Рубикон

– С прибытием в наш полк, новобранцы. Следующие два месяца вы проведёте в карантине, пройдёте необходимую подготовку, как курсанты Учебной части. Я капитан Плющин, ваш командир, старшина Луговой и уже знакомый вам сержант Удальцов будут теперь для вас вместо родителей, они сделают из вас настоящих солдат, защитников Родины, на которых вы пока мало похожи. Передаю вас в их заботливые руки, и требую беспрекословного подчинения.

Как только командир отбыл, на его место заступил высокий старшина-сверхсрочник Луговой. Он оглядел прибывший молодняк цепким глазом и неожиданно добрым отцовским голосом сказал:

– Пошли в каптёрку, ребятки, положим ваши чемоданы на сохранение до конца службы, затем в баню. Заходить по одному.

Пока вокруг соображали, что да как, Ванька заскочил следом за старшиной. В каптёрке по стенам высились стеллажи, на лавках лежали тюки с формой, и многое чего, непривычное для гражданского человека.

Старшина осмотрел содержимое Ванькиного чемодана, поставил наклейку с номером, и забросил на верхний ярус стеллажа.

– После дезинфекции сдадите мне гражданскую одежду, и положите в свой чемодан. Ваша фамилия?

– Шмаринов, товарищ старшина.

– По фамилии вы в конце списка, а зашли первым. Непорядок, – он проставил возле его фамилии номер наклейки, уточнил размеры для выдачи формы, и крикнул в сторону двери:

– Следующий Агафонов, заходите…

Спустя короткое время, они попали в руки бравого сержанта Удальцова в ладно сидящей на нём форме, с сияющими значками на груди.

Он хмуро оглядел новобранцев.

– Все за мной, и не отставать. Наказывать буду строго.

Новобранцы гурьбой заторопились за широко шагавшим сержантом.

– Куды идём, товарищ сержант, в баню? – поинтересовался Цапро.

– На кудыкину гору. Меньше слов, больше службы.

Баня являла из себя достаточно убогое помещение; общие скамейки, тазики, душ, но новобранцы были ребята деревенские, ко всему привычные, баня так баня. Ничем не хуже и не лучше других.

В предбаннике солдат в белом халате с машинкой для стрижки волос.

По очереди садились на табурет перед ним, и доморощенный парикмахер быстро обкорнал их головы с шевелюрами под ноль, наголо.

Когда настала Ванькина очередь, он понял, почему ёжились и вскрикивали те, кто был перед ним. Машинка была старая, рвала и жевала волосы нещадно, но худо-бедно, и он был пострижен, как все.

– Свои шобола складывайте отдельно, позже снесёте их в хим. обработку, и в прожарку. От букашек разных, и прочих насекомых, – сменил хмурое выражение лица на улыбку сержант.

– Прочих мы ещё не успели заслужить, – пробасил в ответ Приходько, аккуратно складывая свою одежду, – мабуть другие награды будут. Ну, шо копошитесь, як червяки сонные? – прикрикнул он на смущённых непривычной обстановкой ребят. – Айда за мной. Помыться опосля дороги, благое дило для будущего солдата.

Голые стриженые новобранцы робко потянулись за ним гуськом в банное отделение, словно малые гуси за гусаком, разбирая тазики и наполняя их водой. Помывка началась…

Но вот настал момент, когда осмелевшая после мытья ребятня снова появилась в предбаннике, где их уже ожидали стопы приготовленного заранее и доставленного вовремя военного обмундирования.

Сержант вызывал по списку, ефрейтор-каптенармус выдавал новобранцу повседневную солдатскую форму по его размерам; хлопчатобумажные брюки и гимнастёрку, по-армейски х/б, бельё, ремень с пряжкой, сапоги, портянки, пилотку, бушлат.

– То добре дило. Форма хоть куды, и в самый раз, кубыть, – пробасил Приходько, натягивая на свои могучие плечи гимнастёрку поверх белья. – Ни, маловата кольчужка, не налезает.

Новобранцы засмеялись, включая сержанта, который одобрительно оглядел верзилу, и велел каптенармусу подобрать форму по размеру.

Ваньке форма пришлась враз, и он прошёлся взад-вперёд, обживаясь и привыкая к ней. Впервые. Ощущения были необычные, словно всё вокруг происходило не с ним, а с кем-то другим, из прошлой жизни.

