Страница 99 из 130
В отличие от других собак она, будучи таксой, вцеплялась по-бульдожьи, намертво.
Пришлось выдать ей со стола кусочек мяса, который она охотно предпочла моей брючине.
Вошел Демьяныч:
• Иваныч, похмеляться будем?
• Всенепременно. А потом - на охоту.
• Я с тобой не смогу, дам в провожатые Спиридона, ты его знаешь, это младьший из
староверов, помнишь, пировали у них весной, когда ты на работу пришел устраиваться?
Естественно, я помнил эту своеобразную семью.
...Я тогда зашел в рубленную навечно избу в поисках начальника партии и сразу догадался, что попал к староверам. Мне, как иноверцу, "чужому", поставили отдельную посуду, чтоб не "загрязнил", но сделали это тактично, ссылаясь на то, что городскому человеку надо посуду тонкую, благородную, а не зти "тазики", из которых они, люди лесные, едят. За столом сидело шесть человек: дед, отец, братья-погодки, старшему из которых было уже сорок, хозяйка, мужчина лет сорока в энцифалитке и при очках - Демьяныч. Дочь подавала на стол. Староверы казались людьми без возраста. Коренастые, пышущие здоровьем, с окладистыми бородами, голубоглазые, светловолосые. Разве, что у деда чуть больше морщин проглядывало вокруг русой, без единого серебряного волоска, бороды.
• Наниматься, - полуутвердительно кивнул мне Демьяныч, - давайте поговорим после, не будем нарушать традиции.
Он не знал, что я - коренной сибиряк и что традиции староверов мне хорошо знакомы. Я кивнул, стараясь дышать не в сторону стола (староверы на дух не переносили вино и табачище). Все, кроме меня с Демьянычем, ели из огромного глиняного горшка деревянными ложками, четко соблюдая очередность и подставляя под ложку хлеб, чтоб не капнуть на блистающий белизной некрашеного дерева стол. Кто-то из братьев поторопился и дед сразу звучно вмазал ему ложкой по лбу. Посмеялись.
Потом дочка поставила деревянное блюдо с жареным хариусом и чугунок картошки. Появились на столе и разносолы: грибочки разных сортов соленые и маринованные, огурчики, помидоры, зелень, морошка, брусника. После нежной рыбы появилась чугунная сковорода с жареной медвежатиной. Там были печень, сердце, часть окорока.
• Хозяин подранка встретил, - сказала мать, будто оправдываясь, что медведь добыт весной, не по сезону. (Медведя бьют поздней осенью, когда он в самом жиру, или поднимают зимой из берлоги).
Дед добавил:
• Дурной был, плечо болело. Помять мог кого-нибудь, пришлось стрельнуть.
"А ведь ему, должно быть, далеко за восемьдесят ," - с завистью подумал я.
Вместе с рыбой был подан и ушат медовухи. Настоящий ушат емкостью ведра на четыре. Мужики брали его за деревянные уши и, высоко подняв над головой, лили в рот пенистую, ароматную жидкость. Это единственный хмельной напиток, который они себе позволяют. Настоянную на меду, забористую брагу они алкоголем не считают. И они, наверное, правы. При их здоровье это просто бодрящий напиток, как для нас кофе. Мне брагу налили в чудную, из обливной глины, кружку.
Едой мой желудок был заполнен до отказа, а хозяева, казалось, только начали трапезу. Был подан горшок с кашей и рыбный пирог, величиной с колесо от трактора "Беларусь". Я пытался отказатьсл, но когда попробовал, съел свой ломоть за милую душу. Пирог был в четыре слоя: таймень, лук с яйцом и укропом, стерлядь, снова лук, но уже с картошкой и капустой.
Горшок с кашей выскребли до дна. Брагу допили.
• Яишню будете? - спросила хозяйка. - С кабанятиной можно ee?
Мужики подумали, посмотрели на деда. Было видно, что они не прочь. Но дед, к моей радости, покачал головой.
• Жарко сегодня, - сказал он.
К чаю в старинном, с медалями самоваре, который, как и все в этой хате, был большущим, основательным, на века, были поданы пироги, блины и варенья из земляники, брусники, голубики, костяники, морошки. В чай были добавлены стебли и листья можжевельника.
Совершенно расслабленные выползли мы на крыльцо. Я взглянул на Демьяныча, понял, что он, как и я, нестерпимо хочет курить и боится, что я оскверню табаком подворье.
• Не переживайте, - сказал я ему тогда, - я - Сибиряк, в староверах разбираюсь. Кто мог бы подумать, что через несколько месяцев мы с геологом станем чуть ли не родственниками!?
Чуть поскрипывая ранней изморозью, убегала под ноги лесная тропа. Спиридон шел впереди, показывал дорогу. Я, собственно, не особенно хотел охотиться, было желание просто окунуться в объятия тайги, в детство.
Как никак, я вырос в Сибири, совсем карапузом промышлял грибами и ягодами, таскал на радость кошке рыбную мелочь с Ангары. Чуть подрос - понес с реки рыбу солидную, которую не стыдно подать на стол: хариуза, ленка, налима. Из леса подростком я тоже не уходил с пустыми руками. Рябчики, тетерева, глухари, заяц, лиса, косуля...
В те годы охота и рыбалка были чуть ли не основным занятием деревенских мужиков и подростков...
Спиридон косился на меня недоверчиво, насмотрелся на городских баловней, неуклюжих на лесных тропах. Я и сам побаивался попасть в смешное положение. Уже много лет тайга для меня была лесоповалом под надсмотром узкоглазых айзеров с автоматами: шаг в сторону - побег, прыжок на месте - провокация. Но тело помнило школу детства. Неуклюжая походка городского жителя автоматически превратилась в скользящий, скупой, бесшумный шаг промысловика, тело легко уклонялось от ветвей, правая рука чуть придерживала ружье, готовая мгновенно слить приклад с плечом.
Недоверие старовера сменилось удивлением. Преодолевая привычную молчаливость, он спросил густым и чистым голосом:
• Промышлял?
• Охотничал, - ответил я так же лаконично, - белка, соболь, рогач... С Байкала я.
Спиридон одобрительно хмыкнул в огненную бороду. Этот хмык надо было рассматривать, как определенное уважение к промысловикам Прибайкальской тайги, где водятся знаменитый Баргузинский соболь, изюбрь - пантач, где в загадочном озере живет единственная в мире пресноводная нерпа, а при слове "омуль" у знающего человека сразу рот наполняется слюной.
Тут Спиридон неожиданно резко сошел с тропы и свернул влево. Тропа же перестала быть скромной, охотничьей, а приобрела качества серьезной тропинки. Я остановился.
• Нельзя, - понял мой вопрос охотник. - Запрещено. - И, видя, что этим только разжег мое любопытство, добавил: - Только посмотреть. Издали.
Он снова пошел впереди и лес вскоре поредел, а сквозь кедры прорисовался желтый забор с проволочным воротником и двумя вышками. Приглядевшись, я обнаружил несколько видеокамер, вращающих своими кургузыми шеями с заданным ритмом.
Спиридон перехватил мой взгляд, но объясниться не удосужился. Сердито мотнул головой и пошел прочь, не ожидая меня. Пришлось догонять. Охота меня уже не интересовала, но из старовера я больше ни слова не вытянул. Так и вернулись в поселок, молчаливые, с одним косачем у пояса Спиридона.
Переодевшись я помчал к Демьянычу. Любопытство сжигало меня.
• Забор? - сделал геолог невинное лицо. Он похмелился больше, чем требовалось, был настроен скептически, но, в отличии от Спиридона, язык за зубами не держал.
Через десять минут и два стакана медовухи я уже знал, что там находится правительственный охотничий домик, подходит к забору опасно, особенно ночью - могут выстрелить без предупрежджения. Эх, знал бы Демьяныч, какой азарт он во мне поселит, промолчал бы, наверное.
Уже вечером я был готов к исследованию засекреченного участка. Так как от моих охранников в тайге особого толка я не ждал, пришлось охмурять Спиридона. Для профессионального афериста обработать доверчивого лесного жителя, который, вдобавок, верит в Бога, особого труда не составило. Именно боженька мне и помог, навидался я всяких баптистов и прочих фанатов. Пр Аввакума читать приходилось, про двуперстников. Так что в атаку на бедного Спирю я пошел во всеоружие.