Страница 112 из 116
Много раз Воронов ловил себя на том, что испанские знакомые, неожиданно взглянув на какое-нибудь совершенно невзрачное местечко, вдруг, как по команде, вскрикивали в один голос: «Ambiente! Ambiente!» Проходило еще несколько мгновений, и Воронов словно прозревал, и он безоговорочно соглашался со своими друзьями, удивляясь лишь тому, как это он сам не почувствовал всего с первого взгляда. С ambiente все становилось чем-то чуть больше, чем простое здание или обычный уголок природы. Здание и пейзаж словно делались вратами в другой, невидимый мир.
Так, в городе Мерида он увидел знаменитый мост через Гвадиану, построенный еще римлянами. Мост этот оказался в полмили длиной и состоял из восьмидесяти одной тяжелой массивной арки. Сейчас по нему спокойно проезжали огромные туристические автобусы, а две тысячи лет назад по этому мосту маршем проходили римские легионы.
Мост был выложен из гранита. Его возвели еще до рождества Христова и почти каждая арка являлась той или иной исторической вехой в жизни самой Испании.
Так, согласно надписи, арки с 11 по 16 были восстановлены вестготским королем еще в 686 году нашей эры. Это произошло 700 лет спустя после самой постройки. Арки с 21 по 22 были взорваны во время партизанской войны с Наполеоном в 1811 году, а затем их также восстановили. Опоры с 29 по 31 пострадали от сильного наводнения 1860-ого года, 32 и 33 опоры таинственным образом исчезли в далеком 1877-ом.
Мост во всех отношениях являлся весьма таинственным сооружением и обладал ambiente, а значит вполне мог считаться воротами из мира видимого в мир невидимый. И, действительно, куда, скажите на милость, могли бесследно исчезнуть в 1877 — ом году арки под номером 32 и 33? Что за абсурд? А, главное, почему этот абсурд никто и не собирался опровергать. Даже наоборот, абсурд сей утверждался как реальность мраморной дощечкой на том месте, на котором эти исчезнувшие арки когда-то и находились.
Под мостом традиционно кочевым табором останавливались цыгане. Останавливались они здесь не одно столетие. Наверное, цыгане и были единственными свидетелями таинственного исчезновения арок под номером 32 и 31, но сами представители проклятой на вечное странствие касты индусов об этом никому ничего не рассказывали.
Испания представлялась Воронову самой таинственной, самой мистической страной Западной Европы. Он видел Испанию как калейдоскоп самых контрастных и постоянно сменяющих друг друга картин. Это были расплавленные жарким африканским солнцем плато и покрытые снегом горные вершины, которые сменялись грандиозными видами бескрайних болот Las Marismas в дельте реки Гвадалквивир, что неподалеку от Севильи.
Растянувшееся путешествие позволило Воронову еще в середине августа оказаться в горах, отделяющих Бискайский залив от города Леон. И там, еще летом, в самый разгар нестерпимой жары, он мог видеть на много-много миль вокруг лишь снег, словно у себя дома в России где-нибудь в самой середине января.
Испания действительно была страна-призрак.
Воронов благодарил Бога за то, что ему удалось уйти в сторону от обычных туристических маршрутов и оказаться на юге, в Андалусии, неподалеку от Севильи в районе знаменитых болот Las Marismas.
Испанские друзья объяснили ему, что Las Marismas — болота, которые создала не река Гвадалквивир, не соседнее Средиземное море, а сам Атлантический океан. Наверное эта частичка океанской стихии и нашла свое воплощение в неподражаемой и по сути своей призрачной природе гигантских заболоченных пустошей.
После посещения очередного боя быков Воронов так заслушался своих новых испанских друзей, которые пустились в споры и пространные рассуждения о том, чьи быки лучше, что попросил их свезти его на знаменитое ранчо Concha y Sierra, расположенное в болотах близ реки Гвадалквивир, что рядом с Севильей. По легенде, именно здесь выращивали самых лучших зверей для арены.
