Заключенный (ЛП)

Не так уж и удивительно, учитывая, что я совершил налет на полицейский участок, несколько часов назад, чтобы вытащить ее. Вероятно, нарушив двадцать законов.

Он бросает на меня странный взгляд.

— Она моя, — говорю я, как будто это все объясняет. — Тебе не нужно понимать.

— О нет, я прекрасно понимаю, — жалит он. — Это не то, что мы делаем, Грейсон.

— Не то, что ты делаешь, — говорю я.

Он одаривает меня мрачным взглядом. Он всегда был порядочным. Для него всегда было важным снова вписаться в общество.

К черту общество.

— Она моя, — говорю я снова.

В его глазах предупреждающий взгляд.

— Она моя, и сейчас это именно так.

— Машина в сарае, — говорит он.

Затем он уходит и теперь есть только я и Эбби. Я возвращаюсь в дом и делаю нам пару тостов. Она не просит снять повязку с глаз, даже несмотря на то, что добрый доктор уже ушел.

Возможно, она догадывается, что я не могу позволить ей увидеть, где она находится — кухня полна подсказок. Или, возможно, лекарства уже делают ее немного послушной.

Это было гениальным, то, что они давали нам тогда, в той дыре подвала. Достаточная доза, чтобы выбить из вас возможность сопротивляться.

Нейт не хочет вспоминать, но я никогда не забуду урок — ты либо сильный, либо слабый, либо борешься, либо прогибаешься.

Не нужно быть ученым, чтобы выяснить, на какой стороне этого уравнения я планирую остаться.

Я снова глажу ее мягкие волосы.

— Ты в порядке, — говорю я. — Мы оба устали. Давай немного поспим.

Она кивает.

Не слишком ли она податлива? Это может быть уловкой. Возможно, замысел, чтобы сбежать, как только я отключусь. Я надеюсь, что одной таблетки было достаточно, но я не хочу больше рисковать.

Нейт мог бы дать мне более конкретное количество таблеток, но я бы не хотел втягивать его в это еще больше. Небольшое количество, достаточное для нескольких кошек. Сейчас она кажется почти кошачьей. Стройная и сдержанная.

А также умная.

Я иду к ящику Нейта, где лежат разные необходимые вещи, и отрезаю полоску ткани и засовываю ее к себе в карман. На всякий случай.

— Пойдем, — я тяну ее. Она достаточно твердо стоит на ногах, но я могу сказать, что она немного вялая. Хорошо.

Я веду ее вверх по лестнице. Повязка на ее глазах — это удобный предлог, чтобы помочь ей. Я просто хочу, чтобы она чувствовала себя хорошо и уплыла прочь, как будто она не должна заботиться ни о чем. По крайней мере, один из нас должен получить это.

Я отвожу ее в гостевую комнату, где спал после того, как Стоуна подстрелили. Я откидываю одеяло в сторону и укладываю ее на гладкую простынь.

— Ах, — говорит она. Это практически стон и звук рябью пробегает по моей коже. Горячий и чувственный.

— Да, — шепчу я, опуская жалюзи. — Хорошо будет поспать. Я включаю ночник и выключаю яркий верхний свет.

Я стягиваю футболку и штаны, раздеваясь вплоть до боксеров. Сев в ногах на кровати, я начинаю расшнуровывать ее маленькие аккуратные сапожки в засохшей грязи. Я оставляю остальную ее одежду. Она не хотела бы, чтобы я раздел ее.

На ней по-прежнему нет трусиков, факт, в курсе которого я был с того самого момента, как заставил ее снять их у ручья. Это был поступок мудака, но именно им я сейчас и являюсь. Мудак, который накачивает лекарствами милых девушек. Который тащит их через весь штат и подчиняет их с помощью металла и химических веществ. Эй, могло быть и хуже.

Она поворачивается на бок, положив обе руки под щеку.

— Чувствую себя так хорошо, — бормочет она.

Моя рука удерживает ее нежную ногу. Я скатываю носок вниз по ноге, кулаки слегка касаются небольшой ложбинки между ее лодыжкой и щиколоткой. Я никогда не был из тех парней с «фут-фетишем», никогда не ощущал тяги к этому, но если бы я стал, то ее ноги стали бы моей одержимостью, потому что они гладкие как шелк и прекрасно сложены. У меня появился новообретенный фетиш относительно ее ног, ее рук… даже ее глаз с их великолепным, мудрым, мягким обаянием.

