Страница 33 из 79
— Мы не уйдём, — сообщила Блу. Но она всё-таки начала выстраивать вокруг себя защиту. Она не могла сдерживать это, чем бы оно там ни было, от черпания энергии у Кайлы и Гэнси, но она могла отрезать свою собственную довольно мощную батарею.
— Пожалуйста, — прошипел Ноа. — Разрушитель, разрушитель.
— Ноа, — сказал Гэнси, — ты сильнее этого.
Лицо Ноа почернело. Из черепа чернила пролились до самого сердца. Только лишь зубы сверкали белизной. Он начал то ли задыхаться, то ли хохотать.
— ВЫ ВСЕ УМРЁТЕ.
— Оставь его в покое! — прорычала Блу.
Гэнси сильно содрогнулся от холода.
— Ноа, ты можешь справиться.
Ноа поднял руки перед собой, развернув ладонями друг к другу, при этом его пальцы танцевали и казались когтями. Это были руки Ноа, а потом они превратились в каракули.
— Нет ничего невозможного, — произнёс Ноа. Его голос был ровным и глубоким. Вместо рук у него вновь стремительно появились линии, искажённые и бесполезные. Блу видела насквозь его грудную клетку, и там не было ничего, кроме черноты. — Нет ничего невозможного. Я доберусь до него. Я доберусь до него. Я доберусь до него.
Единственное, что удерживало Блу на месте, единственное, что держало её так близко к этой твари – это понимание того, что она свидетельница преступления. Не Ноа нечаянно стал ужасающим. Что-то проникло в Ноа, проходило через него. Без разрешения.
Гудящий голос продолжал:
— Я доберусь до него... Блу!.. Я доберусь до него... Прошу тебя! Уходи!.. Я доберусь до него...
— Я не оставлю тебя, — сказала Блу. — Я не боюсь.
Ноа разразился диким смехом восторженного гоблина. А потом в сторону высоким голосом произнёс:
— Будешь бояться!
И тогда он бросился на неё.
Блу мельком успела заметить Гэнси, рванувшего к нему, как только Ноа впился когтями ей в лицо.
Гадальная исчезла, как свет, как и тьма. Боль и блеск, холод и жар...
Он выдавливал её глаза.
— Ноа! — простонала она.
Всё расплылось в штрихи и каракули.
Она вскинула руки к лицу, но ничего не изменилось. Она чувствовала себя нанизанной на когти, его пальцы впились ей в плоть. Левый глаз видел только белый цвет; правый глаз видел только чёрный. Её пальцы казались скользкими; щёки бросило в жар.
Свет вырывался из Ноа, словно вспышки на солнце.
Внезапно руки схватили её за плечи, разворачивая от него. Она оказалась окружена теплом и мятой. Гэнси держал её так крепко, что она чувствовала его дрожь. Гул был везде. Она ощущала его на своём пылающем лице, когда Гэнси встал между ней и жужжащим злом, которым был сейчас Ноа.
— О Боже. Блу, мне нужна твоя энергия, — сказал ей Гэнси на ухо, и она услышала страх, опутавший его слова. — Сейчас.
Боль взрывалась с каждым ударом сердца, но она позволила ему взять её за скользкие пальцы.
Гэнси схватил её руку. Она снесла все стены вокруг своей энергии.
Ясно, чётко и громко он приказал:
— Стань! Ноа!
Комната погрузилась в тишину.
Глава 25
Часы показывали 6:21.
Немногим менее шестисот миль вниз по энергетической линии миллион крохотных огоньков моргали в тёмной холодной ряби Чарльз Ривер. Глоток ноябрьского воздуха нашёл лазейку в балконной двери таун хауса Бэк Бэй Колина Гринмантла. Он не оставлял дверь открытой, но, тем не менее, она была открыта. Просто щель.
В которую прокрались они.
Сам Колин Гринмантл находился на первом этаже дома в золотисто-коричневой комнате без окон, выделенной под его коллекцию. Экземпляры коллекции были прекрасны, стекло и железо, тюль и золото, подходящая диковинная выставка подходящих диковинных предметов. Пол под коллекцией был сделан из дуба со старой фермы в Пенсильвании; Гринмантл всегда предпочитал владеть вещами, некогда принадлежащими кому-то другому. Невозможно утверждать, насколько большой была комната, потому что единственным источником света были огни прожекторов, освещавших каждый необычный артефакт. Лампы светились во тьме в каждом направлении, словно корабли в ночном море.
Гринмантл стоял перед старым зеркалом. Край был отделан гравировкой листьев аканта и лебедей, угощающих других лебедей, часы в латунной окантовке были встроены наверху рамки. Циферблат показывал 6:21 вечера. Предположительно, само зеркало покрывалось слезами в отражении смотрящего, если его семью недавно посещала смерть. У его отражения глаза казались сухими, но, в любом случае, он думал, что выглядит жалко. В одной руке он держал бутылку каберне совиньон, чья этикетка обещала ноты вишни и графита. В другой руке – пару серёжек, которые он приобрёл для жены, Пайпер. Он был одет в красивый короткий пиджак и семейные трусы. Он не ждал компанию.
Так или иначе, они пришли, пробравшись через венец карниза библиотеки на втором этаже, переползая через тела друг друга.
Гринмантл глотнул вина прямо из бутылки – когда он выбирал её на кухне, он думал, что так получится более эстетически трогательно и отчаянно, чем если взять одинокий стакан, так и вышло. Он хотел, чтобы тут оказался бы кто-нибудь и посмотрел, как эстетически трогательно и отчаянно он выглядел.
— Заметки пороха и несдержанности, — сказал он своему отражению. Он сделал ещё один глоток, настолько большой, что поперхнулся. Немного слишком пороха и несдержанности за один раз.
Отражение широко распахнуло глаза, его жена стояла позади, сжимая пальцы вокруг его шеи. Несколько светлых волос выбились из её гладкой причёски, а осветительные приборы для коллекции за ней окрашивали эти пряди в золотисто-бело-огненный. Её глаза были чёрными. Одна бровь поднята, но она, напротив, не выглядела сбитой с толку, пока её пальцы впивались в его кожу. Его шея побагровела.
Он моргнул.
Её там не было.
Её никогда там не было. Она оставила его позади. Ну, справедливости ради, он оставил её позади, но это она начала. Она была той, кто предпочёл увековечить немалое количество бестактных жестоких преступлений в дебрях Вирджинии, прямо когда он решил, что готов забрать свои игрушки и смыться.
— Я один, — сказал Гринмантл зеркалу.
Но он был не один. Они неслись вниз по лестнице, приземляясь на верхушки фоторамок и рикошетя на кухню.
Гринмантл отвернулся от зеркала и встал лицом к своей коллекции. Четырёхрукие рыцарские доспехи, чучело единорога размером с карликовую козу, клинок, с которого непрерывно капала кровь на дно его стеклянного футляра. Лучшее почти после двух десятилетий поисков. Не совсем лучшее, рассуждал Гринмантл, скорее, лишь объекты, которые, как он думал, привлекут внимание Пайпер.
Ему показалось, он услышал что-то в коридоре, ведущем в комнату. Жужжание. Или шарканье. Не совсем шарканье... Слишком легко.
— После многочисленных предательств Колин Гринмантл под сорок лет получил нервный срыв, — прокомментировал Гринмантл, игнорируя звук, — заставив многих поверить, что он канул в неизвестность.
Он обратил внимание на серьги в своей руке. Он предпринял шаги, чтобы обзавестись ими где-то два года назад, но у его поставщиков заняло много времени, чтобы сорвать их с женской головы в Гамбии. По слухам, их владелец мог видеть сквозь стены. Во всяком случае, сквозь определённый тип стен. Не сквозь кирпич. Не сквозь камень. А сквозь гипсокартон. Они могли справиться с гипсокартоном. Уши Гринмантла не были проколоты, так что он не мог их испробовать. И с Пайпер, ведущей новую криминальную жизнь, казалось, никогда и не сможет.
— Но зрители недооценили силу духа Колина, — сказал он. — Его способность оправиться после душевной травмы.
Он повернулся к двери в тот момент, как в неё ворвались гости.
Он моргнул.
Они не пропали.
Он моргнул и снова моргнул, а что-то всё ещё входило через дверь, что-то, что не являлось ни его воображением, ни проклятым зеркальным отражением. Его разуму потребовалась минута, чтобы сопоставить слух и зрение и осознать, что это был не один посетитель: их было много. Они переливались, сталкивались и скреблись друг с другом.