– Шо гарцуешь, як конь необъезженный, – пытался шутить Цапро, одёргивая непослушную гимнастёрку и поглядывая на приятелей. Те тоже были несколько не в себе, но виду не показывали.

– Не строй из себя баклана, фофан, – огрызнулся Ванька.

– Жаргон отставить. Ничего, привыкнете, – подбодрил молодняк сержант и продолжил, – затем я научу вас подшивать подворотнички, покажу, как и чем бляхи надраивать. Ну, а сапоги чистить после каждого построения, и выхода на улицу. Всем понятно?

– Кубыть понятно, тока вместо иголки с ниткой мы всё боле лопатами, да гаечными ключами тренировались, – хохотнул весельчак Цапро, – боюсь, не смогём мы портнихами стать.

– В армии замечательная поговорка имеется: не можешь – научим, не хочешь – заставим. Зарубите себе это на носу, дважды повторять я не привык, – хмуро усмехнулся сержант, и добавил: – я сибиряк, так что не будите во мне зверя. Не советую.

Новобранцы притихли, все они были кубанскими казаками, потому силу и мужской характер ценили превыше всего. С этих пор они полюбили и уважали сержанта Удальцова, как настоящего казака, хотя он им не был.

Затем сержант построил курсантов и привёл обратно, в карантин.

Определил всем места в казарме: у каждого своя кровать с тумбочкой.

После всех процедур сержант в быстром темпе отвёл их в столовую на ужин, вывел на вечернюю прогулку, потом вечерняя поверка, и отбой…

Утром первого армейского дня всех спящих «молодых» словно подбросило с коек командой дежурного по казарме: «Подъём!!!»

Тут как тут сержант, зычным басом стал подгонять их, кое-как одевшись, и сунув ноги в сапоги, на бегу заскочив в туалет, они уже бежали из казармы строиться на зарядку.

Едва построившись, по команде «Бегом, марш!» молодые курсанты понеслись, грохоча новыми кирзовыми сапогами по мокрому асфальту, по шоссе мимо мрачного леса в темноту осеннего утра, сопровождаемые своим сержантом, опекающим их с неизменным усердием и отцовской заботой». Всё это пронеслось в сознании уже засыпающего Ваньки, и вместо тревог и волнений, его охватило чувство уверенности и спокойствия.

«Вот он я, прибыл на службу. Здравствуй, Армия!»

И пошёл день за днём по непривычному им, «молодым», плотному армейскому распорядку дня: построения, занятия по Уставам, политзанятия, физтренажи, строевые занятия.

В помощь сержанту Удальцову определили сержанта Левченко, специалиста по спортивному воспитанию личного состава, и вдвоём они с утроенным усердием принялись муштровать «салажат», как они говорили о новобранцах промеж себя.

В шесть утра громогласно объявлялся подъём, наспех одевшись, молодые уже привычно бежали на зарядку, вернувшись, дружно маршировали у входа в казарму, главное, не сбиться с ритма. Тогда держись.

– А ну не зевать, раз-раз, раз-два-три, – зычным голосом поддерживал строй сержант Удальцов, – взвод, стой! Смирно! Вольно. Полчаса на чистку сапог, на заправку постели, туалет, помывка. Разойдись!

Толкаясь, все бросились чистить сапоги, в казарме их уже ожидал у кроватей сержант. Когда «салажата» заправили свои постели, он проверил их: полоски на одеялах от первой до последней кровати в ряду должны быть единой полосой, подушки тоже в линейку.

В туалете ряды толчков, в умывальной ряды кранов с холодной водой, горячая была только в бане по субботам. Самые быстрые уже вернулись к тумбочкам возле кроватей, положить зубные щётки, пасту, есть ещё время надраить зубным порошком бляхи с пуговицами, ещё раз начистить сапоги гуталином, чтобы блестели, как у сержанта. Он это одобрял.

Так случилось, что призывники-кубанцы, дружно ехавшие в одном купе из Краснодара в Москву, оказались в одном взводе.

В казарме их кровати тоже стояли рядом. У окна расположился здоровяк Витя Приходько, по соседству с ним спортсмен Володя Путинцев, следующей в ряду стояла кровать весёлого парня Ивана Цапро, далее облюбовал своё место любитель горилки Петро Бузина, рядом с которым стояла Ванькина кровать. Сам он уже был готов к построению.