Князь Рюрик

Как истинная женщина, Ильва примерила все украшения, глаза её блестели восторгом. Впервые она забыла про своё горе. И хотя Рерик тоже скорбел по безвременной гибели своего друга, но отрешённый вид Ильвы угнетал и подавлял, а надо было продолжать путь, быть готовым к различным опасностям. Для этого требовалось и её активное участие, а иногда и помощь. Надеяться же на содействие безвольного, безучастного человека, какой была Ильва, было бесполезно, наоборот, она становилась обузой для него. Теперь, когда в ней пробудился огонёк жизни, он ощутил рядом с собой пусть слабенькое, но верное плечико.

Рерик спросил, чтобы как-то вовлечь её в разговор:

   — Нравится?

   — Очень! — вытягивая перед собой руки с нанизанными на них кольцами и браслетами, ответила она. — У меня дома много украшений, но эти какие-то особенные, не похожие на мои. В них не зазорно появиться перед любыми гостями.

   — Я дарю их тебе.

   — Спасибо, но это слишком щедро. Оставь половину для своей девушки.

   — Мне не для кого оставлять.

   — Скоро появится… А в Аахене я надену эти кольца и вот этот браслет.

Вдруг лицо её сморщилось, она, видно, вспомнила про Уто, с которым намеревалась посетить столицу. Рерик, чтобы отвлечь её от грустного и тяжёлого, резко сменил разговор и бодрым голосом сказал:

   — Солнце на ели, а мы ещё не ели! Пойдём к костру, думаю, завтрак готов.

Ильва первой взяла кусок тетеревятины, оставшегося от ужина, похвалила Рерика:

   — Какое вкусное мясо!

   — Отец научил. На охоте мы частенько тетеревов срезали.

Ильва лукаво посмотрела на него:

   — Наверно, отец сбивал, а ты за добычей бегал…

   — Ты права. И этот тетерев сам в яму угодил! — на шутку шуткой ответил Рерик.

   — Как ты сбил эту курицу, я сама видела. Ловко, ничего не скажешь.

   — Мы, мальчишки, лет с пяти берём в руки лук и стрелы. Поневоле научишься. Постоянно соревновались друг с другом. Неумех засмеивали до слёз.

   — Тебе попадало?

   — Не без этого. Но я постепенно в число лучших выбился.

   — Хвастаешься, поди!

   — Доказать?

   — Попробуй!

   — А вот сама увидишь!

Рерик вскочил, взял лук, вложил стрелу, изготовился.

   — Бери ветку и подбрасывай как можно выше!

   — Любую?

   — Нет, потолще. Она потяжелее, бросать будет удобней и мне легче целиться.

Ильва подняла рогатый, мокрый от утренней росы сучок и, собрав все силы, кинула вверх. Тотчас перед её глазами тенью мелькнула стрела и впилась в сучок. В восхищении она захлопала в ладоши и запрыгала на месте.

   — Восхитительно! Давай ещё раз!

Она кинула сучок вторично, и снова стрела Рерика попала в него. Она молитвенно сложила руки на груди и сказала искренне:

   — Я никогда не видела такого меткого стрелка! А мне приходилось наблюдать соревнования воинов нашей крепости.

   — Это что! — ответил Рерик, убирая оружие на место. — У нас в сотне есть двое стрелков, которые попадают стрелой в летящую стрелу. Вот они — непревзойдённые мастера!

Спохватился:

   — А нам в дорогу пора! Заигрались совсем…

Собралась быстро. Выехали в поле. Рерик постоянно оглядывался, внимательно рассматривал деревья и кустарники, но ничего подозрительного не заметил и скоро успокоился.

Они ехали стремя в стремя. Рерик изредка поглядывал на спутницу и радовался пробуждению её интереса к жизни. Только бледность лица напоминала о пережитом горе. Чтобы о чём-то начать разговор, спросил, была ли она в Аахене.

   — Да, приходилось, — ответила она рассеянно. — Кажется, три или четыре раза. В детстве.

   — Понравилась королевская резиденция?

   — Конечно!

   — И что особенно запомнилось?