Попасть туда в сезон оказалось делом безнадежным и Воронову пообещали, что лишь в начале зимы смогут выполнить его просьбу. Профессор дал согласие. Торопиться ему было некуда, так как поиски его чем дальше, тем все больше и больше заходили в тупик, превращаясь в простое и бесцельное путешествие по незнакомой, но очень необычной стране. О Книге он почти забыл, полностью растворившись в непосредственном существовании.
И вот в самом начале зимы он очутился на болотах. Им пришлось припарковать свой автомобиль на обочине. С небес на них обрушился самый настоящий ливень. Пришлось идти по какой-то тропке, которая в сухой сезон, может быть, и была пригодна для пеших прогулок, но зимой превратилась в сплошное месиво. Грязь прилипала к подошве и каждый шаг давался с необычайным трудом. А кругом, насколько хватало глаз, были одни лишь ровные, как ладонь, земли, сплошь покрытые вечно зеленой травой.
— Это и есть болота Las Marismas, — пояснил профессору сопровождавший его матадор с ранчо Concha y Sierra.
По небу ходили тяжелые зимние облака и все вокруг, казалось, было слеплено из одной серой субстанции. Воронов и представить себе не мог, что где-то в маленькой и ухоженной Европе могли еще существовать такие огромные заболоченные пустоши, среди которых нашли себе приют птицы со всех уголков Европы и даже Африки. Болота, расположившиеся на самом юге страны, оказалась столь дикими и бескрайними, что живо напомнили Воронову какие-нибудь приволжские степи.
В этот день всех поразила одна очень странная аномалия. Пока Воронов со своими друзьями продолжал медленно брести по тропинке, еле-еле переставляя от налипшей грязи ноги, вокруг них из-под самого низу, почти на уровне земли вдруг запорхала, засуетилась целая колония ласточек числом около сотни. Больше всего птичек почему-то привлекали именно ноги. Один шаг — и ласточки стремглав бросались вниз, к самым мыскам ботинок, а затем с головокружительной скоростью они вновь взмывали в небо. Так в итальянской живописи обычно изображают поступь святых. Осмелев, ласточки пролетали у самого лица Воронова, едва не царапая кончиками крыльев носа или щек. Когда Воронов протягивал было руку, стараясь поймать хоть одну из пташек, то та умудрялась проскользнуть буквально сквозь пальцы, чтобы с каждым новым шагом вновь совершить опасный маневр и упасть к ногам, а затем опять взмыть в небо, едва чиркнув по болотистой воде своим молниеносным крылом.
Почему в этот день ласточки так долго не хотели покидать их? Впоследствии никто так и не смог дать Воронову мало-мальски убедительного объяснения. Мысль о том, что это была просто игра, игра ради самой игры — показалась наиболее приемлемой.
Во всяком случае именно ласточки сразу же дали понять Воронову, что он ступил на ту часть испанской земли, где властвовали только птицы и никто более. Здесь в разное время года находила приют, наверное, одна из самых больших птичьих колоний, слетевшаяся почти со всех уголков земли. Всего около нескольких миллионов особей.
Триста тысяч одних только уток ютились здесь каждую зиму, десять тысяч огромных гусей, несчетное количество лысух, аистов и прочее, не считая местных представителей мира пернатых.
Если бы все эти крылья по какой-нибудь неведомой причине вдруг решили взмыть в воздух, то вполне могло бы показаться, что поднялась в небо сама Испания, влекомая в небесные дали слепым инстинктом миллионов собранных воедино птиц.
Болота находились на территории знаменитой Андалусии, в царстве мавров, где и зародилось искусство барокко, искусство создавать иллюзии.
Наконец они добрались до ранчо. Но знаменитых быков нигде не было видно. Матадор объяснил, что животные пасутся на воле. В загоне их здесь никто не держит. Настоящий бык всю свою короткую пятилетнюю жизнь до арены должен быть предоставлен самому себе. Так у него появляется большой шанс приобрести что-то вроде интеллекта, ибо интеллект казалось давал знать о себе на болотах в каждом неожиданном взмахе птичьего крыла: