Заключенный (ЛП)

— Продолжай, — бормочу.

— Символы Организации Объединенных Наций напечатаны в верхнем правом углу. Не на корешке книги…

Ее слова обрываются на выдохе. Наверное, потому что я сжимаю ее грудь через рубашку. Мне нравится вес ее груди, женственная мягкость, когда я ласкаю ее. Но этого недостаточно.

Поэтому я расстегиваю ее рубашку, обнажив грудь холодному, запыленному воздуху.

— Расскажи мне больше.

Она выпускает маленький всхлип, и даже это меня заводит. Я хочу слышать, как она говорит о системах и символах.

Я хочу слышать, как она кричит, стонет и умоляет меня. Хочу услышать любой звук, который она может издать, и собираюсь помочь ей в этом.

К черту это. Мне не нужно быть лучше. Я здесь главный.

Я нахожу ее сосок через кружево бюстгальтера и щипаю его. В этот раз резкий крик. Трусь пахом вдоль ее бедра, нуждаясь в трении.

— Еще.

Дрожь проходит по ее телу, но она хорошая девочка. Послушная. Вот почему так хорошо мне подходит. Она провела всю свою жизнь, обучая себя подчиняться.

— Первый сегмент… и иногда второй… определяет орган, который выпускает…

Я смеюсь себе под нос.

— Ты все это выдумываешь.

— Нет! — она звучит немного прерывисто. — Я бы не стала шутить о… о…

Но затем она замолкает, потому что я нахожу ее сосок своим языком.

Между нами по-прежнему кружево ее бюстгальтера. Но теперь оно влажное от моей слюны. Я мог бы легко отодвинуть ткань в сторону или разорвать ее на части, но мне нравится эта шероховатость. Речь о кружеве. Оно выглядит так красиво и нежно, как Эбби. Но как оно ощущается? Оно грубое. Я использую его, как наждачную бумагу. Пробегаю им по ее соску, слушая, как она шумно втягивает воздух.

— У меня есть тот самый орган, прямо здесь, — говорю я, даже если это звучит отстойно. Я слишком возбужден, чтобы беспокоиться. Кроме того, я до сих пор думаю, что она может издеваться надо мной. Орган, который выпускает? Это, как будто она чертовски хочет сосать мой член. И она действует довольно охотно, когда я хватаю ее за волосы и толкаю на пол.

Ее глаза — темные тайны, смотрящие на меня.

Я отпускаю ее и провожу большим пальцем вдоль ее губы.

— Ты хочешь этого, детка?

Я напрягаюсь. Почему я спрашиваю об этом? Для меня не должно иметь значения, чего она хочет, но это важно. Я хочу, чтобы она нуждалась в нас, как и я.

Она смотрит на меня, и я не представляю, каким будет ее ответ.

Пугающая часть состоит в том, что я не знаю, что буду делать, если она скажет «нет». Отпустить ее? Я не могу — она моя. Но в мою голову прокралась новая мысль, о том, что я не уверен, что смогу трахать ее рот, если она этого не захочет. Я не уверен, что могу использовать мягкое небо ее рта, чтобы дрочить. Не уверен, что могу кончить на ее лицо, если она не скажет, что все нормально.

Я немного облажался. Но это так.

Эбби облизывает губы, и я понимаю, что она вовсе не собирается отвечать мне. Вместо этого ее руки тянутся к моим джинсам, расстегивая их и освобождая меня. Я вздрагиваю от ощущения ее мягких, маленьких рук. Боже, эти руки.

Я мог бы кончить прямо так. Несколько уверенных поглаживаний.

Она наклоняется вперед, и я задерживаю дыхание. Ее губы сжимаются вместе. Она целует кончик моего члена. Целует его. Как будто она чертовски соблазняет его или что-то в этом роде. Я почти кончаю.

— Выпускающий орган может быть Генеральной Ассамблеей, — говорит она своим чопорным тоном преподавателя. Затем облизывает основание моего члена.

Твою мать. Я двигаю бедрами вперед. Хватаю ее голову, и это единственный способ удержаться от того, чтобы не кончить прямо сейчас. Сжимаю ее волосы в кулак, пока она не вздрагивает.

— Либо экономический или социальный совет.

Она берет мой член в рот, на этот раз, толкая его глубоко, прежде чем снова отпустить меня. Эбби заглатывает мой член несколько раз, прежде чем я беру инициативу на себя. Захватываю ее волосы в кулак и трахаю ее лицо глубже, чем она сама бы мне позволила.

