Ярость (ЛП)

— Точно неизвестно. Поскольку умерла она не в постели. Вот, поглядите, вот здесь должны быть отмечены дата и время смерти, эти сведения мы получаем из больниц или врачей, констатировавших смерть. В другом случае вписывают место, дату и время обнаружения тела.

— И?

— И в этом случае останки пани Найман были обнаружены третьего ноября две тысячи третьего года в половине седьмого утра.

— Дальше.

— Данные супруга: Петр Найман. И данные родителей покойницы: Павел Вертель и Алиция, девичья фамилия Хертель. Под конец данные заявляющего учреждения, как правило, это больницы, в данном же случае мы получили информацию от городской полицейской комендатуры.

— Какие-нибудь обстоятельства или причина смерти имеются?

Чиновник отрицательно покачал головой. Прокурор поднялся и начал энергично прохаживаться по помещению, полы пальто трепетали, словно плащ за супергероем. Было видно, что он интенсивно размышляет.

— Раньше я спрашивал, какие имеются у вас акты, связанные с Петром Найманом. Вы сообщили, что свидетельство о рождении и два свидетельства о браке. Найман мертв, но, насколько я понимаю, полиция пока что не присылала вам документов. Сколько времени у них есть официально?

— Две недели с момента идентификации.

— Именно. Но у Петра Наймана имеется пятилетний сын. Почему его акты не связаны с ребенком?

— Ребенок, с точки зрения государства, является отдельным гражданином. У него имеется собственное свидетельство о рождении, в котором будут записаны ссылки на свидетельство о браке или браках, равно как и о смерти.

— Выходит, что в актах родителей, рождения детей не отмечаются? — Борви прокурора высоко поднялись от изумления. — Пан здесь что, бля, шуточки шутит? Что, в этой стране и вправду нет базы данных, где кто-то прослеживает, что же происходит с этими чертовыми согражданами?

Мышлимир пожал плечами.

— Говоря по правде, я думал, что это вы имеете нечто подобное.

— Мы?

— Ну, полиция, прокуратура. Вводите фамилию, и вам все высвечивается.

Прокурор тяжело сел на стул.

— Высвечивается. Иы можем проверить уголовный реестр, где имеются только лишь наказанные законным образом. В реестре транспортных средств можем проверить, является ли интересующая нас личность владельцем автомобиля. У дорожной полиции имеется своя система, потому что им необходимо суммировать баллы.

— А PESEL?

— А как же, имеется, там я могу проверить адрес прописки. И номер удостоверения личности. Средневековье долбаное.

Прокурор интенсивно думал. Щонхор ожидал перелома.

— Это общепольская база?

— Нет, воеводская. Общепольской нет, вроде как должна быть, но уже много лет о ней только слухи, а толку нет. Если у нас умирает некто, родившийся в другой гмине, информацию мы высылаем по почте. А такое ведь случается. Несчастные случаи, утопленники — понятно, отпускной регион. Летом мы постоянно привлекаем человека для помощи при смертях.

— А можете ли вы показать мне лиц с фамилией Найман, родившихся между восемьдесят восьмым и две тысячи третьим годами?

— Вы разыскиваете детей из этого брака?

Прокурор кивнул.

Мышлимир ввел требуемые переменные. Высветились три записи.

— Сначала этот. — прокурор указал на записи Павла Наймана. — Имя от деда.

Щонхор кликнул мышкой.

— Есть, — сказал он. — Павел Найман, сын Петра и Беаты, урожденной Вертель, родился второго апреля тысяча девятьсот девяносто восьмого года.

Несколоько мгновений он радовался тому, что удалось обнаружить нечто важное, но пробежался взглядом по позициям документа и сглотнул слюну. Он терпеть не мог быть вестником злых сообщений, еще в детстве над ним смеялись из-за того, что он прятался и убегал, когда ему поручали сообщить любую весть, только не совсем хорошую.

— К сожалению, его тоже нет в живых.

На лице прокурора ничего даже не дрогнуло.

— Я покажу вам свидетельство о смерти, хорошо?

Не дождавшись ответа, он открыл соответствующий документ.

— Умер он семнадцатого ноября две тысячи третьего года.

