Страница 1 из 44
Заговор обреченных
Действующие лица:
Ганна Лихта — заместитель премьер-министра, член Бюро Центрального Комитета коммунистической партии, 45 лет.
Баст — ее секретарь.
Макс Вента — редактор центрального органа компартии, 36 лет.
Коста Варра — земледелец, депутат парламента, 46 лет.
Мина — его жена, 45 лет.
Магда Форсгольм — работница танкового завода, коммунистка, 22 лет.
Кум Стебан — земледелец, сосед Варра, 50 лет.
Иоаким Пино — министр общественной безопасности, лидер социал-демократической партии, 60 лет.
Марк Пино — его сын, мастер танкового завода, член Центрального секретариата профсоюзов, 30 лет.
Файн — секретарь Иоакима Пино, 62 лет.
Христина Падера — министр продовольствия, один из руководителей партии Национального единства, 44 лет.
Куртов — ее помощник по министерству, 46 лет.
Кардинал Бирнч — глава католической церкви, 58 лет.
Яков Ясса — монах, его секретарь.
Гуго Вастис — крупный промышленник, лидер католической партии, 49 лет.
Герц — его секретарь.
Кира Рейчел — журналистка из Чикаго, 33 лет.
Генри Мак-Хилл, из Нью-Йорка — представитель Уолл-стрита, большой финансовый туз, 57 лет.
Фимус — земледелец.
Полицейский.
Капитан войск общественной безопасности.
Слуга во дворце Народного фронта.
Стенографистки, корреспонденты на заседании Совета Народного фронта, члены делегаций.
Действие происходит в 1948 году в одной из западных стран.
Действие первое
Ферма Косты Варра. Дом увит плющом, вокруг растут плодовые деревья. На переднем плане — открытая терраса с дверью в дом.
На заднем плане — старинный замок; он венчает вершину величественного холма, спускающегося к слиянию двух рек. Медленно угасает теплый день.
На террасе — Коста, Мина, Марк Пино, кум Стебан и Магда. Они пьют вино. Неторопливо течет их беседа.
Мина(прислушиваясь к звону колоколов). Сегодня в замковой церкви торжественное богослужение. Его совершает сам кардинал Бирнч. Час назад он проехал в замок. У него лицо пророка, он плакал, — так мне показалось.
Коста(хохочет). Крокодилы, Мина, тоже плачут при виде своих жертв!
Мина. Хотя бы ради праздника вознесения господа нашего Иисуса ты придержал свой язык, Коста! (Извиняющимся тоном.) Он чистый безбожник, господа, чистый безбожник!
Коста(подмигивая). Это не мешает ему, Мина, быть хорошим хозяином на своей ферме и хорошим мужчиной, а? Шестеро детей, хо-хо!
Мина. Много ли от того толка, что ты ходишь в штанах? То ты в парламенте, то бог знает где еще. Молчи, молчи, знаю я тебя, говорун! Мало тебе трезвона дома — тебе надо поточить язык в парламенте.
Марк. Что ж, Мина, Коста Варра храбро воевал с немцами, а теперь с трибуны парламента воюет за народные права. (Последние слова говорит снисходительно.)
Мина. А что же такое он отвоевал для народа? Земли у нас стало больше? Налогов меньше?
Коста. Ничего, жена, клыки у нас еще целы! Да, повоевали мы с вами, мастер Марк! Не глядите, что он молод! Хо-хо! Хотел бы я видеть командира танковой дивизии дельнее Марка Пино! Нас и парило, и жарило, и вымачивало… Два года из окопа в окоп, а потом из танка в танк. Наши шкуры так продублены, что им теперь ничего не страшно.
Мина. Опять о войне!
Кум Стебан. Да, то были страшные времена!
Мина. Да-да, кум Стебан. Иной раз кажется, будто за все шесть лет оккупации мы не видели ни единого светлого дня.
Марк. Выпьем за то, чтобы те мрачные дни не повторились.
Коста. Вы сказали то, что я думал, мастер Марк. Принеси-ка, жена, еще вина!
Мина(ворчливо). Тебе не привыкать накачивать доверху свою бочку, Коста Варра! (Уходит.)
Коста. Хо-хо! У каждого есть жена, и у каждой жены своя музыка. Выпить за свое здоровье — да разве это грех? А я хочу быть всегда здоровым и с туго набитым барабаном.
Марк. Мне, пожалуй, пора на завод.
Магда. Вам скучно с нами?
Коста. До утренней смены много времени, успеете выспаться.
Магда(любовно). Ну, нет, Варра, Марк Пино спать не любит. Уж если он был хорошим подполковником танковых войск, так теперь он лучший мастер на нашем заводе. Он много читает: в наш век техника бежит бегом…
Коста. Хо-хо! Пойди догони ее!
Кум Стебан. Вам бы генералом быть, мастер Марк, или заняться политикой, как ваш отец, и блистать в высшем свете… (Помолчав.) Бог мой, время несется сломя голову! Я помню Иоакима Пино молодым, с черной копной волос. Теперь он совсем седой.
Марк. Седым он стал в немецком концлагере.
Коста. Помнишь, кум Стебан, как тридцать лет назад мы, прячась в поле, читали статьи Иоакима Пино? Он писал их в эмиграции. «Только сам народ добудет себе свободу», — писал он.
Марк(со снисходительностью молодости). Да, когда-то он писал правильные вещи…
Коста(загадочно улыбаясь). А я так и не могу сообразить: отвоевали мы свободу или нет?
Магда. Как же, Варра, мы свободны… и голы!
Кум Стебан(раздраженно). Молчи, Магда! Охо-хо! Моя Анна тоже уверяет, что я отстал от жизни. Было время, когда она ползала на моих коленях и, изображая собачку, тявкала на меня. Теперь молодежь готова тявкать на нас взаправду.
Коста. Ах, кум Стебан, стало быть, молодость лучше нас понимает, что нужно миру. Жизнь, сосед, не стоит на месте, и очень хорошо.
Марк. Верно, Коста, верно!
Коста. Иоаким Пино — давнишний борец за независимость нашей страны, лидер старейшей в стране партии социал-демократов, министр общественной безопасности… А вот его сын плюет на блистательную военную карьеру, идет на завод и становится мастером… Как будто и непонятно, но если вникнуть глубже…
Магда(говорит очень горячо). Чтобы стать политиком в наши дни, надо знать, чего хочет народ. А это можно узнать только от самого народа. Вот он и пошел на завод.
Кум Стебан(с тоской). Чего хочет народ! Народ хочет хлеба, земли и мира — вот он чего хочет, Магда!
Магда. Мы и делаем мир, делая танки.
Коста(хохочет). Правильно, Магда! Землю нам, заводы рабочим, а? И мир всем?
Магда. А все это в наших руках, Варра, вот в этих мозолистых руках.
Входит Мина с кувшином вина.
Коста(разливая вино). Прошу, друзья, очищайте место для следующего урожая.
Кум Стебан(с тоской). Не дай бог, чтобы он был такой же, как в прошлом году!
Магда. Э, Стебан, что горевать! Выпейте: через стакан вина, сказано, жизнь кажется розовой.
Мина. Ах, вы разбередили мое сердце вашими разговорами о временах аккупации! Помню, в сорок втором это было, когда убили наместника Мюллера, — пусть ад будет вечным жильем этому фашисту, — вот в такой же вечер Ганна Лихта пробралась сюда… Босая, в драной одежде, едва живая… «Женщина, — сказала она, — я отдаюсь вашей совести. За мной гонятся гестапаки, спрячьте меня».