Жаль, что Нейт не увидел ее без повязки, но, может быть, это и к лучшему. Мне нравится, когда она полностью моя. Никто не может забрать ее у меня.

Осторожно я снимаю другой носок и потираю рукой ее кожу, говоря себе, что я просто должен проверить, что она достаточно теплая, но на самом деле мне, бл*дь, нужно прикоснуться к ней хоть немного, и черт возьми, это только ее ноги.

Насколько неправильным это может быть? Я был разрушен в каждой части тела, испытывал боль в каждой клетке. И все, что я делаю, так это растираю ей ноги.

— Грейсон, — шепчет она.

Ей нравится это. Она хочет этого. Это все иллюзия, но этого может быть достаточно для меня. Мой член набухает от ее ленивого, хриплого голоса.

Я прижимаю руки по обе стороны от ее холодных пальцев на ногах, растирая их между ладонями. Я хочу поглотить ее.

— Тебе достаточно тепло, малышка?

Я как хороший, гребаный самаритянин, просто нуждающийся в том, чтобы убедится, что девушка в тепле.

Мне нужно перестать прикасаться к ней, но я этого не делаю. Мне нужно оставить ее в покое, но я не сделаю этого. Мои руки на ее ступнях, на ее лодыжках, и это только начало.

Мое тело хочет большего. Она хочет большего.

Иллюзия.

Вместо того чтобы убрать ногу в сторону, она толкает ее ко мне, прижимая к моим рукам. Как будто она на самом деле хочет моего прикосновения.

Я знаю, что это седативное действие лекарства заставляет ее искать теплоту и мягкость.

Знаю это из личного опыта.

Я по-прежнему растираю ее пальцы, понимая, что это ей понравится.

— Ммм, — говорит она.

Я передвигаюсь к другой ее ноге, массируя ее.

— Ммм, — снова говорит она.

Я могу сказать, что сейчас она находится в таком месте, где даже те вещи, которые ты не хочешь, ощущаются хорошо, пока они сопровождаются теплотой и мягкостью.

Я провел в таком месте много времени.

Если бы я трахал ее сейчас, это бы не причинило ей боли. Я всегда собирался трахнуть ее — может ли быть более подходящее время, чем сейчас? Бывали дни, когда я отдал бы все что угодно ради дозы обезболивающих, но я вынужден был существовать без них. Успокоительное — это подарок.

Воспоминания об этом разжигают искры белой ярости внутри меня. В ярости на себя, на губернатора и на его приспешников. На людей, работавших в том доме. Упрямо злюсь даже на нее, из-за того, что она заставляет меня хотеть ее так сильно.

Вместо того чтобы забраться на нее и развести в стороны ее ноги, я отталкиваю ее ногу в сторону и достаю из кармана полоску ткани. Одна мягкая петля вокруг ее лодыжки и одна вокруг моей. Теперь мы соединены. Она даже не будет ощущать повязку, если не попытается встать.

Я должен заботиться о ней. Это важно. Она моя, и я должен присматривать за ней.

Я залезаю в постель рядом с ней и снимаю повязку с ее глаз. Затем накрываю нас простынями, подтягивая ее ближе к себе и укутывая, как в защитный кокон. Я думаю о том, как она выглядела в той камере.

Губернатор, вероятно, получил ее имя как соучастника. Может он полагает, что это такой способ добраться до меня. Злость вспыхивает во мне. Затолкали ее в эту грязную камеру, черт побери.

Она лежит на животе, положив голову на одну руку, волосы, как темный нимб, разбросаны по подушке. Я сильнее оборачиваю одеяло вокруг нее, но это слишком. Слишком туго, и она шевелится.

— Грейсон, — шепчет она. Затем она прокладывает себе путь из кокона и находит меня, прижимаясь головой к моей груди. Мои руки обвивают ее, и она прижимается ко мне. — Не отпускай меня, — шепчет она, и мое сердце начинает биться сильнее.

— Не буду, — шепчу я, притягивая ее ближе и целуя в лоб.

Она прижимается всем телом ко мне, и я упиваюсь ею, мой член как сталь.

— Грейсон, — говорит она и целует мою шею.

На самом деле она не хочет этого. Это лекарство делает ее мягкой и безрассудной.

Но когда я смотрю на это, иногда мне кажется, что она на самом деле хочет меня.