Страница 66 из 79
Комендант стремительно шагнул к нему.
— А ты их поднимал?
У господина в енотовой шубе лопнуло всякое терпение. Он развел руками, указал на коменданта, тонким голосом воскликнул:
— И это… извините… ваши боевики?
— Они самые, — подтвердил член ревкома. — Народ спокойный, но страсть не любит, когда его берут за хрип. Красное у него в крови, знаете ли.
Офицер надменно вздернул усы.
— Не время заниматься аллегориями… Я настаиваю на исполнении приказа капитана Калашникова, иначе… штаб армии и главком не отвечают за последствия!
— А им не привыкать! — вставил Мамаев.
Лица господ вытянулись, побагровели.
— Разговор утратил всякий смысл. Нам лучше уйти… До свидания!
— Приятных снов!
Вошел озабоченный Гущинский, коротко справился о делегации, подозвал к себе Мамаева и Егорку.
— Отберите солдат, затемно выдвигайтесь к Интендантскому саду, в «секрет». Нужно во что бы то ни стало снять пулемет с колокольни собора. Бейте по вспышкам. Смена — через час.
— Есть!
В сумерках миновали цепь четвертой роты, залегшей по бровке городского берега, ползком, с головой погружаясь в снег, добрались до сада. Впереди смутно проступал собор.
Над ручьем, где выгнулся мостик, Мамаев оставил троих, стеречь вспышки, сам с Егором Брагиным пополз дальше, к учебным окопам, отрытым еще весной: из них удобнее всего наблюдать за городом и держать на прицеле колокольню.
Егорка приотстал немного, барахтаясь в сугробе, скосил глаза вбок. У ограды, обшитой толстенными досками, стоял офицер, не мигая, смотрел в упор. Выдернув нож, Брагин подобрался, готовый к прыжку, и только тогда его осенило: да то ж убитый, чудак-человек! Подстреленный во время вчерашней контратаки, не упал, привалился к заплоту, олубенел…
Вот наконец и окопы. Свалились в крайний, полежали, отдыхали после дьявольски трудного пути по заносам. За спиной догорал подожженный кино-мираж «Иллюзион». Снег то розовел при отблесках пожара, то голубел, то наливался темной синевой.
— У тебя сколь обойм? — спросил Егор, шумно отдуваясь.
— Шесть, а у тебя?
— Ого, целых восемь!
— Не жирно… С голыми руками долго не повоюешь, Черт, когда она встанет, мать-Ангара? На той стороне — и пушки, и гранаты. И партизаны Зверева подвалили всей армией.
Егорке не сиделось. Перекатился в соседний окоп, с тихим возгласом выволок тяжелую офицерскую шубу.
— Глянь-ка, что я нашел! Сверху — сукно английское, снизу — мех, и какой!
Мамаев обеспокоенно приподнялся над бруствером.
— Не иначе белый секрет сидел до нас. Чуешь, Егор?
А тот глаз не мог отвести от находки, щупал, гладил мех. Эка барашек вьется, кольцо к кольцу… А сукно-то, сукно! Век носи — не сносишь: детям останется, внуки будут щеголять как в новой!
С собора неожиданно застучал пулемет, вывел длинную белую строчку перед окопом.
— Так и есть, засекли, гады… Теперь меняй позицию. А ну, за мной.
— Погодь, я сейчас, только вот ее…
— Брось, не поганься!
Егорка едва не плакал, все еще держась за воротник роскошной шубы. «Эх, Лукич! Добро пропадает ни за грош, ни за копейку!» Мамаев привстал, готовясь покинуть окоп, и снова загремела пулеметная очередь. Пули, попадая в обледенелые стволы деревьев, с визгом летели по сторонам. Одна зацепила Мамаева. Он ойкнул, медленно осел на бок. Егорка стащил его вниз, прислонил к стенке, негнущимися пальцами расстегнул на нем шинель, и при виде крови, что порскала из простреленной шеи, голова его пошла вкруг. Он смотрел на неподвижного Лукича, не зная, что делать, приговаривал: «Ой, господи! Ой, боженьки мои!»
Мамаев слегка пошевелился.
— Ты… чего… стонешь?
— Да ведь прямо в шею. Кровища струей… Ой, господи!
— Не сепети, спокойно… Пакет при себе?
Егор не помнил, как достал индивидуальный пакет, перевязал Мамаева.
— Кончил?
— Угу… — Брагин ошалело повел головой вправо-влево, на глаза ему попалась роскошная офицерская шуба. Он рывком подтянул ее, укутал Мамаева, улыбнулся. — Как, тепло?
