Страница 110 из 116
Быки ритмично отфыркивались, покорно тянули за собой баржу и, словно паря в воздухе, как птица, рядом с ними плыл могучий сатир. Сидя на палубе, Воронов мерно покачивался на волнах в ожидании готового вот-вот свершиться чуда. Наконец-то Испания дала добро. Он догадался. Догадался о существовании не только правой карающей десницы Алонсо Кихано Доброго, но и о его сердце. А Сердце можно найти только Сердцем. И быки одобрительно фыркнули в воде. Испания становилась все ближе и ближе.
Наконец они добрались до берега, и Воронов смог ступить на твердую почву. Его сатир-возница продолжал широко улыбаться. Он предложил иностранцу разделить с ним и с его друзьями их скромную трапезу.
Воронов догадался, что в случае согласия он должен будет занять чье-то место, ибо еда здесь была ограничена и поделена поровну до малейшего кусочка. Но отказаться — значит не соблюсти ритуал. И профессор вынужден был занять свое место у костра. Это оказались анчоусы, хлеб грубого помола (на ум сразу почему-то пришли донкихотовские мельницы), сыр и красное домашнее вино, которое сразу же ударило в голову. Солнце во сне стало еще ярче, и по душе разлилась небывалая радость.
Как хорошо все это было! Как честно и открыто! Как по-испански!
Воронов спал и улыбался во сне, а в это время француз-дальнобойщик, глядя на своего задремавшего попутчика из далекой России, улыбался ему в ответ, повторяя шепотом:
— C'est bien! C'est bien! C'est bien!
В это время во сне у Воронова появились даже так называемые вкусовые галлюцинации. Ему казалось, что он действительно ощущает аромат цикория, вкус анчоусов и терпкий букет красного домашнего вина. И над всем этим буквально царил запах спелых, только что созревших апельсинов.
Фура тем временем свернула на дорогу, ведущую на Castello'n de la Plana. Эта дорога пролегала через апельсиновые рощи, и оранжевые шары просыпались на асфальт, а затем лопались, разбрызгивая сок, под тяжелыми колесами большегрузников. Апельсиновый аромат сквозь открытое окно проник во внутрь кабины, забивая все другие запахи.
— C'est bien! C'est bien! — не переставая повторял непревзойденный рыцарь дорог Пьер Папин, направляя своего могучего зверя прямо на линию горизонта.
— Испания! — кричал во сне Воронов. — Как я люблю тебя, моя Испания! Сердце ищут Сердцем!
Фура остановилась в каком-то глухом местечке на плохо освещенной рыночной площади. Француз-дальнобойщик ничего не взял с Воронова за проезд. Он лишь широко улыбнулся в ответ и крикнул напоследок сквозь открытое окно кабины:
— Bon voyage!
И фура быстро скрылась в сгущающихся сумерках, помелькав во тьме красными угольками габаритов.
Но Воронова эта оставленность что ли нисколько не смутила. Наоборот, выспавшись, он чувствовал себя необычайно бодро.
Это был городок Кастеллон, и Воронова привезли сюда под вечер к самому началу традиционного фестиваля. Праздник должен был начаться с минуты на минуту.
Центральную рыночную площадь в один миг окружили два плотных людских хоровода. Один состоял из молодых мужчин, которые, не касаясь друг друга руками, ритмично двигались против часовой стрелки, а другой составили лишь девушки. Они двигались по часовой, крепко держась за руки.
Молодые люди весело подмигивали, перебрасывались репликами, и все это свершалось в каком-то поистине шаманском завораживающем ритме.
Позднее Воронов выяснил, что все происходящее имеет и свое название — paseo.
Не все девушки городка Кастелон оказались в хороводе на площади. Часть из них вышла на балкон. Согласно обычаю, они начали бросать в толпу дротики, украшенные длинными разноцветными лентами. Узнав у кого-то, что в толпе оказался иностранец, русский, девушки буквально забросали этими ленточками профессора. Но оказавшись в центре всеобщего внимания обычно застенчивый Воронов не испытал и тени смущения. Таким образом его просто включали во всеобщую круговую поруку Радости. Сопротивляться этому было бессмысленно.
