Заключенный (ЛП)

Между нами натянутые отношения, работать вместе будет определенно непросто. Я здесь главная, но вся власть принадлежит ему. Я не собираюсь мириться с этим. Мне не должно это нравиться. Напоминаю себе, что я гораздо образованнее его, знаю больше об историях. И когда он выдумывает что-то о себе, это лишь для того, чтобы защитить правду. Он в восторге от газеты? Что ж, использую это.

— Ты получишь несколько очков за письменное выполнение задания, но никакая выдумка не будет напечатана в газете.

Его глаза блестят.

7 глава

Грейсон

Класс заполняется. Я напоминаю себе, что мы потратили практически три недели на то, что мисс Уинслоу называет зарисовкой.

Она стоит у стола, когда мы волочим ноги в классную комнату. Мне кажется, что там она чувствует себя в безопасности и под контролем. Мисс Уинслоу приветствует всех по именам, тем самым показывая, что помнит нас, и ей не наплевать.

Когда с ее губ сходит мое имя, возникает уже знакомое чувство волнения. Я никогда не устану от ее юбки-карандаш. Она хоть представляет, как ткань обтягивает ее тело? Эта девушка даже в чертовом бикини не будет так сексуальна. Я хочу пробежаться руками по ее бедрам, очерчивая линии тела сквозь ткань. Мне даже не нужно ее раздевать, я бы кончил так.

Я захожу в класс, сажусь на свое место за ее столом, занимаю ее стул, пространство. Она даже не удостаивает меня взглядом, но могу с уверенностью заявить, что она чувствует то же самое: есть что-то, что соединяет нас, как подземные электрические сети. Я смотрю на холщовую сумку, которую она приносит с собой на каждое занятие, наполненную книгами.

Мисс Уинслоу уходит в сторону.

— Сегодня я буду подсказывать вам, — говорит она, поправляя очки. Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что они для нее своеобразная защита. Например, когда девушка нервничает, то чуть опускает их на нос, или же напротив, сдвигает, когда думает о чем-то. — Закройте глаза и на мгновение представьте, что вы падаете. У вас есть парашют? Откуда вы падаете? Что вы видите на земле? Что вы чувствуете?

Я закрываю глаза и представляю, как моя рука скользит под ее юбку между ее ног. Двумя пальцами нажимаю через ткань ее трусиков на клитор. Это уже давно стало моей одержимостью: заставить кончить ее любыми способами, при этом не касаясь ее.

— Вам страшно? Или весело? — вторгается ее сексуальный голос.

И то и другое. Я живу только этим чувством падения. Иногда я просыпаюсь посреди ночи с поднятыми руками, защищаясь от того, чего нет. Уже долгое время никто не причинял мне боли, и я намерен оставить все так, как есть.

Правда в последнее время я просыпаюсь со стояком, вероятно, мне стоит немного отдохнуть. Дело в том, что она единственная, кто заставляет меня кончить, даже не дотрагиваясь до меня.

— Не пишите первое слово, которое придет вам в голову. Я хочу, чтобы вы задумались, почувствовали это. Правильное слово — это очень важно, ребята.

Она ходит туда-сюда, ее глаза блестят. Эта девушка хочет, чтобы мы почувствовали себя лучше. Она думает о нас, и из-за этого мне хочется ее встряхнуть, предупредить, что забота о людях вроде нас может плохо для нее закончиться, потому что однажды мы начнем отдавать заботу назад. Для нее это не принесет ничего хорошего.

— Правильно подобранное слово все меняет, — продолжает она, — если вы найдете его, то дело останется за малым — словарным запасом, но и с ним не будет больших проблем. Правильное слово, оно уже есть внутри вас. Вы всего лишь должны копнуть глубже и найти его, я уверена, у вас получится. Не используйте неопределенные слова, вы лучше этого. Ищите точное слово, копайте глубже. Бросьте себе вызов.

Она поворачивается и идет в другую сторону, семнадцать пар глаз устремляются на ее задницу. Прядь темных волос выбивается из пучка. Я представляю, как нежно убираю ее за ухо. Вот мой вызов самому себе: быть нежным.

