Страница 48 из 56
Она прижала руку ко рту, сдерживая крик.
— Да, мы провели с ним непростую ночку. Послушай, ты должна всё рассказать Шамиру.
— Ну ты загнула! — хихикнула эта сволочь. — Подумай — мы с тобой можем кое-что заработать, покупатель не постоит за ценой. Возможно, он кажется опасным, если не получает…
— Рут, я понятия не имею, где картина.
— Пойди к Якобу! Надави на деда!
— И тогда твой коллекционер разрежет меня без наркоза?
— Что ты несешь! Речь идет о тонком ценителе искусства, о культурном человеке, который…
— …который готов приобрести также дедушкины уши, твой нос и несколько моих пальцев, как же ты не понимаешь?! Кто бы он ни был — миллиардер, сделавший деньги на лифчиках или на бельевых прищепках, — он нанял нескольких амбалов, которые сделают для него всё!
— Габи, знаешь, что ты сможешь купить на полмиллиона долларов, которые получишь за картину?
Ах так?! Теперь уже она охмуряет меня?
— Так как, Габи, детка? По рукам?
Я посмотрела на нее с отвращением.
— Пропащий ты человек, тетя, совсем пропащий, — сказала я и вышла.
— Подожди, — догнал меня ее голос. — Давай присядем… Мы с тобой можем договориться… — Но я уже взбежала по лестнице в свою квартиру, где обнаружила дедушку, сидящего на диване с книгой в руке, которую он нашел, конечно же, в книжном шкафу, бывшем когда-то его, и шепотом читающего биографию некоего Проклятогогитлера.
— Дедушка!
— Габиляйн, где ты была? Я перечитываю, как этот гад покончил с собой вместе со своей сукой… Что с тобой? Ты так выглядишь… Ты была у своей тети?
Я кивнула.
Дедушка вздохнул:
— Ох уж эта девчонка! Ну почему она такая?..
— Действительно, почему? Какая кошка между вами пробежала? Она твоя дочь, деда. Что она тебе сделала?
— Сделала, сделала такое, что я никогда ей не прощу.
— Что? Потопила «Титаник»? Украла ребенка у Линдбергов?
Он не улыбнулся:
— Это она настроила бабушку Йону против Якоба, — в его голосе была горечь и злость. — Это она нашептывала о нем всякие гадости. Это она сказала твоей матери отправить его в психбольницу.
— Я думала, это была мамина идея…
Он отрицательно помотал головой:
— Рут, как змея, говорила твоей матери: «Сделай так, сделай так». Габиляйн, в твоей тете есть много зла, зи ист ейне шлахте персон[44].
— Дедушка, — я чуть не плакала. — С этим пора покончить. Мы должны найти эту картину.
Поблекшая синева его взгляда выдавала усталость, накопившуюся за целую жизнь.
— Ее уже можно открыть миру, дедушка. Это не такой большой скандал. Кого сегодня волнует, что еврейская девушка из хорошей семьи позировала обнаженной художнику-извращенцу?! Посмотри, во что мы впутались из-за этой тайны!
Он не ответил.
— Деда, ведь чем дальше, тем хуже! Сначала Сара Курт, теперь этот Магнук, один раз бандиты проникли к тебе в дом, два раза ко мне. Что еще должно произойти, чтобы ты понял, что эта картина приносит нам одни несчастья?!
И словно в подтверждение моей правоты, снаружи послышался вой сирены, визг тормозов и хлопанье дверей полицейской машины. Раздался топот на лестнице, и, выглянув в приоткрытую дверь, я увидела скверную прическу Шамира, который стоял у двери Рут и стучал в нее кулаком.
— Макс Райхенштейн, — сказала я, — что будем делать?
24
— Шамир сказал, что вам нельзя выходить из дома! — закричал мне вслед бравый парень, приставленный для моей охраны. Мы с дедушкой тем временем продолжали идти к папиному «форду».
— Шамир здесь, разве вы не видели? — крикнула я в ответ. — Он позволил мне выйти. То есть, он даже попросил, чтобы я вышла на пару минут…
Мой телохранитель только пожал плечами.
Две штрафные квитанции украшали лобовое стекло «форда», который в сером утреннем свете казался еще более старым и запущенным. Когда, наконец, пойдет хороший дождь, который отмоет город от летней пыли? Я смяла квитанции и засунула их в карман джинсов.
