Ярость (ЛП)

Шацкий поднялся. Все эти извержения откровенности стояли у него поперек горла.

— Пошли, — сказал он, хотя у него не было ни малейшего понятия, куда следовало бы идти.

Берут допил чай, потом хозяйка провела их до дверей.

— А вас и вправду зовут Ян Павел Берут, или это такой сценический псевдоним?

— Я что, похож на такого, кто бы выступал на сцене? — буркнул полицейский.

— Ага, в комедии дель арте.[121]

Берут глянул на Шацкого, но тот пожал плечами в знак того, что ему совершенно безразлично, станет Берут сейчас откровенничать или не станет, лишь значительно постучал по циферблату часов. Значительно и совершенно без смысла. Даже если время куда-то и уходило, прокурор все равно понятия не имел, что делать.

— Фамилию не выбирают, а отец сменить не желал, потому что семейство с давними традициями. Понятное дело, мы никак не родственники. Родители подумали, что удельный вес можно как-то уравновесить, отсюда и Ян Павел. Я родился в тот самый день, когда наш папа римский проводил знаменитую мессу на площади Победы.[122] Еще у меня имеется сестра, Фаустына Луция.[123]

— Так может, вы сами смените? Лично я, в рамках терапии, вернулась к девичьей фамилии. Один-единственный визит в ЗАГС, и все устроено. Я и сам не думала, что это так просто.

Шацкий положил руку на дверную ручку. Он и хотел выйти, и в то же время не хотел, его охватило безразличие, больше всего ему хотелось поддаться, отключиться. Лечь где-нибудь, заснуть, и проснуться в каком-нибудь другом мире или ином времени. Хели и так уже наверняка нет в живых, так что никакого смысла нет. Впервые у него в голове появилась мысль о самоубийстве. Закончить, проверить, и что там дальше. Чтобы не нужно было жить без нее, чтобы не нужно было заниматься поисками трупа, чтобы не нужно было идти на похороны, чтобы не нужно было что-либо рассказывать Веронике. Не ждать очередного заката. Чтобы не нужно было засыпать с кошмарной уверенностью, что вот сейчас он проснется. Чтобы не нужно было продолжать эту работу, в которой он не предотвращал зла, не исправлял содеянной несправедливости, а только лишь убирал разбитые черепки.

И вообще ничего и никому быть должным. Ни-че-го.

— Пан прокурор, вы еще о чем-то желаете спросить? — услышал он Берута.

Шацкий очнулся. Похоже, что он уже долго стоял так, держась за дверную ручку, потому что остальные ожидающе глядели на него.

— Нет. Просто мне неприятно выходить в коридор, — буркнул он в ответ.

11

После ухода из трущобы на Мицкевича в акте отчаяния Шацкий отослал Берута с приказом обыскать дом Наймана, особое внимание уделив чердаку, хотя особых результатов и не ожидал. Собственно говоря, он вообще ни на что не надеялся. Поговорил по телефону с Женей только затем, чтобы узнать, что Хеля не подала никакого знака жизни, и что ее ни в одной больнице не было. Потом он позвонил Веронике, чтобы рассказать обо всем. Та начала истерить, обвинила бывшего мужа во всем и помчалась в аэропорт, чтобы как можно скорее вернуться в Польшу. Еще Шацкий принял звонок от классного руководителя Хели, к сожалению, у них друг для друга никаких сведений не было. Он не отзвонился начальнице, не отзвонился и на несколько вызовов Фалька. Шацкий не верил, будто бы асессор способен ему помочь, не хотелось еще и объясняться, почему это он неожиданно выбрался допрашивать Кивита.

Прокурор не знал, что ему делать. Лишенный автомобиля, на котором уехал Берут, он без толку крутился по городу. Таким образом он дошел до улицы Пилсудского, являющейся позвоночным хребтом Ольштына. Ратуша, торговый центр, КПЗ, власти воеводства, спортивный зал, планетарий, новый аквапарк, стадион — и все это на одной, длинной улице. Шацкий остановился, раздумывая над тем, то ли идти в сторону ратуши, то ли планетария, но после раздумий свернул к ратуше. Он собирался дойти до Старого Города, возможно, засесть в «Старомейской», что бы там ни было, нужно было что-то поесть. Проходя через перекресток с улицей Эмилии Плятер, он глянул налево, всего две сотни метров отделяло его от дома и от прокуратуры. Но Шацкий не свернул, даже не притормозил.