— Что ж, а теперь вперед! Пишите, — говорит она в своей ободряющей манере, отчего у меня зубы сводит. Я хочу, чтобы она своим голоском произносила совсем другие вещи.

Вперед, поцелуй меня.

Вперед, лизни меня.

Вперед, трахни меня.

Да, мисс Уинслоу.

Это может быть проблемой. Я здесь с одной целью, чтобы сбежать. Ничто не способно избавить так быстро от эрекции, как мысли о неволе. Я не могу находиться в четырех стенах, ненавижу потолки, а решетка… черт побери, у меня на нее гребаная аллергия.

Первую неделю я провел в психушке. Меня трясло и рвало. Хреновые времена. Тогда общественный защитник — он, кстати, был хорошим парнем — поднял шумиху по этому поводу, и меня перевели в психушку.

Правда, стало только хуже. Они все время накачивали меня лекарствами, я даже не мог ясно видеть, не мог остановить ночные кошмары. Больше, чем быть взаперти, я ненавижу быть под действием лекарств. Так что я реально работал над своей психикой, отрабатывал техники дыхания, разговаривал и тому подобное дерьмо. На самом деле это работает большую часть времени.

Меня совершенно не пугает падение, по крайней мере, не на свободе. В отличие от чертовой клетки, что поджидает меня на земле.

Я поднимаю глаза, и замечаю, что она смотрит на меня с другой стороны комнаты.

— Есть вопросы? — она отталкивается от стены и направляется ко мне.

— Ничего не приходит в голову, — говорю я.

— А я думала, что как раз у тебя есть идеи.

— Есть, но не для печати, — отвечаю, — особенно не с виньеткой, если вы понимаете, о чем я.

Мне хочется застать ее врасплох, но она смотрит на меня, не моргая и без страха. И снова это чувство, будто я знаю ее, хотя это не так. Предполагаю, что это полностью взаимно, и она чувствует то же самое.

— Не можешь вообразить падение? — спрашивает она.

Как раз это я представить могу. Мне известно это чувство.

Я оборачиваюсь и вижу, что все вокруг заняты писаниной.

— Вам известна такая игра, когда дети стоят в кругу, кто-то один падает, а другие ловят его? Здесь никто не будет так играть. Любой из нас предпочел бы получить удар в лицо. Неужели вы думаете, что мы сыграем в эту игру на бумаге? — Я скрещиваю ноги. — Никто в этом месте не хочет думать о падении, не хочет отдавать власть другому.

— Включая тебя? Ты не будешь играть даже на бумаге?

— Вы же сказали, что ждете правды, поэтому…— я пожимаю плечами.

— То есть, ты отказываешься сделать это?

— Я всего лишь пытаюсь быть честным. Даю вам то, о чем вы просили. — Господи. Она так сильно переживает за честность парней, мне это безумно нравится, черт подери.

Ее взгляд меняется. Улыбка в глазах, но без улыбки на губах. Она ценит это.

— Я считаю, что честность о падении — маленькая часть самого падения, — наконец выдает она.

— Ага, — фыркаю я, она умная, это здорово.

— Доверься тому, кто сможет тебя поймать, — добавляет она, задумчиво смотря на стену. Такое чувство, будто она говорит это о себе.

Иногда свет, что глубоко во мне, как электрический провод искрит в темноте. Это я осознаю, только не знаю, в чем причина.

— А что насчет них? — спрашиваю я. — Они поймают вас?

Ее глаза находят мои, и внутри меня что-то вспыхивает, потому что я поймал бы ее. Это самая честная правда, которая только может быть, и думаю, ей это известно. Может быть, однажды, кто-то позволил ей упасть, но я бы этого не допустил, поймал и оберегал бы, сделал ее своей. Как только я заполучу ее, то не смогу оставить. Это чувство наполняет меня, как огонь. Мне следует сбавить обороты, потому как это за тысячу миль от моего основного плана.

— А это было падением? — она кивает на мое предплечье. Скрещенные алебарды.

Мои мысли возвращаются к нам, парням, наносящих их друг другу в подвале. Боль чувствовалась, как любовь, ярость и свобода.

— Наоборот, — отвечаю ей. — С точностью до наоборот.