— Какого? — глаза прокурора расширились от удивления.

— Семнадцатого ноября.

— Десять лет. Ровно десять лет, — прошептал мужчина. — Так, выходит. Тоже погиб?

— Нет, скончался в больнице. Хмм, а вот это любопытно.

— Что?

— Обычно, дети умирают в детском отделении.

— А здесь?

— О кончине заявила доктор Тереза Земста из Воеводской Группы Психиатрического Врачевания.

14

Она наслаждалась тем, что сейчас одна. Очень часто люди пользуются этим, чтобы слушать музыку на всю катушку, танцевать, смотреть телевизор на всю громкость. Она же в таких случаях отключала все, что только можно было отключить. Радиоприемники, телефоны, телевизор, даже котел центрального отопления, лишь бы не слышать шипения и бульканья в трубах, когда термостат пытался поддерживать в доме постоянную температуру.

Никакой стиральной машины, никакой посудомоечной, никаких компьютеров с жужжащими вентиляторами и винчестерами. Вилку шнура холодильника из розетки. Когда она первый раз это делала, то надивиться не могла, это же сколько предметов домашнего оборудования издает какие-либо звуки. Даже ее лампочка на работе. Похоже, что-то с ней было не так: включенная, она просто светила, а вот выключенная — издавала странный низкий гул.

Теперь уже, естественно, все было давным-давно освоено и оформлено в рутину: избавление от всех звуков дома занимало пять минут. Потом она всегда какое-то время сидела неподвижно, слушая собственное дыхание, пульсацию крови, бульканья в желудке — все отзвуки людской фабрики.

После этого она ходила по дому, отмечая все те звуки, о существовании которых мы понятия не имеем, поскольку те заглушаются сотнями другими звуками, более настырными. Например, трущиеся друг о друга бедра во время хождения. Этот звук в брюках или колготах быстро показался ей неестественным, с тех пор свое таинство тишины она осуществляла нагой. В зависимости от времени года, трущиеся одно о другое бедра шелестели тихонько, словно перелистываемые страницы книжки, или же издавали слегка влажные звуки, похожие на облизывание губ.

Все это было весьма чувственно.

Сейчас она стояла голой перед огромным зеркалом в спальне и расчесывала свои длинные, черные волосы с синим оттенком воронова крыла. Звук расчесывания гутой щеткой свежевымытых волос напоминал о писке, когда мокрым пальцем проводишь по краю хрустального бокала.

Когда-то волосы у нее были еще более длинными, пришлось подрезать, лето было жарким. Сейчас она об этом жалела.

Женщина отложила щетку, руками собрала волосы с обеих сторон, ровненько разделенные пробором, и выпрямила спину.

Волосы походили на вороновы крылья.

Она ослабила захват. Волосы с шелестом опали, прильнули к обнаженному телу.

Жалко было этих волос. Жалко этого тела. Всего жалко.

15

Чиновник из ЗАГС раздражал его не на шутку, но прокурор Теодор Шацкий делал все возможное, чтобы по нему этого не было видно. Круглолицый мужчина, в энергии которого было что-то от ребенка, хотя ему наверняка уже было лет тридцать, все время или таинственно улыбался, или же строил заговорщические мины и щурил глаза словно актер в провинциальном театре, понятия не имеющий, как сыграть драматическое напряжение.

Понятное дело, что Шацкий и не мог ожидать слишком многого от кого-то, кто слушает детские песенки в конторе Записи Актов Гражданского Состояния, тем не менее, он понимал, что является должником Мышлимира.

Вот только все эти его мины ужасно раздражали.

Визит в ЗАГС представлял собой такую эмоциональную скачку, что Шацкий чувствовал каждый удар собственного сердца и совершенно серьезно опасался, что его может хватить инфаркт, так что никаких шансов воспользоваться полученной информацией у него уже не будет.

Он чуть не подскочил, когда оказалось, что у Наймана была жена. Он сразу же увидал женщину сорока пяти лет с черными волосами, которая мстит своему бывшему благоверному за старые обиды. Теория держалась крепко и сплоченно целые десять секунд, когда стало известно, что первая супруга Наймана мертва еще даже сильнее, чем ее муж.