Он прошел мимо торгового центра, и тут ему сделалось так плохо, что пришлось схватиться за фонарь, чтобы не свалиться. В ушах пульсировала кровь, ноги подгибались, под грудиной кололо, ладони онемели. Жадно, короткими всхлипами он втягивал воздух, ему казалось, будто бы легкие неожиданно съежились, как будто бы места в них перестало хватать. Шацкий оперся лбом о холодный металл столба, чтобы не потерять сознания, не упасть в лужу перед торговым центром.

Шацкому удалось взять себя в руки настолько, что покачиваясь, преодолевая путь от фонаря к фонарю, от газона до газона, он доволокся до шумного в это время KFC.[124] Он заказал кофе, которого не собирался пить, присел возле окна, выслал эсэмэску Жене и положил голову на столешницу.

Похоже, что-то он прошляпил. Нечто очевидное. Где-то в этом деле имеется хотя бы одна информация, может и больше, которой он не посвятил надлежащего внимания.

Женщина с черными волосами.

Шацкий поднял голову. За столиком рядом, точно напротив него, сидела в одиночестве женщина с большим стаканом колы. Молодая, похоже, студентка. Ну, понятное дело, длинные черные волосы; естественно, огромные синие глаза. Прокурор пялился на свою соседку настолько настырно, что та, в конце концов, кокетливо улыбнулась ему. Шацкий не усмехнулся в ответ, быстро перенес взгляд в окно.

Пара подростков держала друг друга за руку.

Женщина с черными волосами держит ребенка за руку. Малышу это нравится. Он хочет рисовать, что держит ее за руку. Это очень близкий человек.

Хлопнула дверь, за столик уселась запыхавшаяся Женя. Образ скучающей черноволосой соседки сменился перед его глазами образом уж слишком взволнованной невесты. Тоже, впрочем, черноволосой. Невеста озабоченно глянула на него и вытащила из сумочки аппарат для измерения давления. Классический, с резиновой грушкой, не какая-то там электронная дешевка.

— Ты что, с ума сошла, не станешь же обследовать меня в KFC.

Женя склонилась. Бровь она подняла столь высоко, что это выглядело так, как будто бы кто-то сбрил старую, а новую нарисовал на лбу в самом невероятном месте.

— Не стану? Естественно — стану, — прошептала она. — Тебе сорок четыре года, живешь в неустанном напряжении, сейчас в невероятном стрессе, да и чувствуешь себя паршиво. Естественно, что буду обследовать тебя здесь, раз ты не хочешь прийти домой.

Шацкий хотел спорить, но Женя была права. Если сдохнет здесь, это никому ничего не даст. Самое большее, ему одному станет легче. Он снял пиджак и вытянул руку. Врачебное оборудование вызвало небольшое замешательство в закусочной, руководитель смены чутко глядел из-за стойки, наверняка подозревая, что это какой-то хеппенинг любителей здорового питания.

— У тебя ведь даже нет диплома, — буркнул Шацкий.

— Зато получила абсолюториум.[125] Поверь мне, чтобы измерить давление этого достаточно.

Женя говорила, не спуская глаз с манометра.

— Еще не бешенство, — процитировала она книгу, которую недавно читали, — но и стыдиться тоже нечего.[126]

Она спрятала аппарат и вопросительно глянула на Теодора.

— Ничего не известно. Совершенно ничего.

— А почему так тихо в средствах массовой информации? — спросила женщина вполголоса. — Разве Хеля не должна была бы стать наиболее разыскиваемым в мире подростком?

Шацкий сделал рукой неопределенный жест. Он и не хотел, и не мог отвечать.

Женю это удивило.

— Видишь ли, это не обычное похищение, — сказал ей Шацкий. — Тут завязано следствие, которое я как раз сейчас веду. Кто-то захватил Хелю, чтобы вести со мной игру.

Похоже, Женю это еще сильнее напугало.

— Но как это? Зачем? Чего-то потребовали? Выкуп? Прекращения следствия? Или чтобы ты подал в отставку?