространство, в котором вдумчиво подобраны сорта, чередуются или соседствуют косточковые и семечковые, к месту высажен куст шиповника или разбита клумба роз. Все вместе, в сочетании дает не только пользу, прибыль, которая и есть главным предназначением сада и по которой оценивают работу садовника, но и гармонию. С налету, с наскоку эту особенность тисовского коллектива не увидеть. Но каждый, кто знакомился с ТИСом обстоятельнее, отмечал именно его гармоничность. Алексей Михайлович отбирал свои «саженцы» поштучно, внимательно, непременно учитывая, как они будут сочетаться с соседями. Наверное, этим поясняется, что, как правило, у нас сложилась естественная, определяемая жизненными условиями и проблемами текучесть кадров.
Думаю, Алексей Михайлович нашел также единственно правильное и весьма оригинальное решение проблемы карьерного роста для замкнутого социального пространства – компания, безусловно, пространство замкнутое. Оно заключается не в том, как называется твоя должность, а что ты делаешь. Если в обычном коллективе карьерный рост означает продвижение от рядового инженера к старшему, от старшего к еще более старшему, что предопределяет известное соперничество, напряжение в отношениях, то в ТИСе карьера делается иначе. Реализация способностей, идей или предложений не ограничена должностью. Цена руководителей служб и подразделений, в первую очередь, определяется умением раскрыть способность, творческое начало специалиста. Если упростить, то Петренко на ТИСе получает возможность работать именно Петренко, делать то, что не сумеет делать никто другой. Именно это и создает необходимую атмосферу творчества, поиска оригинальных, неожиданных решений, которыми мы не раз и удивляли, и озадачивали своих друзей, конкурентов и, увы, противников.
Теперь много и велеречиво рассуждают о «социальных лифтах», которые худо-бедно сложились и работали при советской власти и исчезли, как дым, в современных условиях. Вот то, о чем я сейчас говорю, и есть система социальных лифтов в масштабах одной компании. Наша система воспитания, обучения кадров дает возможность каждому толковому рабочему остаться рабочим и много зарабатывать, дает возможность учиться и расти по службе, позволяет рассчитывать на помощь предприятия в учебе детей, лечении, оздоровлении и так далее. Когда наши, мягко говоря, оппоненты блокировали развитие компании, они не только блокировали тем создание рабочих мест, но и заставляли «зависать» социальные лифты.
Я ни разу не видел Алексея Михайловича, склонившегося над технологической схемой или чертежом и думающего, как Чапай, свою конструкторскую думу: куда здание посадить, где резервную технологию заложить и пр. Тем не менее, он был блестящим стратегом, тонко, интуитивно ловящим нюансы географического положения предприятия, его места в транспортной системе Украины, вибрации рынка. Быть может, самый яркий тому пример – зерновой терминал.
После реконструкции первой очереди комплекса фосфоритов мы прочно заняли на рынке место специализированного предприятия по перевалке химических грузов. Об опасностях такого выбора я говорил выше, но понял гораздо позднее. В первый год работы, в 1998-м, мы перевалили всего около полумиллиона тонн. Но потом темпы начали нарастать стремительно. Хочу сразу внести ясность: мы не только работали «к морю», но и пусть и немного, но принимали импортные потоки. В том числе были и фосфориты, и ильменит. С последним вообще складывалась ситуация парадоксальная – свой, украинский ильменит мы экспортировали, а для «Крымского титана» закупали за границей. Технология крымчан была ориентирована на чужое сырье, а уж как это получилось – вопрос не нам.
Едва мы перевалили за миллион тонн, стало ясно, что на 17-м причале нам скоро станет тесно, что возникнут заторы на станции разгрузки вагонов. И мы начали строить новый склад на 16-м, новую станцию разгрузки. Строили быстро, и это, пожалуй, был самый безоблачный такой наш период. Конкуренты с существованием ТИСа смирились, власть благоволила, так как ее доля собственности все еще оставалась определяющей – 52 процента, она получала свои дивиденды и нас не беспокоила. Алексей Михайлович откровенно радовался темпам, после каждой отлучки, а командировки у него случались часто, он всегда с аэропорта ехал не домой, а на стройку. Причем, не осматривал ее издали, а заглядывал во все уголки, вникал в детали, особо его беспокоила новая станция. А если конкретно – сможет ли конвейерная линия, рассчитанная под удобрения, быть универсальной. Это мы проходили раньше, на первой очереди, конечно же, сможет.
В одно из таких возвращений, уже ближе к вечеру, мы пошли с Алексеем Михайловичем на строящуюся станцию разгрузки вагонов (СРВ), пока что это был только котлован с бетонными балками перекрытия. Он по обыкновению побеседовал со строителями, которые опять-таки по обыкновению на что-нибудь да пожалуются, а потом пошел по балке над котлованом. Высоты там было метров восемь, но он перемещался ловко и уверенно. То-то – альпинистская школа, подумал я. Но все же под сердцем екало и ненапрасно. В какое-то мгновение он оступился и полетел вниз.
Как я слетел на дно котлована – не помню. Помню только, как обмяк, когда увидел, что Алексей Михайлович поднимается на ноги. На бетонном полу, утыканном торчащей арматурой, было единственное пятно без этого смертоносного железа, и именно в пятно он угодил. Скорее с изумлением и интересом, чем с испугом, он смотрел вверх, откуда только что слетел, и потирал ушибленный бок. Онемевшие от происшествия рабочие стояли соляными столбами. Утром следующего дня один из них принес Алексею Михайловичу в кабинет часы, их сорвала в полете с запястья арматура. Очевидно, у Господа еще были на него свои планы.
Во время стройки на 16-м причале, а она была в разгаре и приближалась к экватору, он совершенно неожиданно предложил перепрофилировать терминал на зерновой. Технически это было несложно. Поэтому строили мы под химические грузы, но имея замысел изменить назначение. Это решение было определено интуицией, пониманием макроэкономики, но, помимо всего прочего, и решало дальнейшую судьбу ТИСа – мы уходили от узкой специализации. В дальнейшем мы будем развиваться уже не как терминал или комплекс, а как Земля терминалов.