— Опять рапорт? — укоризненно сказал дедушка.
— Нет. Реклама. Куда поедем?
— В «Башни любви» в Нетанию.
— А что там?
— Это дом престарелых. Там живет Цви Вайнциблат. Помнишь его? Столяр, который сделал нам книжный шкаф, гардероб и…
— Помню, конечно помню! Ты называл его «Цви из нашего города».
Дедушка улыбнулся. Слова «из нашего города» были критерием его преданности. Дедушка ходил за продуктами в дальний, более дорогой, магазин, хозяин которого приехал из Вены, костюмы шил только у герра Опенгеймера, прибывшего «оттуда», пользовался услугами Вайса — электрика «из нашего города», Топача — садовника «из нашего города» и, конечно, Цви Вайнциблата. «Как можно доверять столяру из Бухареста или, того хуже, из Варшавы!» — говорил он без тени улыбки, но с искорками смеха в глазах.
— Чем Цви может нам помочь?
— Они с Кеслерами были соседи. Его сестра обожала Эстер. Она была моложе ее на несколько лет, но всюду за ней ходила… Мирьям. Чудесная была девушка. Такая тонкая, нежная. Деликат, — и Макс Райхенштейн покраснел, как школьник. Ага, попался!
— Дедушка! Ты никогда о ней не рассказывал.
— А что рассказывать? Мои родители лелеяли мечту нас поженить, но я уехал из Вены слишком молодым, и она вышла замуж за приличного человека, аристократа. Она репатриировалась в Израиль только в сороковых годах, — он был явно смущен.
Я балдела.
«Башни любви» в Нетании казались очень неплохим местом для времяпровождения в старости, если, конечно, вас привлекают курс макраме, пассадобль и иногда — минет не слишком скромной старушки.
Я припарковалась на автостоянке и, глянув в зеркало заднего обзора, обмерла — на стоянку въезжал знакомый черный «мерседес».
— Дедушка, мы совершили ошибку…
Он оглянулся.
— Позвони своему Шамиру. Сообщи ему, где мы, — просто сказал он, и я так и сделала.
В большом патио «Башен любви», облицованном белым мрамором, тренировались энергичные старушки в спортивных костюмах. Когда мы вошли, они перестали катать огромные резиновые мячи и все как одна уставились на Макса — высокого, с седыми волосами, стянутыми на затылке. Еще бы — новый парень на деревне!
— Цви Вайнциблат на пятом этаже, квартира пятьсот восемь. Если его там нет, посмотрите в телевизионной комнате, — сказала худощавая с голубыми волосами.
Дедушка легонько постучал в дверь.
— Цви? Это Макс.
Дверь распахнулась. Перед нами стоял сморщенный тщедушный человек с горящими глазами. Он радостно обнял дедушку.
— А это, конечно, Рут! — сказал он и погладил меня по плечу. — Ты изменила прическу, но выглядишь по-прежнему прекрасно. Пре-кра-сно! — уверенно заключил он.
— Это не Рут, это Габи — моя внучка. Они совсем не похожи…
Старик, нимало не смутившись, рассмеялся.
— Заходите, я рад вас видеть! Жаль, что ты не привез Якоба, мы были когда-то веселой компанией… Он приходил ко мне в столярную мастерскую. Как он там? Да, заходите же!
Он провел нас в маленькую, очень аккуратную гостиную.
— Садитесь. Мирьям скоро тоже будет. В двенадцать часов заканчивается ее кружок, и она приходит ко мне пить чай.
Дедушка не переставая скреб предплечье. Явный признак волнения.
— Я не видел ее более шестидесяти лет… — сказал он. — Это значит, что ей уже не меньше восьмидесяти…
— Да… — улыбнулся Цви. — Время идет. Два года назад она овдовела и решила переехать сюда.
Раздался слабый стук, дверь распахнулась, и на пороге появилась маленькая светлая женская фигурка. Мирьям. Если ей и перевалило за восемьдесят, то годы об этом не знали. Ее лицо было гладким, а глаза светились такой же насыщенной глубокой синевой, как у дедушки.
Она сразу его узнала.
— Макс! — звонко крикнула она. — Как я рада тебя видеть!
44
Она плохой человек (нем.).