Под усами товарища мелькнуло что-то вроде иронии. «Не надо… Еще испачкаю, а она денег стоит…».
В груди Брагина вскипела крутая злость. Побурел, задергался, крикнул сорванным голосом:
— Пускай она сгорит, понятно? Тебе понятно?
— Кажется, дошло… Где мой карабин? Передерни затвор, дай сюда… — Лукич обеими руками прижал карабин к груди, утомленно смежил веки. — Теперь ступай за ребятами.
Брагин метнулся было прочь и застыл на месте. Кто-то быстро полз по ту сторону заплота, шумно отдувался, как совсем недавно они с Мамаевым.
— Стой, кто идет?
— А ты кто? — сиплый, знакомый голос.
Егорка ахнул, без сил привалился к брустверу. В проломе, из-за ограды, багровел своей круглой рожей Мишка Зарековский. Узнал его и тот, иначе б не полез так смело под сторожкое дуло винтовки.
— Гоха! — Зарековский сел, отряхиваясь от снега, растроганно заморгал. — Здорово, паря. Ай да встреча, и снова в саду. Ты, стало быть, оттель плывешь, а я — отсель.
Брагин по-прежнему держал его на мушке.
— Здорово, коли не шутишь.
— Ха, давненько не виделись. Ты один?
— А тебе что за дело?
— Ну вот, к нему по-свойски, а он медведь медведем! — Зарековский обиженно свернул нос. — Покурим, что ли?
Помедлив, Егорка опустил дуло. У Зарековского, по всему, не было на уме ничего дурного. Да и с чего ему быть? Они, кажется, никогда не ссорились: ни в деревне, ни в школе Нокса. Ну, судили о многом вразнобой, стояли не вровень: он щеголял в синей нарядной борчатке, ты — в отцовском зипуне, а все-таки дружили. Сейчас встретились врагами, но стрелять в земляка — на такое ни у кого из них рука не подымется. Вот и Мишка это прекрасно понимает…
Зарековский вынул из кармана пачку сигарет, бросил одну: «Лови!» — потом переправил по воздуху коробок со спичками. Он затянулся, померцал кошачьими зрачками.
— Каков, а?
Посмаковал дымок и Егорка, вникая во вкус.
— Да-а-а. Слабый, но приятный. Ты мне еще сигаретку дрюхни, про запас. Без курева четвертый день… — сказал он и улыбчиво, как встарь, вгляделся в кирпично-красное обличье Зарековского. — Где щеку-то рассадил, в каком кабаке?
Тот медленно прикоснулся рукой в замшевой перчатке к шраму, выругался.
— Хорош кабак! Братец твой угостил перед осенью…
— Степка? — Егор подавился дымом. — Ты его видел?
— На Лучихинском яру. В засаде был, гад, при пушке самодельной.
— А после? — спросил Егор.
— Выпалил и бежать без оглядки. Ноги длинные, унесли и на сей раз! — Мишка угрюмо засопел.
— Теперь, что же… в городе, у капитана Белоголового?
— С ним. Он и везет за всех. Остальные — предатель на предателе. И мастеровые и Решетин преподобный… А генералы еле поворачиваются… На Чукотский нос драпать — одно осталось! Ну, а тебе, Гоха, каково в новой шкуре? Да не отвечай, дело внятное: не пойдешь — к стенке.
— Нет, я по своей воле, Мишка! — прерывисто молвил Егор.
— Врешь…
— Ей-богу!
— Ах, вот оно как… — Мишка далеко отбросил окурок, в его руке блеснул револьвер. — Тогда молись, Брагин!
— Миха, — оторопев, прошептал Егор. — Мы ж с детства, с пеленок…
— Молись, не то сдохнешь по-собачьи! — Зарековский обернулся назад, к пролому. — Господин капитан, ко мне! Я их голыми…
Сухо щелкнул выстрел, — чуть ли не над ухом Брагина, — оборвал торжествующий зов. Мишка со стоном перегнулся, полез в пролом, оставляя за собой кровавую полосу. Из дула мамаевского карабина вытягивался терпкий дымок.
— Зачем ты его, Лукич? — вырвалось хриплое у Егора.
— Получил… что просил… змей!
— Да он, может, попугал просто-напросто…
— Время… не такое… — Мамаев смолк, видно, снова потерял сознание.
От берега на выстрел подползли четверо, среди них — Таня, с нарукавной повязкой медсестры. Она спрыгнула в окоп, склонилась к Мамаеву.
— Дядя, отзовись… Дядя, родненький! — и знобким, не своим голосом: — Давайте брезент…