   — Храмы и дворцы там высокие, кажется, упираются в самое небушко. И народу столько! Особенно на рынке. А ещё врезался в память только что выстроенный храм, на его стенах мастера рисовали святых. Я любила туда бегать. Работали там трое живописцев. Но особенно подружилась с Жихберномом. Мне тогда было семь лет. Я усаживалась возле него и наблюдала, как он растирает краски, смешивает их с маслом, а потом рисует. Меня восхищало, как на пустой стене возникали лики святых. Сначала появлялась голова, волосы, а потом черты лица. И только в последний момент возникали глаза. Они появлялись из темноты, постепенно обретая жизнь и вдохновение, и начинали смотреть прямо в душу…

Некоторое время они ехали молча. Потом Рерик проговорил:

   — А мне из детства особенно ярко врезалось в память время, когда жили в родовом имении Лельчицы. Почему-то встают перед глазами зимние вечера, когда мы бегали вперегонки с месяцем. Он ярко светит на чёрном небе, а мы, мальчишки и девчонки, глядим на него и бегаем вдоль улицы. И каждый раз думалось, что вот-вот перегоним, он окажется позади нас, а он всё равно плыл по небу рядом с нами… Глупые были!

Ильва рассмеялась. Смеялась она тихо, будто про себя. Потом проговорила:

   — А моё детство связано с речкой Хазель. Пристрастилась я к рыбалке, вместе с мальчишками бегала на утреннюю и вечернюю зорьку. Удилища делали вязовые, а поплавки из толстого зелёного камыша, леску мальчишки надёргивали из конский хвостов. Это было опасное занятие. Лошади лягались и могли крепко ушибить копытом. Но какое «удовольствие было сидеть на берегу и ждать поклёвки. Я даже помню, как вытащила первую рыбку, это была плотвичка. Я её зажала в руках и побежала к маме показать. А мама ахала и долго не верила, что это действительно я поймала… И ещё случай запомнился. Закинула удочку и отвлеклась на минутку, кажется, разговорилась с кем-то. Потом глянула, а удочки нет! Туда-сюда, а она плывёт по течению, и поплавок ныряет и ныряет! Мальчишки кинулись в реку, поймали. Когда вытащили на берег, оказалось, что на крючке сидел огромный окунь. Такой величины рыбу я потом никогда не смогла поймать.

   — Речка — это чудо! Как живое существо… Наша Лаба разливается весной необозримо. И вот отчаянные парни и мужики с баграми в руках по льдинам перебегают с берега на берег. Некоторые срываются в ледяную воду, кое-как выбираются, а бывают случаи и тонут. И всё равно каждую весну бегают, прямо наваждение какое-то. Или азарт… И вот как-то стою на берегу, парень рядом не может успокоиться, бегает вдоль берега и выкрикивает: «Эх, багра нет! Был бы багор, на ту сторону побежал!». Потом обращается к толстому мужику: «Дай твой багор. Верну, чего тебе, жалко?». И знаешь, что ответил ему толстый мужик? Никогда не догадаешься! «Потонешь, поэтому не дам. Но мне не тебя жалко, а свой багор. Багор больно хороший!». Я тогда долго не мог понять, как же так, багор ему свой дорог, а человека не жалко!.. Только сейчас понимаю, что шутил тот мужик. А может, глупого парня жалел.

Они посмеялись. Ильва повернулась, чтобы поправить что-то в седле, и вдруг вскрикнула:

   — Всадники за нами!

Рерик оглянулся. Нахлёстывая коней, к ним приближались трое викингов. Врагам удалось застать их врасплох. Сами виноваты, увлеклись разговорами, забылись, а они тут как тут…

   — Держись! — крикнул Рерик и ожёг лошадь Ильвы плетью, а затем пустил своего коня в галоп. Они стремительно неслись в сторону спасительного леса. Ильва оказалась прекрасной наездницей, недаром выросла на границе.

Через некоторое время Рерик оглянулся. Норманны неуклонно приближались. Среди них первым скакал всадник, в котором он угадал воина с расплющенным носом. Он ушёл несколько влево, намереваясь заняться Ильвой, заарканить желанную добычу и, может быть, закончить на этом преследование.

Гонка продолжалась. Не так далеко оставался желанный лес. Но викинг с расплющенным носом на прекрасном скакуне уже догнал их и шёл вровень. Тогда Рерик наддал своему коню, на корпус обошёл Ильву, чтобы она не заслоняла противника. Приготовив лук со стрелой, он стал внимательно наблюдать за действиями норманна. Тот отвязал от седла верёвку и стал прилаживаться, чтобы накинуть её на Ильву. И в тот момент, когда он поднял правую руку для броска, Рерик быстро приподнялся на стременах, прицелился и выстрелил. Стрела впилась в незащищённый бок воина. Викинг вздрогнул, выронил верёвку и начал заваливаться набок.