Когда она отстраняется, я отпускаю ее. Я чувствую, как мои яйца готовы взорваться, но, черт возьми, позволяю ей отстраниться.

— Совет по опеке.

Ее голос дрожит, и я знаю, что сейчас она нервничает. Должна нервничать.

Я поднимаю ее за волосы, давая достаточно времени, чтобы удержать равновесие. Я не пытаюсь вырвать ее волосы. Но очень хочу напугать ее. По крайней мере, это должно было подействовать. Небольшое предупреждение о том, что должно произойти.

Когда она стоит, я тяну ее к ближайшему столу и толкаю на него лицом вниз. В два счета ее юбка поднята, трусики спущены вниз. Изгиб ее задницы выглядит чертовски великолепно в тусклом свете. Молочно-белый на темном фоне.

— Это все? — мой голос полностью охрип. Я в секунде от того, чтобы сорваться.

— Есть… есть секретариат.

Она запинается на слове. И я думаю, что это, должно быть, первый раз, когда она запинается на слове. Я сделал это с ней, так же как и заставил ее бедра блестеть.

Ногами я раздвигаю ее лодыжки. Мои пальцы скользят в теплое местечко, и она настолько мокрая.

Это ответ на вопрос, который я никогда не должен был задавать.

Ты хочешь этого, детка? И боже, она хочет. Она не могла сказать мне это обычными словами. Не такими как «да» или «пожалуйста», или «трахни меня». Не моя Эбби. Она должна говорить «библиотечными» словами, так, как она делает мне самый горячий, самый грязный, самый ловкий минет на планете.

Я проникаю двумя пальцами внутрь нее, затем тремя. Мне нужно, чтобы она была подготовленной и мягкой для того, что я задумал.

У меня занимает секунду, чтобы надеть презерватив. Я чертов бойскаут, готовый к этому даже во время взлома. Возможно, я всегда знал, что трахну ее в библиотеке. Еще находясь в тюрьме, я умирал от желания сделать это именно так, с запахом старых книг и чернил в воздухе. Она как-то сказала, что ей нравится, как пахнут книги. Я направляю мой член к ее киске, но, прежде чем толкаюсь в нее, она заикается:

— Подожди.

И по какой-то причине я так и делаю. По какой-то причине это пугает меня. Я думаю, возможно, Стоун прав. Возможно, я влюбился в нее.

— Совет безопасности, — говорит она на выдохе, и в это мгновение я вонзаюсь в нее, выбивая слова. И я не унимаюсь. Не даю ей никакого времени, чтобы привыкнуть. Все, что у меня для нее есть, — это сильные толчки, от которых останутся синяки, когда я врезаюсь в нее сзади.

Я удерживаю ее бедра, эти прекрасные бедра, и ускоряю движения в ее набухшую плоть.

Ее мышцы сжимаются вокруг меня. Она кричит. Боже, да, она так обильно, грязно кончает. Я хочу, чтобы она привела в беспорядок всю библиотеку, каждую страницу. Я хочу, чтобы она размазала чернила.

— Давай снова, — требую я, трахая ее сильнее и сильнее.

Она тихо всхлипывает:

— Я не могу.

— Не говори мне этого, твою мать. Не смей говорить мне об этом.

Просовываю руку под ее живот и нахожу ее влажные складки. И набухший бугорок на самом верху. Я кручу его между большим и указательным пальцем, пока она не напрягается и кричит что-то, что Стоун и Колдер, вероятно, могут слышать.

Гордость переполняет меня, но я не могу долго думать об этом. Потому что ее внутренние мышцы сжимают меня крепче, чем любой кулак. И все, что я могу делать, — это кричать, прежде чем тоже кончаю, изливаясь в ее горячую киску, покусывая ее шею, так что ни один из нас не может отрицать, кто и кем владеет.

34 глава

Эбигейл

Своим весом Грейсон прижимает меня к столу, его тяжелые вздохи вжимаются в меня, как будто эхо его толчков. Его член по-прежнему во мне, влажный и горячий. Непроизвольно мои внутренние мышцы сжимаются. Его член дергается в ответ. Между нашими телами происходит разговор. Общение.

Возможно, так было всегда.

Еще до того, как он похитил меня, в то время, когда я преподавала в тюрьме, а он был моим учеником, мое тело ответило ему.