Воронов, между тем, продолжал отмахиваться от дождя безобидных разноцветных дротиков.
— Глупец! — вдруг раздалось совсем рядом.
Профессор обернулся и увидел испанца, очень похожего на того морщинистого и сильного сатира, который во сне перевозил его на барже с быками.
От неожиданности Воронов даже вздрогнул: сон становился реальностью. Сатир оказался местным жителем, которого все хорошо знали и ценили.
— Глупец, — повторил сатир.
— Простите? — робко переспросил Воронов по-испански.
— Глупец. Эти ленточки никто с себя не сбрасывает. Их надо собрать и посмотреть, какого цвета больше. Так вас приглашают зайти на балкон.
Так Воронов и сделал, и сатир во всем помогал ему. Когда они вдвоем оказались на балконе среди девушек, чьих ленточек оказалось больше, сатир шепнул Воронову на ухо, что почти каждая из этих девиц может теперь стать его, стоит ему только захотеть.
От этих слов кровь ударила в профессорскую голову. Молодость, казалось, возвращалась вновь.
На следующее утро, расплатившись за гостиницу, он отправился на автобусную остановку. Купил билет и поехал, куда глаза глядят.
Выйдя на конечной станции, Воронов очутился в каком-то испанском захолустье, посреди заброшенной деревушки. Все. Его квест закончился, не успев начаться. Но вдруг он заметил узкоколейку и крохотную железнодорожную станцию. Здесь ходил старенький паровичок, который тащил за собой не более трех вагонов.
Тогда он решил продолжить свое путешествие в глубь Испании уже по железной дороге.
Вагончики оказались очень древними, третьего класса, с деревянными скамейками, душные. Народу в них набилось столько, что многим пришлось ехать стоя. Куда? Воронову было абсолютно все равно, куда двигаться, лишь бы не стоять на месте.
Соседи оказались людьми радушными. Они сразу приняли профессора в свой круг и начали петь. Пели эти крестьяне как-то по-особенному, словно в русском православном храме, серьезно выводя каждую ноту. Чувствовалось, что пение для них — дело серьезное.
Поначалу Воронов многое не понимал в их разговоре, но постепенно его испанский становился все лучше и лучше.
Паровичок тащил свои вагончики целый день то карабкаясь в гору, то слетая с нее на приличной скорости.
Воронову очень понравилась эта езда без цели, эта простая болтовня ни о чем. С ним щедро делились едой. В основном это были те же анчоусы, которые он уже пробовал во сне, хлеб, сыр и красное вино.
Так они добрались еще до какого-то захолустья. Здесь оказалась очередная автобусная станция. Воронов купил билет и отправился дальше. Когда приехал до конечной станции, то была уже почти ночь. Ему указали на ближайшую гостиницу. Лежа у себя в номере в старой гостинице, профессор терпеливо ждал, когда начнут сбываться страсти с призраками, блестяще описанные в романе «Рукопись, найденная в Сарагосе».
Так переезжая из города в город и окончательно, кажется, забыв о первоначальной цели своего путешествия, русский профессор неожиданно для самого себя открыл значение многих испанских слов, которое не упоминалось в академических словарях.
Но среди этого потока новой лексики профессор выделил некоторые слова, без которых, как ему казалось, нельзя было понять души испанца.
И первое слово из этого списка оказалось слово Duende.
Это слово, как заметил Воронов, повторялось наиболее часто, когда кто-то из его собеседников хотел коснуться неких очень важных отвлеченных тем.
В Москве профессор пользовался сразу двумя словарями испанского языка. В дореволюционном издании середины XIX века это слово даже не упоминалось. А в словаре пятидесятилетней давности советского периода давалось сразу несколько абсолютно несвязанных между собой значений. Слово duende трактовалось как эльф, призрак, гоблин, ипохондрия, возбудимость, маленькая медная монета, тонкий щелк, называемый еще газом.
Но все эти бессвязные значения никак не объясняли то, с какой частотностью и в каком контексте использовали это словечко разговорчивые испанцы. Воронов просто терялся в догадках, пытаясь найти хоть какой-то смысл у этого самого duende.